Разин А. А. "Зима в стране "Ласкового мая". - Разин Андрей Александрович

- Возьми вот это, - я протянул ему деньги, и быстро черканул свой московский адрес, - купишь билет, приедешь в Москву. Будешь учиться, и петь: Я тебе помогу.

Он впервые глянул на меня без ожесточения. И этот взгляд я чувствовал всю дорогу до Оренбурга и был уверен, - Юра Шатунов поверил мне. Сережа Кузнецов помог ему взять билет, проводил со своей мамой на поезд. Это была первая в жизни железнодорожная поездка будущей суперзвезды:

В Москве он не без приключений нашел мой дом. Теща сказала:

- Андрей, к тебе какой-то мальчик.

Я вышел в прихожую и увидел Юру.

глава 5 - Труба в Надыме

Мое самое яркое детское воспоминание - это конгресс всего светлоградского детдома по написанию письма в адрес Аллы Борисовны Пугачевой. Обычно в детдоме такими пустяками не интересовались, а все забавы крутились вокруг игры в войну. Правда, от обычных детских игр наши отличались крайней жестокостью. Меня самого однажды взяли в плен и приговорили к расстрелу. Приговор был нешуточный. С расстояния в пять метров в меня выстрелили обрубками проволоки из гигантских размеров поджига, бившего не хуже, чем пиратский мушкет времен капитана Флинта. Слава Богу, у палача дрогнула рука, и мне лишь чуть не вырвало плечо. До сих пор стесняюсь раздеться. Впрочем, страшные шрамы - это лишь видимая часть айсберга, оставшегося на память о счастливых детдомовских временах. Когда я читаю о том, что детям в городах мало уделяется внимания в смысле удовольствий, мне всегда вспоминается мой товарищ по несчастью Андрей Фомин. Его били, кажется, с тех пор, как он начал ощущать себя. В детских домах идет своя, скрытая от взрослых жизнь с железными законами, которые выдержать было бы трудно и Маугли. Например, младшеклассники, которых кормят чуть лучше, обязаны выносить для старшеклассников из столовой масло, конфеты. Кодекс чести к этому обязывает, а кулаки старшеклассников ежедневно подтверждают. Те, кто не выносит детдомовских деликатесов, становятся должниками и попадают в унизительную зависимость от своего партнера. Так повелось исстари. Бунты исключаются, поскольку возмездие бывает страшным. Но вот тщедушный Андрюшка Фомин восстал. Конечно, не потому, что ему нужно было масло,- начхать ему на этот желтенький кусочек, с которого и так уже получили свое кладовщики, поварихи и вся челядь, которая смотрит на детдом как на приварок к своему хозяйству. Фомин забастовал принципиально. И его стали бить. Станьте на место мальчишки, которого каждую ночь истязают, и больше всех страхов на свете он боится наступления ночи. Помню, что я старался хоть как-то облегчить его участь, но что я, такой же заморыш, мог сделать против старших, объединенных жестокостью и пониманием прав на привилегии? Ведь их тоже в свое время безжалостно били, привязывали к койкам, делали "темные".

Меня до сих пор изумляет, как Андрей не сошел с ума, выжил в этой мясорубке. Да еще сохранил добрый нрав.

Впрочем, вся детдомовская жизнь не поддается никакой логике. Я и сам удивляюсь, как уцелел, после того как наш очередной побег закончился неудачей и меня, третьеклассника, ребята бросили в развалюхе-овчарне, приютившейся у подножия какой-то горы, где я три дня голодал, а потом еле выбрался к дороге и потерял сознание в автобусе. Ничего, нашлись добрые люди, откормили, вновь доставили в детдом. Честно говоря, я надеялся, что они, может быть, оставят у себя, усыновят. Но мне с этим не везло, хотя до пятого класса мечтал стать чьим-нибудь сыном. Представлял себя на прогулке с папай и мамой, думал, как буду работать на огороде, помогать им. Но мечты мечтами, а директор, которая решила меня усыновить, вдруг заболела раком и умерла. Она лечилась в Кисловодске - это больше ста километров от детдома. Как-то она сказала, что очень любит духи "Лесной ландыш". Я решил сделать подарок. Духи стоили шесть рублей, и мне пришлось изрядно покрутиться. Чуть ли не просил милостыню, продал казенную курточку, но в конце концов наскреб денег на духи и на автобус. Приехал, нашел больницу. Свою несостоявшуюся маму я еле узнал. Не смог сказать ни слова, сунул духи и выбежал. Потом родственник директора рассказал, что "Лесной ландыш" нашли у нее под подушкой.

