Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4 - Джеймс Клавелл

– Я не могу лететь. Фазир сказал, что сможет дать мне завтра механика, может быть. И топливо. Если бы мне удалось связаться с Мак-Айвером в Тегеране, он мог бы подлететь куда-нибудь сюда.

– Ты пытался?

– Да, но телефоны до сих пор не работают. Я бы воспользовался ОВЧ-радиостанцией на нашей базе, но контору разнесли вдребезги: я заглянул на базу по дороге сюда, там все разрушено, нет ни транспорта, ни бочек с топливом. Когда я доберусь до Тегерана, Мак-Айвер сможет прислать сюда механика, чтобы отремонтировать 212-й. Пока он не сможет взлететь, можно ему будет остаться там, где он сейчас?

– Да, разумеется. – Хаким налил себе еще чаю, убежденный теперь, что Эрикки ничего не знал о побеге других пилотов вместе с вертолетами. Только это ничего не меняет, сказал он себе. – Нет ни одной авиакомпании, которая летала бы в Тебриз, иначе я бы договорился о билете для тебя. Тем не менее я думаю, что тебе нужно уезжать немедленно. Тебе грозит огромная опасность, грозит прямо сейчас.

Глаза Эрикки превратились в щелки.

– Ты уверен?

– Да.

– Какая?

– Я не могу тебе сказать. Но я ее не контролирую, она серьезна, близка, не касается Азадэ в данный момент, но может коснуться, если мы не будем осторожны. Ради ее безопасности все это должно остаться строго между нами. Я дам тебе машину, выбери любую, какую захочешь. В гараже их штук двадцать, наверное. Что случилось с твоей?

Эрикки пожал плечами, его мозг напряженно работал.

– Это еще одна проблема: убийство этого долбаного моджахеда, который забрал мои документы и документы Азадэ, а потом еще Ракоци расстрелял остальных.

– Я и забыл про Ракоци. – Хаким усилил давление. – Времени совсем мало.

Эрикки покрутил головой, чтобы расслабить напряженные мышцы и прогнать ноющую боль.

– Насколько близка опасность, Хаким?

Хаким смотрел на него не мигая.

– Достаточно близка, чтобы предложить тебе подождать до темноты, потом взять машину и уехать. И выбраться из Ирана так быстро, как только получится, – добавил он. – Достаточно близка, чтобы знать, что, если ты этого не сделаешь, Азадэ испытает еще большую боль. Достаточно близка, чтобы знать, что ты не должен ничего говорить ей до отъезда.

– Ты клянешься в этом?

– Как перед Богом, я клянусь, что верю, это именно так.

Он увидел, как Эрикки нахмурился, и терпеливо ждал. Ему нравились его честность и простодушие, но это не имело никакого значения на весах его решения.

– Ты сможешь уехать, ничего ей не сказав?

– Если это будет ночью, ближе в рассвету, когда она будет спать. Если я уеду вечером, притворившись, что отправляюсь, скажем, на базу, она будет ждать меня, и, если я не вернусь, все будет очень трудно – и для нее, и для тебя. Воспоминания о деревне пожирают ее изнутри. У нее будет истерика. Тайный отъезд был бы разумнее всего, перед рассветом. В это время она обычно крепко спит: врач дал ей успокоительное. Она будет спать, и я мог бы оставить ей записку.

Хаким кивнул, удовлетворенный.

– Значит, решено. – Он не хотел боли или неприятностей ни для Азадэ, ни от нее.

Эрикки уловил непреложную окончательность в его словах и знал теперь, вне всяких сомнений, что, если он покинет ее, он потеряет ее навсегда.

Баня. 19.15. Азадэ погрузилась в горячую воду по шею. Бассейн был красиво выложен плиткой, большой – двенадцать квадратных метров – и многоуровневый, мелкий с одного края, где под водой были устроены выступы для лежания; горячая вода подавалась в него по трубам из соседнего помещения, где стояли нагреватели. Волосы Азадэ были замотаны полотенцем, и она оперлась на один из выступов и вытянула ноги; вода действовала на нее успокаивающе.

– О-о, это так хорошо, Мина, – пробормотала она.

