ОНО - Стивен Кинг

Сейчас смешно, а тогда я чуть не отдал Богу душу. Так топтали, пинали, что на следующий день спину не мог разогнуть. Кричал, голосил, но в такой давке разве услышат.

Спас меня Трев — протянул свою здоровенную руку, я схватил ее, как утопающий. Трев поволок меня к выходу. И тут в шею мне угодила чья-то нога. Вот в этом месте. — Отец дотронулся до шеи у самого уха и потер. Я кивком головы показал, что вижу. — Адская была боль, я потерял сознание и не приходил в себя, наверное, с минуту. Но руки Трева не отпустил, да и он держал меня крепко. Наконец, очухавшись, поднялся на ноги — и в этот момент перегородка между кухней и залом рухнула. Огонь метнулся на людей. Смотрю: все в ужасе кинулись к выходу. Иные вырвались, но многих накрыло пламя. Горта Сарториса придавило — он сгорел на моих глазах. На мгновение из-под горящих досок высунулась его рука, разжала пальцы и сникла. У одной девушки, белой, лет двадцать ей было, не больше, сзади вспыхнуло платье. Она была со студентом, кричит: «Помоги!» Тот стал сбивать пламя, два раза хлопнул рукой, бросил и рванулся к двери. Девчушка стоит, визжит — платье на ней полыхает.

На месте кухни был кромешный ад. Пламя такое яркое, что слепило глаза. И жар невыносимый: кожа на лице так и горит, прямо чувствуешь, как волоски в ноздрях опаляются и сворачиваются.

«Надо вырваться! — кричит Трев. — Бежим». И поволок меня вдоль стены.

Тут его хватает за руку Дик Халлоранн, глаза вытаращенные, как бильярдные шары. Лет девятнадцать ему было, а умнее нас оказался. «Куда, дурни! Вон туда бегите!» И показывает на горящую эстраду.

«С ума сошел! — орет Трев. Голос у него был зычный, как у быка, но в сумятице, когда кругом трещат доски, визжат люди, еле слышен. — Хочешь сгореть? Гори, а мы с Вилли сматываем».

Трев вновь потянул меня к выходу, хотя там скопилось столько народу, что даже двери не видно. Меня же как будто оглушило — ничего не соображаю: тащат, и ладно, а куда — неважно. Главное, чтобы подальше от этого пекла.

Дик схватил Трева сзади за волосы и, когда тот обернулся, шлепнул его по щеке. Помню, Трев ударился головой о стену. Ну, думаю, Дик совсем спятил, а Дик кричит: «Хочешь сгореть, лезь туда, в давку! Они же так приперли, что дверь не откроешь».

«Брось заливать!» — кричит Трев, и в этот момент — бамс! — как будто шутиха пальнула, это лопнул от жара барабан Мартина Деверо. Пламя побежало по верхним балкам — загорелся крашеный пол.

«Точно! — орет Дик. — Я знаю».

Он схватил меня за другую руку, потянул к себе. Трев пялил-пялил глаза на толпу, а затем решил последовать за Диком. Дик рванул к окошку, схватил стул, чтобы выбить стекло, но не успел замахнуться, стекло само лопнуло от жара. Он схватил Трева за штаны и притянул к себе. «Лезь! — кричит. — Лезь … твою мать!» Трев влез на подоконник и вверх тормашками полетел на землю.

Затем Дик подтолкнул меня, я тоже кое-как влез, уцепившись за раму. На следующий день все руки у меня были в волдырях: рама уже дымилась. Я вывалился вниз головой и если бы Трев не подхватил меня, то, вероятно, сломал бы себе шею.

Мы обернулись, смотрим в зал — ни в одном кошмарном сне такого не увидишь. Рама вся пожелтела, раскалилась. Жестяная крыша в нескольких местах прогорела, и оттуда взвиваются кверху языки пламени. В зале визжат люди.

Смотрю, из окна высунулись две коричневые руки — машут прямо перед пламенем. Дик. Трев подтолкнул меня к окну, я просунул руки и схватил Дика. Когда я вытаскивал его, то прижался животом к стене — как будто к раскаленной печке прикоснулся. Появилось лицо Дика, на мгновение мне показалось — не вытяну. Он наглотался дыма — еще немного, и отдаст концы. Губы потрескались, рот раскрыт, как у рыбы. Рубашка сзади дымится. Я чуть было не отпустил его руки — пахнуло жареным человеческим мясом. Говорят, похоже на запах жареной свиной грудинки, но, по-моему, нет. Скорей, знаешь, как холостят лошадей… Перед кастрацией разводят костер, а потом бросают в него лошадиные яйца, и они хлопают в огне, как каштаны. И такой запах… Так же и паленая человеческая плоть, когда пылает на теле одежда. Ну думаю, еще немного — не выдержу, дернул Дика за руки изо всех сил, вытянул — он был без ботинка.

Я повалился на руки Трева, затем упал на землю. Дик шлепнулся на меня — шлепнулся, не то слово. Черепком своим как стукнет. У меня уже дыхалка сдала — не могу отдышаться, катаюсь в грязи из стороны в сторону, держусь за живот — опалил, хоть волком вой.

Вскоре оклемался, стал на колени, поднялся. Смотрю, к роще бегут какие-то фигуры. Поначалу подумал: призраки, потом гляжу: в ботинках. Эти суки, легионеры, улепетывают. Тут я сообразил: они ж в балахонах белых. Один что-то замешкался, и я увидел…

Голос отца оборвался. Больной облизнул губы.

— Что ты увидел, папа?

— Так, ничего, неважно. Дай-ка попить, Майк.

Я протянул стакан. Отец сделал глоток и зашелся кашлем. В палату заглянула сестра.

— Что-нибудь нужно, мистер Хэнлон?

— Другие анализы не дадите? Каких-нибудь получше нет у вас для меня, а, Рода?

Сестра нервно улыбнулась, словно засомневалась, — ничего не ответила и пошла дальше. Отец отдал мне стакан, и я поставил его на тумбочку.

— Рассказывать долго, вспоминаешь куда быстрее. Ты перед уходом не нальешь мне воды?

— Конечно, папа.

— Тебе кошмары не будут сниться после моего рассказа?

Я уж было раскрыл рот, чтобы сказать «нет», но передумал. Теперь мне кажется, что если бы я солгал, отец не стал бы рассказывать дальше. Он и так почти выговорился, правда, не до конца.

— Да похоже, что будут, — ответил я.

— Ну что же, не так уже плохо. Кошмары страшны наяву. А так, во сне… пускай себе снятся.

Он протянул руку, я взял ее и отпустил только тогда, когда отец кончил рассказывать.

— Я оглянулся, смотрю: Трев с Диком побежали к крыльцу. Я кинулся следом. Из клуба успели вырваться человек сорок — пятьдесят. Одни заливались слезами, иных рвало, многие голосили, а некоторые плакали, кричали и блевали одновременно. Другие, наглотавшись дыма, лежали в траве точно мертвые. Дверь была закрыта; слышно было, как за нею голосят люди, кричат, чтобы их выпустили. Входная дверь была только одна, если не считать двери на кухне, но кухня вся полыхала. Входная дверь открывалась вовнутрь.

Некоторым удалось выбраться, затем началась давка, дверь захлопнулась. Сзади напирала обезумевшая от ужаса толпа. Передних прижало, и они никак не могли потянуть дверь на себя. Так что люди оказались в ловушке, а огонь бушевал, подступая все ближе и ближе.