Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

Наша жизнь — это глоток воды из знакомого родника. Сначала находишь его — и на это уходит все наше время. Затем делаешь глоток — и понимаешь ее смысл. Потом разжимаешь пальцы в надежде зачерпнуть еще, но времени на это уже не осталось: только сладкий лед или холодная горечь на губах, словно смерть имеет свой вкус. И, если я умираю, то почему не чувствую его?

Когда разжимаешь ладони, капельки воды остаются на линиях нашей жизни и судьбы. Их узор невозможно изменить никаким усилием воли. Но, если взять кинжал и прочертить им новые линии, ледяная вода смешается с кровью и позволит нам снова испить ее, не касаясь родника. И тогда ее вкус будет вполне определенный и, возможно, именно он позволит понять, почему так легко умереть и так трудно жить дальше.

Если я разожму ладони, увижу ли я капельки воды или кровь потечет сквозь пальцы? И чего я хочу больше — испить из родника снова или начертить новые линии на узорах своей судьбы?

Ни одно из моих воспоминаний не способно оживить мою душу, но воспоминания способны погубить тех, о ком я пишу.

Однажды вмешательство сэра Гаа Рона не позволило мне умереть тогда, когда сами звезды предсказали судьбу и начертали ее конец. И сегодня я спросила милорда, стоит ли правда того, чтобы умереть за нее, и как следует мне поступить, если правда в моих словах может дать ему повод мстить.

Он почти не раздумывал, и ответ его поразил меня:

— Я всегда ненавидел своего отца и вовсе не потому, что исчезла моя мать. Я ненавидел его за то, что он не сказал мне правды о том, как она умерла. До встречи с тобою, я не умел прощать, Лиина. Но сейчас я могу простить даже его, потому что ты научила меня, что правда — единственный способ разговаривать с теми, кого любишь, ценишь, уважаешь и не можешь отпустить от себя. Ты столько раз говорила мне о любви моего отца, что твое искреннее убеждение заставило меня усомниться в собственных чувствах к нему. И тогда я спросил у него, как умерла моя мать, а он ответил, что убил ее. Он сказал, что его человеческую душу не смогла спасти даже ее любовь, и добавил, что ты — это не она. Ты сильнее всех, кого знал мой отец, значит, ты сильнее меня и даже моего брата. Однажды сэр Гаа Рон повторил его слова, уверенный в том, что пророчество истинное, и только ты можешь убить меня, если захочешь. Он признался мне в том, что пытался убить тебя при первом знакомстве, но я уже знал в глубине души, кого ты выгораживала в ту ночь. Я лишь не смог до конца понять — зачем? Но именно сейчас я хорошо понимаю тебя. Ты не дала мне повода обвинить его, и я благодарен тебе за это. Гаа Рон — не просто Хранитель или соратник, или друг, он — мой брат и даже больше, чем брат. Без него я не смог бы научиться побеждать, без него у меня не было цели, без него я не стал бы таким, каким стал — правителем огромной страны. Гаа Рон сказал мне правду, и она успокоила меня, и я простил его, научившись прощению у тебя. Но Гаа Рон не только пытался убить тебя, он также пытался тебя спасти, однажды нарушив мой приказ, и ты спрашиваешь меня об этом, не так ли, Лиина?

Милорд совсем не смотрел на меня, задавая свой последний вопрос. Его глаза смотрели на сад за окном, на черные ветки старых яблонь, теряющих свои листья и последние плоды, и мне казалось, что милорд не нуждался в моем ответе, как деревья в саду уже не нуждались в солнечной ласке и тепле.

И все же он отвернулся от окна и посмотрел на меня, словно ожидая моего ответа, и я кивнула ему, и он продолжил:

— Все, кто хоть раз попадал под твое влияние, менялись, и в этом я вижу силу, которой не наделен. Мой Хранитель тоже не стал исключением. Я не могу ему мстить за твое спасение, потому что он искренне убежден, что мое счастье — в тебе, пока ты жива. Но я не скажу, что его уверенность велика настолько, чтобы слепо тебе доверять. Когда я сказал ему, что убью Короля Орлов Алекса и сделаю это на твоих глазах, он мне возразил. Знаешь, что он мне сказал? — Милорд сделал паузу и снова взглянул на меня, но я молча покачала головой. — Он сказал, что мне лучше убить тебя…

После этих слов милорд молчал так долго, что я посчитала наш разговор законченным, но это был не конец. Милорд снова подошел к окну, за которым умирающая осень отдавала последнюю дань чудесным и солнечным, но уже холодным денькам. Листья почти полностью облетели и деревья в саду стояли с голыми ветками, готовясь к зимнему сну. В эти минуты я позавидовала им, а потом позавидовала тем, кто живет своей жизнью и растит детей там — за пределами сада, не зная о милорде и других мирах. У меня не было возможности жить и ощущать всю полноту жизни, потому что я не жила, а все время боролась, словно дар изменять людей был вовсе не даром, а самым настоящим проклятием.

Счастье заключается в самых обычных вещах — в здоровье наших близких и любимых; в смехе наших детей; в колыбельной песне наших матерей; в объятиях наших родителей; в поддержке настоящих друзей; в любви наших жен и мужей, и даже в работе, которую мы ругаем, но без которой не мыслим свою жизнь.

Счастье заканчивается там, где мы сталкиваемся с выбором, и судьба обязательно приведет нас к нему. Только для одних он будет не сложным и не столь глобальным, а для других — он будет означать все. Для кого-то счастье продолжится после выбора, но кому-то счастья уже никогда не испытать. И я не знаю, почему небеса разделяют нас на тех и других.

Глядя на милорда, я вдруг поняла, что он такой же, как и все живущие за пределами сада. Он хочет жить, хочет преданности своих друзей, хочет любить, хочет простого человеческого счастья. А затем я поняла, что даже боги хотят его! Иначе, зачем им иметь детей?

На минуту я закрыла глаза,