Семья Зитаров, том 1 - Вилис Тенисович Лацис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, теперь Ингус не жалел, что стал моряком.
Их ожидал серый, запорошенный угольной пылью порт. Над городом нависли темные грязные облака. Грохотали лебедки в доках, в судовые люки вагон за вагоном сыпался уголь; все вокруг гудело, звенело, двигалось. На берегу перекликались черные люди, шагали грузчики, завывали пароходные сирены. А за городом, у самого входа в порт, на темных скалистых холмах зеленел кустарник.
«Дзинтарс» стал в док где-то в глухом месте у лесного двора. В тот же день приступили к разгрузке. Паруса во время рейса не пострадали, поэтому матросам не пришлось чинить их. Вечером капитан выплатил каждому по фунту стерлингов. Матросы помылись, побрились, переменили белье и, надев выходные костюмы, сошли на берег. На судне остались только капитан, старый Кадикис, кок и Ингус — ему отец не разрешил пойти.
— Ты еще слишком молод ходить по кабакам.
По кабакам… Неужели в Кардиффе, кроме кабаков, нет ничего? А кино, разные матросские лавочки, а торговцы фруктами? Ведь здесь по баснословно низкой цене можно купить апельсины, бананы и кокосовые орехи, какие ел когда-то Робинзон Крузо. Ингус считал, что отец поступил с ним бессердечно. Сам он устроился неплохо: в каюте то и дело хлопают пробки; он пьет вино с портовыми чиновниками и разговаривает по-английски.
Немного спустя Ингус, увидев, что кок стирает белье, решил последовать его примеру. Так незаметнее проходило время, и некогда было раздумывать о запретных береговых радостях. Но в полночь вернулись сильно подгулявшие матросы, шумные, болтливые, и Ингус совсем лишился покоя. Забравшись в койку и отвернувшись лицом к стене, он жадно вслушивался в разговоры товарищей. За один только вечер, проведенный на английском берегу, они перевидали больше, чем Ингус за всю свою жизнь.
На следующий день, когда команда пообедала, Робис, просунув голову в окошечко, сказал:
— Ингус, сходи к капитану. Он велел тебя позвать.
Ингус вытер рукавом рот и поспешил к отцу.
— Ты звал меня?
Капитан внимательно оглядел сына с головы до ног, подошел поближе и впервые за все время плавания улыбнулся ему:
— Да, сын. Я сейчас иду на берег. Не хочешь ли пойти со мной посмотреть город?
Тяжелая рука отца ласково опустилась на плечо сына. Ингуса внезапно охватило какое-то странное чувство. То, что сказал отец, было очень хорошо и приятно, а к горлу почему-то подступил комок и хотелось заплакать. Обида на отца вдруг исчезла, и Ингус стыдился теперь своих мыслей.
— Поди как следует умойся и надень синий костюм, — продолжал отец. — И скажи боцману, что у тебя сегодня свободный день.
Через полчаса они уже находились на берегу. Радости Ингуса не было границ, но самое интересное, что все остальные — старый Кадикис, Робис, матросы — тоже разделяли его радость. Все были довольны, что капитан взял Ингуса с собой в город.
Удивительное ощущение испытывает человек, впервые вступающий на чужую землю. «Я нахожусь за границей, — думал Ингус, — хожу по земле Англии, и все люди, идущие мне навстречу, англичане». Ему не верилось, что это действительность, а не сон. И несмотря на то, что в Кардиффе не было ничего особенного — узкие улицы, двух- и трехэтажные дома, кругом красный кирпич и огромного роста полицейские, — мальчику казалось, что он находится на какой-то другой планете.
Отец повел его на Пенни-базар, где любая вещь стоила пенни, купил кулек апельсинов, два кокосовых ореха. Затем они завернули в одну из галантерейных лавок, и отец выбрал Ингусу новую жокейку и шелковый зеленый в синюю клетку платок, чтобы повязывать на шею вместо галстука, что и было сделано незамедлительно, ибо каждый прохожий должен знать, что Ингус — моряк с «Дзинтарса». Вдоволь нагулявшись по городу и осмотрев его достопримечательности, они наконец зашли в кино, где Ингус впервые увидел «туманные картины».
Когда молодой моряк вернулся на судно, команда уже поужинала. Впечатления дня были настолько сильны, что Ингус не знал, с чего начинать рассказ. И хотя его товарищам все это было давно известно, они слушали Ингуса с таким интересом, словно разговор шел о новинках. Робис даже оказался настолько любезным, что помогал другу наводящими вопросами и существенными замечаниями.
Несколькими днями позже произошло новое замечательное событие, имевшее неожиданные последствия. Как-то вечером Ян Силземниек и Микелис Галдынь возвратились с берега со свежими татуировками на руках и груди. Это были прекрасные многокрасочные рисунки: сердца, змеи, флаги и суда. Ингус издавна мечтал иметь на руке изображение штурвального колеса, полярной звезды или хотя бы маленького якоря. Все моряки их побережья щеголяли такой татуировкой, и все мальчишки бесконечно завидовали им. Но там никто не умел татуировать. Если кто-либо и пытался колоть себя простой иглой, смоченной тушью, то получалось бледное подобие татуировки, неловко было даже показывать ее. Здесь же находился мастер, художник своего дела.
— Робис, у тебя есть татуировка? — поинтересовался Ингус у кока.
— Есть одна на правом плече.
Закатав рукав рубашки, Робис показал татуировку. Ему сделали ее в Копенгагене, и стоило это две кроны.
— А здесь ты не собираешься что-нибудь наколоть? — спросил Ингус.
— Я еще подумаю. Как-нибудь вечером надо будет сходить поинтересоваться.
— Знаешь что… возьми меня с собой.
— А отец разрешит?
— А мы ему ничего не скажем.
У Ингуса еще оставалось четыре шиллинга из тех, что отец дал ему в тот день, когда они ходили на берег. За четыре шиллинга можно было сделать две хорошие татуировки. Не мешало бы купить и апельсинов, но с этим можно обождать: что значат апельсины в сравнении с татуировкой!
Однажды вечером, воспользовавшись отсутствием капитана, друзья принарядились и отправились в город. Робис узнал адрес у Микелиса Галдыня, и им сравнительно легко удалось найти нужное заведение. Витрина мастера была заставлена образцами. Даже Робис не рассчитывал встретить здесь такой богатый выбор. Почти полчаса листали они альбом в поисках подходящего образца: дело ведь не шуточное, татуировку делают на всю жизнь, поэтому очень важно, чтобы тело было разрисовано не каким-нибудь незначительным пустяком. В конце концов, Ингус выбрал два образца стоимостью два шиллинга каждый и сел за стол. На правом его предплечье вскоре появился великолепный спасательный круг с четырехмачтовым парусником. На второй руке распустилась стройная пальма, вокруг ствола ее обвивался удав, а из-за пышной кроны выглядывал турецкий полумесяц и одна звезда. Робис велел наколоть себе на левую руку фигуру голой женщины и имя «Алма» — так звали девушку, которой он
