Пещера Лейхтвейса. Том первый - В. Редер

— Простите, — стонал старик, — не проклинайте меня, графиня. Из-за моей оплошности вы лишились огромного состояния. Я знаю, что ничем не могу загладить своей вины.

— Прощаю вас, — воскликнула Лора, — от всего сердца прощаю. Пусть состояние это достанется другим, пусть оно их осчастливит. А я, как и раньше, буду счастлива в бедности одной любовью моего мужа.

— Нет, графиня, — проговорил старик, — не говорите так. Состояние не должно уйти от вас, вы должны защищать свои права. Ведь я был свидетелем того, что покойный граф имел ясное намерение завещать вам все свое имущество. Ведь он уже держал перо в руке, и лишь моя непростительная ошибка не дала ему возможности исполнить свое намерение. Я надеюсь, что ваш супруг практичнее вас. Если вам потребуются мои свидетельские показания, то я во всякое время дня и ночи готов явиться куда следует.

— Благодарю вас, — ответил Лейхтвейс, — но мы ничего не можем предпринять в этом направлении, так как в настоящее время вне закона и лишены всех прав. Мы не можем подавать жалоб, по крайней мере теперь. Быть может, когда-нибудь настанут лучшие времена. А теперь скажите, Христиан, какие желания выразил покойный граф относительно своих похорон?

— Он просил, — ответил старик, — чтобы его похоронили под высокими липами, в саду, без гроба, в одном лишь саване.

— Исполним же его волю, — произнес Лейхтвейс, — и сделаем это сегодня же, немедленно.

Лейхтвейс собственноручно выкопал могилу, и спустя час смертные останки графа фон Бергена были похоронены в сырой земле. Над могилой стояло только три человека, но они искренно оплакивали усопшего, а рыданиям их вторил вой осенней бури. Воздав старому графу последние почести и жарко помолившись на его могиле, Лора и Лейхтвейс вернулись в подземелье.

Глава 45

КРАСНАЯ МАМЗЕЛЬ

В ту же бурную осеннюю ночь разбойники покинули свое убежище и отправились в путь. Нарядившись в свои пестрые костюмы, они уселись в огромную колымагу. В последний раз взглянули они на холм, где прожили столько времени среди бесконечных опасностей и где все-таки были счастливы по-своему. Потом Лейхтвейс подал знак Рорбеку, исполнявшему обязанности возницы, и колымага, скрипя, тронулась в путь.

В течение ночи им нечего было опасаться столкновения с полицией, но они должны были стремиться к тому, чтобы с рассветом быть уже за пределами Франкфурта, так как в окрестностях этого города Лейхтвейс и его шайка пользовались наиболее широкой известностью и там скорее всего могла их захватить полиция. Рорбек подгонял лошадей, которые, хорошо отдохнув, и без того бежали довольно быстро. Лейхтвейс решил ехать через Фульду и Готу в Эрфурт, а оттуда уже через Галле и Магдебург в Берлин, так как этот путь считался самым кратчайшим. Правда, разбойники должны были проехать множество местечек, сел и деревень и повсюду могли столкнуться с полицией. Они постоянно должны были быть готовы к неприятностям, и с минуты на минуту им могли встретиться опасные препятствия.

Но когда взошло солнце и яркими лучами озарило проселочную дорогу, по которой ехала колымага, Лейхтвейс с облегчением вздохнул, увидев, что они уже оставили Франкфурт далеко позади себя. Он и товарищи выразили благодарность Рорбеку за умелое управление лошадьми. Лейхтвейс приказал остановиться на берегу ручья. Разбойники вышли из колымаги, достали свежей воды из ручья и приготовили себе великолепный завтрак. Не успели они позавтракать, как услышали конский топот. Лейхтвейс увидел быстро приближающегося всадника.

Это был пожилой мужчина с длинной седой бородой, очень представительный и, по-видимому, из знатного рода. Одна его осанка уже свидетельствовала о благородном его происхождении. Увидев пестро наряженных путников на лужайке, всадник насторожился, повернул своего коня и направился прямо к Лейхтвейсу и его товарищам.

— Здорово, господа, — обратился он к ним, вежливо поклонившись обеим женщинам, — я очень рад встретить на своей утренней прогулке служителей искусства. Я уверен, что вы бродячие актеры, странствующие из города в город, из села в село, чтобы развлекать народ и доставлять ему художественное наслаждение. Кто из вас является директором труппы?

Лейхтвейс встал и почтительно ответил на приветствие старика.

— Директором этой труппы состою я. Меня зовут Энрико Антонини. Но, несмотря на то, что мое имя итальянское, я сам немец, и мы играем только на немецком языке.

— Отлично делаете! — воскликнул старик. — Я ужасно люблю наш родной язык, и мне кажется, что другого такого красивого языка на свете нет. У нас почему-то принято думать, что французский язык является непременной принадлежностью каждого мало-мальски образованного человека и что где нет французского языка, там нет и искусства. Ну, а теперь скажите, согласны ли вы дать сегодня вечером в моем замке представление? Замок мой расположен недалеко отсюда, вблизи деревни Шенейх. Я граф Шенейх и страстно люблю искусство. В молодые годы я много путешествовал и видел много красивого и хорошего, а теперь я сижу дома в своем замке, почти безвыездно, в одиночестве, и очень рад буду приветствовать вас у себя. С вашей колымагой вы до вечера далеко не уедете, а потому лучше всего будет, если вы остановитесь у меня сегодня в замке.

— Мы с радостью принимаем ваше приглашение, ваше сиятельство, — ответил Лейхтвейс, — и сочтем за честь остановиться в вашем замке. Но предупреждаю вас, не ждите ничего особенного от нашего искусства, так как я, к несчастью, лишился во Франкфурте нескольких членов моей труппы, которые предпочли остаться в этом городе. Из-за этого нам приходится разучивать новые пьесы, а для этого нам нужно время.

— Тем лучше! — воскликнул граф. — Если так, то разучите какую-нибудь пьесу у меня в замке. В моей большой приемной зале имеется маленькая сцена с занавесом и кулисами. Словом, имеется все необходимое, недостает только актеров. Итак, друзья мои, поезжайте вслед за мной, я буду вас ждать после обеда в замке.

Приветливый старик любезно поклонился, пришпорил коня и вскоре скрылся из виду.

— Что-то выйдет из этой истории? — в крайнем смущении произнес Рорбек. — Как же мы станем играть, когда мы об этом даже понятия не имеем? С другой стороны, очень выгодно и приятно принять приглашение графа, так как в замке нас полиция не будет искать.

— Само собою разумеется, что мы воспользуемся этим приглашением, — решил Лейхтвейс, — а что касается представления, то дело не станет за каким-нибудь предлогом, чтобы отсрочить это дело на несколько дней, а там кто-нибудь из нас внезапно захворает, и мы избавимся от необходимости выступать на сцене. Тогда мы соберем наши пожитки и снова отправимся в путь.