Мина была крепкой привлекательной женщиной, одной из трех служанок Азадэ. Она стояла рядом в воде, одетая в одну лишь набедренную повязку, и нежно разминала ей шею и плечи. В бане никого не было, кроме Азадэ и ее служанки, – Хаким отослал остальную родню в их собственные дома в Тебризе: официальный повод – «подготовка подобающего дня поминовения Абдоллы-хана», но все знали, что сорок дней ожидания должны были дать ему время спокойно, на досуге осмотреть весь дворец и перераспределить его комнаты так, как ему будет угодно. Не потревожили только старую ханшу и Айшу с ее двумя младенцами.

Не нарушая покоя Азадэ, Мина аккуратно переместила ее на верхний выступ, где Азадэ вытянулась во весь рост, удобно положив голову на подушку, чтобы Мина могла заняться ее грудью, животом, бедрами и ногами, подготавливая ее к настоящему массажу с маслами, который будет позже, когда жар от воды осядет глубоко в теле.

– О, как хорошо, – снова выдохнула Азадэ. Она думала о том, насколько это приятнее, чем их собственная сауна – крепкий, обжигающий жар, потом пугающий нырок в снег и разбегающийся после него по всему телу покалывающий, животворный ток крови, да, но не настолько приятный, как чувственность насыщенной ароматами воды, и покой, и расслабление, и никаких встрясок, и… о, до чего же хорошо… но почему вдруг баня стала деревенской площадью, и здесь теперь так холодно, и мясник стоит, и лжемулла кричит: «Сначала его правую руку… камнями блудницу, камнями!» Она исторгла беззвучный вопль и отпрыгнула прочь.

– О, я сделала вам больно, ваше высочество? Прошу, простите меня!

– Нет-нет, ты тут ни при чем, Мина, это все ерунда, ерунда, пожалуйста, продолжай. – Снова мягкие прикосновения пальцев. Ее колотящееся сердце начало успокаиваться. Надеюсь, скоро я смогу спать без… без этой деревни. Вчера ночью с Эрикки мне уже было немножко лучше, в его объятиях спится спокойнее, просто находясь рядом с ним. Может быть, сегодня ночью все будет еще лучше. Интересно, как там Джонни. Он сейчас, должно быть, на пути домой, едет домой в Непал в отпуск. Теперь, когда Эрикки вернулся, я снова в безопасности, только бы быть с ним, с ним рядом. Одна, я не… не чувствую себя в безопасности даже с Хакимом. Я больше не чувствую себя в безопасности.

Дверь открылась, и вошла Айша. Ее лицо покрывали горестные складки, глаза были наполнены страхом, черная чадра заставляла ее выглядеть еще более худой и изможденной.

– Привет, Айша, дорогая, что случилось?

– Не знаю. Весь мир – чужой, и у меня нет… во мне нет центра.

– Прими ванну, – пригласила Азадэ, жалея ее; она выглядела такой худой, постаревшей, хрупкой и беззащитной. Трудно поверить, что она вдова моего отца, что у нее сын и дочь и ей всего семнадцать. – Заходи, тут так хорошо.

– Нет-нет, спасибо, я… я просто хотела поговорить с тобой. – Айша посмотрела на Мину, потом опустила глаза и стала ждать. Два дня назад я просто послала бы за Азадэ, которая явилась бы без промедления, и поклонилась бы мне, и опустилась на колени, и ждала приказаний, как я теперь стою на коленях просительницей. На все воля Аллаха, подумала она; если бы не ужас за будущее моих детей, я бы кричала от радости: не будет больше мерзкой вони и храпа, при котором невозможно спать, не будет раздавливающей тяжести, стонов, ярости, укусов и отчаянных попыток достичь того, что удавалось ему так редко. «Это все твоя вина, твоя вина, твоя…» Как это могла быть моя вина? Сколько раз я умоляла его показать мне, что мне сделать, чтобы помочь, и старалась, и старалась, и старалась без конца, и все равно это случалось так редко, а потом тяжесть тут же пропадала и начинался храп, а я оставалась лежать с открытыми глазами в поту и вони. О, сколько раз мне хотелось умереть.