Лотарингская школа - Ирина Эрбург

Все это не чаще, чем два-три раза в месяц при условии, что каждый день будешь ездить на фабрику.

Нет, этим не добьешься постоянного заработка.

Еще будучи в школе, я давала уроки. В Лотарингской школе директор составлял список всех хороших учеников и спрашивал, кто из них хочет работать репетитором. Я подготовляла маленьких школьников из девятого и восьмого класса, занималась с отстающими.

Я вспоминаю об этих уроках со стыдом. После урока меня приглашали к обеду, я чувствовала себя за столом неловко и молчала, только изредка отвечая: «Да, мадам. Нет, мадам».

Это были обычно богатые люди. Детям они выдавали «в копилку» по пятьдесят франков в неделю. Мне они платили по десять франков за урок в присутствии детей, великолепно разбиравшихся в цене денег, несмотря на свои восемь-десять лет.

Наконец мне удалось достать уроки со взрослыми. Я учила одну немку русскому языку. Она не заплатила мне, но подарила старый патефон. Потом я взялась подготовлять к аттестату зрелости одну взбалмошную девицу. Она платила аккуратно, но во время уроков без конца рассказывала вымышленные любовные истории. Ей хотелось, наконец, целоваться с мальчиками. Она до сих пор училась в католической школе у монашенок, где воспитывают очень строго. Теперь ей дали полную свободу, и она отнюдь не хотела учиться.

Экзамена на аттестат зрелости она так и не выдержала. Наши уроки происходили в кафе, и она поминутно прерывала их, заводя новые знакомства.

Единственный удачный заработок дал мне урок с чехом, который был проводником экспресса Прага — Париж. Он хотел научиться французскому языку и во время каждого приезда в Париж брал у меня несколько уроков. Он мне платил по двадцати франков за урок. К сожалению, вскоре он увлекся какой-то француженкой и бросил занятия.

Я попробовала объявить в газете: «Даю уроки французского и русского». Но все предложения исходили от мужчин, которым абсолютно не нужен был ни русский, ни французский языки, — их прельстило то, что я «русская», — это сулило приключения.

Глава 3

В первые дни университетских занятий я увлекалась покупкой учебников и вместо школьного портфеля завела студенческий коврик[6] для книг. Грязная, темная и холодная Сорбонна вызывала во мне робость и уважение.

Правда, студенты Института профессиональной ориентации не были похожи на обычных студентов. Они чинно записывали лекции, не кричали и не били стекол, не носили треугольных шляп, но все-таки это были не школьники.

Жоржетт была огорчена тем, что в нашем институте не носят отличительных значков. Хотя бы греческую букву «ро», как у выпускников. Ей так хотелось что-нибудь сунуть в петличку.

В первую неделю я аккуратно записывала названия книг, которые рекомендовали нам профессора, ходила по букинистам, посещала все лекции, чего со мной потом уже не случалось.

Так же были увлечены, повидимому, все мои друзья.

Мы были полны энергии. Вечером нам хотелось бурно веселиться.

Мы шли в Люксембургский сад, опрокидывали стулья, пугали мамаш и гувернанток, обнимались, пускали кораблики в бассейне с водой вместе с маленькими детьми, пели.

Но скоро все вошло в норму. Появился Андре Крессон. Он уже два раза проваливался на конкурсе в Эколь Нормаль. Этой весной он должен был попробовать в третий и последний раз.

Его познакомили с нами Мартэн и Рауль де Бурже.

Андре нам показался настоящим студентом. Он давал нам уроки хорошего тона Сорбонны и просвещал нас. Прежде всего нужно посещать только одно кафе. Вы выбрали «Капуляд»? Хорошо. Надо организовать компанию, которая будет защищаться от всех других. Надо придумать себе политические взгляды. Понятно, студенты? У каждого должна быть своя девушка или друг.

Андре ругал все существующие на Бульмише (бульвар Сен-Мишель) кафе.

Во «Дворце кофе» — хорошо, но туда ходят медики, то есть роялисты.

«Суре», «Источник» — кафе педерастов.

«Кубок» посещается русскими эмигрантами.

«Сорбонна» — играющими в карты.

«Биарриц» пустует, вышло из моды.

В «Капуляде» много сброда.

У нас появились новые знакомые. Мы стали заправскими «студентами из кафе». Кольдо, как медик, перешел во враждебную нам правую банду Баша. Сабина, сестра Габи, присоединилась к нам и привела свою подругу Марсиану.

Потом к нашей компании присоединился Ваня Капеску с математического факультета. Он румын, из бедной семьи и до сих пор учился в провинции. В Париже он почти никого не знает и очень обрадовался знакомству с нами. Недавно он ездил в Румынию. Там у него есть богатый дядя.

