Взлет и падение третьего рейха (Том 1) - Ширер Уильям

"Я немедленно вложил ноту обратно в конверт и отдал ее назад послу, сказав при этом, что не собираюсь принимать от него какой-либо протест касательно событий в Чеха-Словакии. Я пообещал оставить сам факт без внимания, а месье Кулондру посоветовал убедить свое правительство пересмотреть текст протеста..."

Кулондр в отличие от Гендерсона был не из тех послов, которые позволяли немцам дать запугать себя. Он ответил, что нота была написана его правительством после тщательного обсуждения и что он не видит оснований просить правительство о ее пересмотре. Статс-секретарь продолжал отказываться принять ноту, и посол, напомнив ему о дипломатической практике, стал настаивать на том, что Франция имеет право донести свои взгляды до правительства Германии. В конце концов Вайцзекер оставил ноту на столе, сказав, что будет "относиться к ней, как к пришедшей по почте". Но перед этим бесстыдным жестом он заявил следующее:

"С юридической точки зрения существует Декларация, выработанная фюрером и президентом Чехо-Словацкого государства. Чешский президент по собственной воле прибыл в Берлин и немедленно заявил, что хочет вручить судьбу своей страны фюреру. Не могу представить, что члены французского правительства большие католики, чем папа римский, чтобы вмешиваться в дела, которые уже должным образом улажены между Берлином и Прагой". {На суде в Нюрнберге статс-секретарь пытался доказывать, что в записях бесед и встреч подобного рода умышленно преувеличивал свои нацистские настроения, чтобы скрыть свою антинацистскую деятельность. Однако рассказ Кулондра свидетельствует, что в действительности Вайцзекер ничего не преувеличивал. - Прим. авт.}

Совершенно по-иному вел себя Вайцзекер, принимая английского посла, который доставил ноту протеста своего правительства во второй половине дня 18 марта. Теперь английское правительство заявляло, что "рассматривает события последних дней не иначе как полный отход от Мюнхенского соглашения" и что "военные действия Германии лишены каких-либо законных оснований". Вспоминая об этом, Вайцзекер замечает, что англичане не пошли так далеко, как французы, заявившие, что Франция "не признает законности немецкой оккупации".

17 марта Гендерсон посетил Вайцзекера и сообщил ему, что его отзывают в Лондон для "консультаций". По словам секретаря, посол пытался выудить у него факты, которые Чемберлен мог бы использовать против оппозиции... Гендерсон объяснил, что у Англии нет прямой заинтересованности в чешских территориях. Его, Гендерсона, больше волнует будущее.

Даже уничтожение Гитлером Чехословакии не помогло британскому послу понять, что представляет собой правительство, при котором он аккредитован; он не представлял также, что происходило в этот день в правительстве его собственной страны.

Совершенно неожиданно 17 марта, через два дня после ликвидации Чехословакии, на Невилла Чемберлена снизошло прозрение. Снизошло оно не само собой. К величайшему удивлению премьера, большинство английских газет (даже "Таймc", но не "Дейли мейл") и палата общин враждебно отнеслись к новой агрессии Гитлера. Более того, многие его сторонники в парламенте и половина членов кабинета восстали против продолжения курса на умиротворение Гитлера. Лорд Галифакс, как сообщал в Берлин немецкий посол, настаивал на всесторонней оценке премьер-министром случившегося и резком изменении курса. Чемберлену стало ясно, что его положение как главы правительства и лидера партии консерваторов под угрозой.

Перемена во взглядах произошла весьма неожиданно. Вечером 16 марта сэр Джон Саймон от имени правительства выступил в палате общин с настолько циничной по отношению к чехам и выдержанной в духе Мюнхена речью, что она вызвала, по сообщениям прессы, "невиданный взрыв негодования". На следующий день, накануне семидесятилетия, Чемберлен должен был выступать с речью в своем родном городе - Бирмингеме. Он подготовил проект речи, посвященной внутреннему положению, в которой делал особый акцент на социальном обеспечении. Из французских дипломатических кругов автор этих строк узнал, что в поезде по пути в Бирмингем Чемберлен решил отказаться от первого варианта своей речи и тут же набросал тезисы совершенно отличного от него варианта.

