Удивительная жизнь Эрнесто Че - Жан-Мишель Генассия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Само собой разумелось, что ужинать они будут у Падовани. Места в ресторане могли достаться только постоянным клиентам, но и их оказалось слишком много – куда же без родственников и друзей друзей! – и Падовани отказывал каждому четвертому. Его жена сорвала голос, объясняя, что в зале двести шестьдесят мест и, даже если сдвинуть столы, сесть смогут всего триста десять человек.
Народу все равно пришло больше, и Падовани пришлось пожертвовать танцполом: на улице было слишком холодно, чтобы накрывать на террасе. Столы стояли так тесно, что официанткам приходилось проявлять чудеса ловкости, тарелки с едой передавали по рукам, а заказы повисали в воздухе. Из бара исчезло множество бутылок – иначе половина гостей так и не выпила бы за Новый год. Супруги Падовани поскандалили: она кричала, что это его вина, он орал еще громче, пытаясь объяснить, что обстоятельства бывают сильнее человека.
Оркестр тихонько наигрывал мелодии – их все равно никто не слышал.
Мате и его новая подружка, Кристина и все актеры труппы занимали свой обычный стол у окна, Йозеф сидел напротив режиссера и, надсаживая горло, пытался отвечать на вопросы о Кафке. Мате знал, что Йозеф не относится к поклонникам автора «Процесса», но захотел вернуться к спору об интерпретации романа. Мате считал «Процесс» ярким манифестом абсурдизма, Йозеф не соглашался: что интересного в иррациональном сюжете?
– Когда Йозефа К. арестовывают, он остается свободным человеком. На допросе его не обвиняют, он не защищается, а критикует систему. Процесс идет в квартире некоего судебного служителя, где его жена предается любви со студентом. Все это лишено смысла, подобные повороты сюжета лишают текст силы повседневности. Иррациональной и непознаваемой должна быть именно реальность.
– Но ведь в фашистских странах все так и происходит, – возразил Мате.
– Нельзя считать тексты Кафки метафорическими. Он пребывает в небытии, в оторванном от действительности мире, а фашисты отрицают права человека.
– Хватит, надоело! Может, хоть в новогоднюю ночь поговорим о чем-нибудь повеселее? – капризно протянула Нелли.
Йозеф не без труда отодвинул стул, влез на стол, схватил Нелли за руку и втащил ее следом. Он лавировал между тарелками, не обращая внимания на возмущенные возгласы, опрокинул несколько бокалов, извинился и попросил одного из актеров открыть окно. В зал ворвался порыв ледяного ветра. Йозеф вскочил на подоконник, помог влезть Нелли, и они спрыгнули на пустую террасу, смешно размахивая руками. Наступила тишина, оркестр, как по команде невидимого дирижера, заиграл громче, изумленные посетители прилипли к окнам, а Йозеф закружил Нелли в танце под мелодию «Когда прогуливаешься у края воды»[68]. Атласно-черная морская гладь сливалась с темным бархатом неба, скрывшего от людей звезды и луну. Нелли не попадала в ритм, сбивалась с шага, и Йозеф шепнул:
– Закрой глаза.
Она послушалась, позволила ему вести, они кружились, кружились, и это было почти счастье. Дюжина пар, накинув пальто, присоединилась к ним на импровизированной танцплощадке, Морис тянул за руку упирающуюся Кристину, она не хотела идти, он настаивал:
– Ну же, давай, это важно.
Они стояли лицом к лицу в кругу танцующих, а потом Морис вдруг упал на колени, раскинул руки и произнес торжественным тоном:
– Дорогая Кристина, я имею честь просить твоей руки.
Она не сразу поняла смысл сказанного, потом губы у нее задрожали, Морис нервным жестом вытащил из кармана красную коробочку, открыл ее и протянул Кристине:
– Это тебе, любимая. Бриллиант в честь помолвки.
– Ты рехнулся!
Она отшвырнула коробочку тыльной стороной ладони, кольцо вылетело, сделало мертвую петлю и приземлилось среди леса ног оторопевших зрителей. Кристина вернулась в зал. Морис хотел было догнать ее, но передумал, сгруппировался, как регбист-полузащитник, и кинулся на поиски отвергнутого сокровища. На его счастье, среди присутствующих нашлась честная алжирская девица, она подняла кольцо, протянула его на ладони Морису, а когда тот хотел забрать его, сжала кулачок и шепнула проникновенным тоном:
– Я выйду за вас хоть сейчас…
«Еще одна умалишотка!» – подумал Морис, отогнул девичьи пальчики, взял кольцо и стал проталкиваться в ресторан, крича: «Кристина! Кристина!»