Кажется, после этого я и перестал мечтать о семье. Как отрубило. Да и к тому же, несмотря на все особенности нашего бытия, детдомовский человек, взрослея, начинает понимать, что его семья и судьба - это вот те самые Вани и Маши, которых он помнит всю сознательную жизнь. Так мы и держимся друг за дружку. Из нашего класса больше половины ребят сидят по тюрьмам. И не потому, что злодеи. Просто, выйдя из детдомовских стен, они совершенно не могут адаптироваться в жизни, где есть тонкий расчет и криводушие. Весь детдомовский жизненный опыт с его этическими нормами оказывается совершенно ненужным. Детский дом - это в какой-то степени перевернутый мир, где маленького человека отучивают от инициативы, самостоятельности и всего того, что сегодня необходимо. Детдомовец может терпеть физическую боль, но совершенно спокойно взять на стройке какую-нибудь дорогостоящую штуку, отдать ее первому попавшемуся проходимцу. И загреметь в суд. А блатные только и ждут такого подготовленного кадра. Ведь детдомовец бит-перебит, из него клещами не вытянешь тайну. Он умрет за товарища.

Был у нас такой Саша Голиков. Маленький, в чем душа держится. Но характер, доложу вам! Однажды у старших пропали деньги, целое состояние - тридцать рублей. Поскольку никто не признавался, было решено прессовать всю малышню. Били нас мокрыми полотенцами, подвешивали вниз головой. Когда меня в очередной раз отволокли "для отдыха" и бросили на кровать, я вдруг вспомнил, что Саша недавно поделился со мной. У него, круглого сироты, в соседней деревне жила слепенькая бабушка, и ей не за что было купить дров. А дело было осенью. Короче, бабушка замерзала и однажды, не выдержав, написала об этом двенадцатилетнему внучку. Помню, Саша даже скрипел зубами от жалости к бабушке, но откуда он мог добыть денег на дрова? Его били также усердно, как и меня, но я бы, конечно, ни за что не поделился с мучителями этой тайной. Наконец, нас оставили в покое. Болело все тело, и не хотелось жить. Перед самым утром к моей кровати приковылял Саша.

- Спасибо, Андрюха, зато бабушка переживет зиму. А вес

ной она, может, заберет нас к себе.

Я понимал, что ему очень больно. Он едва говорил.

- Послушай, Андрюха, а тебя эти гады били?

- Били, - тихо ответил я.

- На вот, возьми три рубля. Ты же пострадал за меня. Он протянул мне смятую бумажку.

- Ты молчал? - спросил я с дрожью в голосе.

Он ничего не ответил. Конечно же, он молчал. Как и в тот раз, когда, голодный, залез в избу с надеждой поесть. Там, прямо у холодильника, с куском колбасы в руках, его и накрыл хозяин. Он зверски избил Сашку и все пытался узнать, откуда он. Сашка молчал как немой. Тогда хозяин привязал его вниз головой к цепи колодца и устроил страшную пытку: время от времени он отпускал ручку, и Саша со сверхзвуковой скоростью летел вниз головой в темную пасть колодца. Он доставал его полуживого и повторял экзекуцию по новой. Зверю-хозяину избы так и не удалось узнать, откуда Сашка. Он выбросил его, бездыханного, на поле за своей хатой, и только на вторые сутки Сашка смог отойти и приползти в детский дом.