Перед всей Британией и почти перед всем миром, так как речь передавалась по радио, Чемберлен извинился за "очень сдержанное и осторожное... несколько прохладное и объективное заявление", которое он счел себя обязанным сделать двумя днями ранее в палате общин. "Я надеюсь сегодня вечером внести поправки в это заявление", - сказал он.

Премьер-министр наконец понял, что Адольф Гитлер его обманул. Он кратко повторил слова фюрера о том, что Судетская область его последнее территориальное притязание в Европе и что чехи его не интересуют. Теперь Гитлер добрался и до них.

"Нам говорят, что захват Чехословакии был продиктован беспорядками внутри этой страны... Если там и были беспорядки, то не стимулировали ли их извне?.. Конец ли это прежней авантюры или начало новой? Станет ли это нападение на малое государство последним или за ним произойдут и другие? Не является ли этот шаг попыткой добиться мирового господства при помощи силы? ...Хотя я не готов связать нашу страну новыми довольно неопределенными обязательствами на случай непредвиденных обстоятельств, было бы большой ошибкой полагать, будто только потому, что наша нация считает войну бессмысленной жестокостью, она настолько утратила боевой дух, что не приложит всех усилий, чтобы противостоять подобному вызову, если он последует".

Это был важнейший поворотный пункт для Чемберлена и всей Британии, о чем Гитлера уведомил на следующий же день проницательный германский посол в Лондоне. "Было бы иллюзорно считать, - писал Герберт фон Дирксен в длинном отчете в министерство иностранных дел 18 марта, - что в отношении Англии к Германии не произошло резкого поворота".

Для всех, кто читал "Майн кампф", кто, подойдя к карте, мог оценить позиции немецкой армии в Словакии, кто имел представление о дипломатических шагах Германии после Мюнхена, кто мог сделать верные выводы после бескровного завоевания Гитлером Австрии и Чехословакии в течение предыдущего года, было совершенно очевидно, какое "малое государство" стояло следующим в списке Гитлера. Как и все, прекрасно знал это и Чемберлен.

31 марта, через 16 дней после того, как Гитлер вошел в Прагу, премьер-министр сказал в палате общин:

"При открытии действий, которые, по мнению польского правительства, представят угрозу независимости Польши и которым оно сочтет необходимым дать отпор национальными силами, правительство его величества обязуется немедленно оказать польскому правительству поддержку всеми имеющимися у него силами. На этот случай правительство дает гарантии польскому правительству. Должен добавить, что правительство Франции уполномочило меня со всей определенностью заявить, что оно занимает такую же позицию".

Итак, настала очередь Польши.

Глава XIV

НА ОЧЕРЕДИ ПОЛЬША

24 октября 1938 года, меньше чем через месяц после подписания Мюнхенского соглашения, Риббентроп устроил в честь посла Польши в Германии Юзефа Липского в "Гранд-отеле" в Берхтесгадене обед, длившийся три часа. Польша, следуя примеру Германии, точнее, при ее попустительстве только что захватила небольшой клочок чешской территории. Отчасти поэтому, как записано в меморандуме министерства иностранных дел Германии, обед проходил "в теплой, дружеской обстановке".

Тем не менее германский министр иностранных дел, чтобы не терять времени, приступил к главному, заявив, что пришла пора окончательно выяснить отношения между Польшей и Германией. Прежде всего, продолжал он, речь пойдет о Данциге, который необходимо "вернуть" Германии. По словам Риббентропа, рейх планирует построить шоссе и проложить двухколейную железную дорогу через Польский коридор, чтобы соединить Германию с Данцигом и Восточной Пруссией. Обе дороги будут экстерриториальными. И наконец, Гитлер требует, чтобы Польша присоединилась к Антикоминтерновскому пакту, направленному против России. В обмен на это Германия готова продлить польско-германский договор на 10-20 лет и гарантировать незыблемость польских границ.

Риббентроп отметил, что все это он говорит "строго конфиденциально". Он предложил послу передать эту информацию министру иностранных дел Беку устно, так как опасность утечки информации, особенно на страницы прессы, чрезвычайно велика. Липский обещал доложить обо всем в Варшаву, но от себя добавил, что лично ему возвращение Данцига Германии не представляется возможным. Он напомнил немецкому министру иностранных дел о 5 ноября 1937 года и 14 января 1938 года, когда Гитлер заверял поляков, что не будет поддерживать проекты изменения статуса Данцига. Риббентроп на немедленном ответе не настаивал и посоветовал полякам хорошенько "все обдумать".