Она исчезла в толпе, Морис зашатался, как нокаутированный боксер, и вдруг заплакал, не стыдясь слез. Он вернулся за стол и начал пить, бокал за бокалом, не переставая всхлипывать. Мате дал ему закурить, обнял за плечи и принялся утешать:
– Кристина потрясающая девка. Не обижайся на нее.
К счастью, Морис сделал свое неожиданное предложение до боя часов. Суеверный Алжир считал несчастливым год 1938-й, у 1939-го были все шансы оказаться другим. Начался оглушительный обратный отсчет, слово «ноль» было встречено восторженными криками «ура!».
На взгляд Йозефа, в этих возгласах было нечто истерическое (вполне, впрочем, привычное для этой жаркой страны).
За столом Мате царило совсем другое настроение, никто не обнимался и не целовался.
– Год будет поганый, – сказал, как припечатал, Мате. – Лучше бы она приняла предложение.
Мужчины сочли поступок Мориса идиотским. Разве можно так рисковать?! Нужно было делать предложение наедине. Мы хитрее этого парижанина (ничего не покупаем без согласия родителей). А вот в глазах женской половины общества акции Мориса резко взлетели. Оказывается, за внешностью предприимчивого дельца скрывался романтик. В наши дни романтиков почти не осталось. Тридцать свидетелей этой сцены и еще несколько тысяч, которым ее пересказали, не один день задавались вопросом: «Кристина отказала Морису потому, что не любит его, или потому, что любит другого?» большинство склонялось к последней гипотезе. Кристина не так глупа, чтобы ломаться «из принципа», значит есть другой мужчина.
Иного не дано.
По общему мнению, этим «другим» мог быть только Мате. Нелли и другие актрисы закатывали глаза и клялись всеми святыми, что это коллективное заблуждение, но никто им не верил.
В ханжеском Алжире брак был понятием экстатическим, и немногие отважные кумушки, осмелившиеся задать вопрос самой Кристине, пришли в ужас от ее ответа. Оказалось, она ненавидит торжественные обеты, а слова «в горе и в радости» вообще действуют на нее как красная тряпка на быка.
– Вас разлучит не смерть, – пообещала она самой настойчивой из надоед. – Он сбежит от твоей глупости. Я никогда не выйду замуж! Пора положить конец порабощению женщин!
– А если забеременеешь? – не отставала собеседница.
– У меня никогда не будет детей! Нас брюхатят, чтобы лишить остатков самостоятельности. Я не какая-то там горничная – хочет малыша, пусть сам его и «высиживает»!
Даже если бы Кристина плюнула на распятие, она и тогда нажила бы меньше врагов. Никто не ведет бесед с разъяренным быком. Матадор уворачивается или убивает его. Все осуждали Кристину и жалели беднягу Мориса – он вытащил несчастливую карту.
Неразрешимые жизненные проблемы можно разложить по двум сундукам. Некоторые задвигаешь в темный угол, забываешь о них, и они перестают беспокоить (как зажившие нарывы), другие застревают в вас, как рыболовные крючки, и вы, сами того не замечая, истекаете кровью и привыкаете жить со страданием.
Утром первого января – было дождливое воскресенье – Йозеф позвонил в дверь квартиры Мориса, тот не отозвался, Йозеф позвонил еще раз – они должны были ужинать с Нелли и Кристиной. Дверь распахнулась: на пороге стоял Морис в полосатой пижаме. Выглядел он как человек, не спавший всю ночь. Йозеф с трудом уговорил приятеля одеться. Морис заявлял, что не голоден, что хочет остаться один, что ненавидит 1 января. Они опоздали, потому что искали розовые гладиолусы, – женщины обожают нелепые цветы!
Нелли и Кристина пришли в восторг, заохали, достаточно большой вазы у них не нашлось, и букет оставили в раковине. В духовке жарилась курица. День обещал быть счастливым. Девушки подали аперитив с оливками, миндалем и канапе с сыром. Они пожелали друг другу здоровья, чокнулись и выпили – все, кроме Мориса. Он встал и поднял бокал, давая понять, что хочет произнести тост.
– Кристина, любимая, прости за вчерашний вечер. Бог с ней, с женитьбой, формальностями и прочей ерундой. Мы обойдемся без них. Если хочешь жить вместе, нужно уважать друг друга, так?
Морис выпил залпом. За столом было так тихо, что остальные услышали, как он причмокнул, облизнув сладкие губы.
– К чему ты ведешь? – спросила Кристина.
– Я подумал, что ты могла бы переехать ко мне. Места хватит.
– Останемся независимыми. Мы можем быть вместе, живя отдельно друг от друга, и видеться, когда захотим. Я против каждодневной рутины, не хочу спрашивать: «Ну, как прошел день?» – и слышать в ответ: «Как обычно». Тебе не кажется, что так будет лучше для нас обоих?