Андре Крессон рассказал мне в приливе дружбы свою историю.

У него есть любовница — Мария. Она старше его на два года и из-за него развелась с мужем.

Мария больна туберкулезом. Андре не знает, на какие деньги ее содержать, — она не может работать. Андре старался добыть деньги, воровал у родных, продал все свои и ее вещи. Теперь врач сказал, что ее нужно отправлять в Северную Африку в санаторий.

Андре написал отцу письмо. Он просил взаймы тысячу франков. Г-н Луи Крессон писатель, книги которого выходят в огромных тиражах, хотя имя его неизвестно никому. Он пишет по два исторических романа в год. Это так называемое вагонное чтение. Он мало образован. Его выгнали из университета после пятого провала на экзамене. Его фамилия даже не печатается на обложке, а где-то на второй странице петитом. Говорят, он один из самых богатых французских литераторов. В романах он описывает любовные похождения королей Франции.

Луи Крессон позвал сына в кабинет. Расспросил о больной любовнице, дал Андре пощечину и запретил ему когда-либо напоминать о своей личной жизни. Денег Андре не получил.

За Жоржетт ухаживает индо-китаец. Его зовут Гю-Иен. В кафе он часто присаживается за наш столик, угощает нас пивом. Мы с ним не разговариваем и стесняемся его. Он нас явно презирает за наши пустые разговоры и неумение проводить время.

Жоржетт высмеивает его.

Однажды, рассказывает она, он повел ее на бал и весь вечер занимал ее разговором о том, как он выводит прыщи на лице и как идут его занятия английским языком. О, он очень заботится о себе! Он — сын кохинхинского принца.

Гю-Иен учится в школе Политических наук и привел к нам долговязого красивого парня — это был его товарищ по школе Александр Пуарэ.

Он поразил всех девушек своей красотой.

У него серые глаза, темные волосы, длинное бледное лицо.

— У него аристократическая внешность, — сказала Г аби.

Александр не любит разговаривать. Время от времени он вставляет фразы с высокомерным видом.

— Это на уровне вашего понимания… Конечно, вы так думаете. Это ваше личное мнение, господа…

Он называет себя анархистом и не любит, когда его обвиняют в тяготении к правым.

— Это ваше личное мнение. Почитайте Домелу Нювангюса.

Наша «левая банда» — так мы прозвали себя — состояла из «философов»: Рауля де Бурже, Мартэна и Бельмона, из «предсказательниц судьбы» — Жоржетт и меня, «оборванца» Андре Крессона и еще Пуарэ, «девочки» Капеску, Вяземского, Тейяка, Габи с сестрой, «прыщавого индо-китайца», канадки Онорины, «египтянки» Марсианы, Пьера Пети.

Первый университетский год мы воевали с правыми.

Их предводитель — Баш, очкастый элегантный молодой человек. Он учится на юридическом, и у него есть собственный шевроле.

Враждовали, главным образом, мальчики. Жоржетт и Габи несколько раз катались с Башем на его автомобиле и нашли, что он очень мил.

Впрочем, Габи пожаловалась мне:

— Баш портит пейзаж. Он вчера повез меня в Версаль и всю дорогу говорил о виллах, которые мы проезжали. Та ему не нравилась. Другую ему бы хотелось купить. Он все на свете оценивает. Ах, тут живет какой-то мерзавец! Смотрите, он с прошлого года не красил фронтон. Это хижина бродяги. А эта вилла стоила два миллиона. Он мне надоел. Хотя, конечно, он прав.

Правые отличались от нас элегантным видом и избранной ими профессией — это были медики и юристы. Кроме того, они не принимали в свой кружок ни одного иностранца.

Мои школьные товарищи не взлюбили Сабину. Она им казалась странной, и они решили, что она ненормальная.

Однажды утром в кафе, когда наша компания еще не собралась за столиками, Сабина рассказала мне:

— Ты, наверно, знаешь от Габи, что я люблю женщин. Меня не волнуют мужчины. Я знаю, ты считаешь это чем-то преступным. Но ведь очень многие студентки такие же, как я. Даю тебе слово. Раньше я жила с мужчиной. Сейчас я влюблена в Марсиану. Она необыкновенная. Я с ней ездила на две недели в Азэ ле Ридо. Это замок на Луаре. Это была романтическая поездка. Ее муж живет в Египте. Он принц и любит ее до безумия.

Мы с ней принимали героин. Наркотики. Мне нравится, я втянулась. Сейчас и я и Марсиана хотим бросить героин — это дорого стоит, и муж умоляет ее об этом. Он приезжает через месяц и хочет увидеть свою жену здоровой. Ее родители знают все и думают, что виновата я. На самом деле к героину приучил нас муж Марсианы. Все арабы страшно испорчены.