Оружие победы - Василий Грабин

Сталин говорил о полевой пушке времен первой мировой войны. Она, кроме калибра по диаметру, ничего общего не могла иметь с пушкой, которую нужно было создать для современных танков и для современных условий боя.

Вскользь брошенная Сталиным реплика обычно решала исход дела. Так получилось и на этот раз. В процессе подготовки к работе комиссии в Наркомате вооружения были собраны директора и конструкторы соответствующих артиллерийских заводов. Еще раз подробно разобрали все «за» и «против» и пришли к заключению, что рассматриваемые предложения были не только нецелесообразными, но для того времени и опасными.

На заседании комиссии у А.А.Жданова присутствовали: от военных — Г.И.Кулик, генерал-майор технических войск М.М.Каюков и другие; от Наркомата вооружения — Ванников, Мирзаханов — заместитель наркома, директора артиллерийских заводов Елян, Фрадкин и другие; от Наркомата боеприпасов Горемыкин, его заместители…

С самого начала председатель повел заседание неправильно: он дал возможность военным подробно изложить свои доводы, а представителям от промышленности таких возможностей не предоставил. Такое ведение совещания вынудило нас высказать неодобрение. На это А.А.Жданов резко заявил, что Ванников саботирует, и закончил фразой: «Мертвый тянет живого».

В ответ я сказал А.А.Жданову:

— Вы перед войной допускаете разоружение армии.

Он встал, прекратил совещание и заявил, что пожалуется на меня Сталину. После этого все разошлись, смущенные таким концом работы комиссии»[9].

Такова была предыстория, вполне объясняющая неслучайность «странных» событий, которые закончились для меня срочным приездом в Москву и участием в работе комиссии под руководством Жданова (второй — после описанной Ванниковым). К воспоминаниям Бориса Львовича и к его оценкам я чуть позже вернусь и попытаюсь прокомментировать их в той мере, какая диктуется задачами этой книги. Отправляясь с начальником ГБТУ Федоренко в ЦК, я имел самое смутное представление о расстановке сил.

3

На совещании у Жданов Федоренко представлял заказчика танков, Котин, Зальцман и Казаков — создателей танков, я — артиллеристов. В задачу нашей «пятерки» входила выработка основных характеристик танка и пушки и подготовка проекта постановления ЦК и СНК. Открывая первое заседание, Жданов предупредил:

— Партия и правительство придают большое значение перевооружению тяжелого танка, прошу вас подойти со всей серьезностью к разработке тактико-технических требований и к определению сроков создания танка и пушки. Сроки должны быть минимальными. Фашистская Германия разгуливает на Западе. Не исключено, что в ближайшее время она нападет на нас. Нам стало известно, что немцы работают над созданием толстобронных танков с мощным вооружением. Наши тяжелые танки слабо вооружены.

Закончив сообщение, Жданов предложил нам приступать к работе.

— Проект решения нужно подготовить как можно быстрее, — сказал он. — Поэтому работать придется допоздна, не выходя из ЦК. Питаться будете здесь же обеспечим. Для вашей работы отведено помещение. Я в любое время в вашем распоряжении…

В предназначенной для нас просторной комнате стоял длинный стол со стульями, на столе лежало все необходимое для работы. Видимо, это был зал заседаний. Деятельность нашей «пятерки» началась бурно, но напоминала она не работу, а довольно сумбурную и горячую перебранку. Танкисты никак не могли смириться с требованием поставить в их танк мощную 107-миллиметровую пушку. Хотя точка зрения Сталина, Жданова и Кулика была совершенно ясна и высказана Ждановым достаточно директивно, все же окончательного решения еще не было, и мои коллеги не расстались с надеждами отстоять свою позицию. А у всех четверых она была едина. К тому же, чего я тогда не знал, их поддерживал Наркомат вооружения.

Таким образом, для победы им необходима была самая «малость»: поколебать мою уверенность в том, что мощную 107-миллиметровую пушку можно установить в танк КВ. Дружно взялись они за меня. Я не оставался в долгу: припомнил, как Котин не выполнил своего обещания и изготовил для нашей 85-миллиметровой пушки Ф-39 деревянный макет танка вместо опытного образца, как танкисты и ГБТУ отказались даже «примерить» нашу 107-миллиметровую Ф-42 к танку КВ-1. Слово за слово: от частностей перешли к общим задачам танка. Их позиция была прежней: главное — броня и маневр. Особой остроты спор достиг, когда я заявил: «Танк повозка для пушки». Это вызвало бурю негодования. Мои коллеги пошли к Жданову и доложили ему о моих взглядах на роль танка. Выслушав их, Жданов сказал:

— Грабин прав.

Такой оценки мои оппоненты не ждали. Но и слова Жданова не положили конца нашим спорам. Работа не двигалась. Тогда я предложил повысить коэффициент прочности брони. Мотивировал это предложение тем, что иначе увеличение габаритов башни повлечет за собой увеличение веса танка, а тяжелый танк и без того был недопустимо велик по весу. Как я и ожидал, Котин и Зальцман немедленно согласились со мной, а Казаков, завод которого поставлял корпуса танков, стал резко возражать. Длительный спор кончился безрезультатно. Пришлось снова обратиться к Жданову. Он одобрил предложение повысить коэффициент прочности брони, и его внесли в проект решения.

Дело понемногу начало двигаться, хотя жаркие споры не прекращались. Но по крайней мере они касались уже работы, а не наших суждений.

Ожесточенным сопротивлением было встречено и мое предложение о мощности нового орудия. В то время в производстве шла 107-миллиметровая полевая пушка М-60. Мощность ее была 450 тонно-метров. Выгодно было использовать для нашей новой танковой пушки выстрел (снаряд, гильзу и заряд) от М-60, но мощность я считал необходимым довести как минимум до 550 тонно-метров. Следовательно, длина ствола увеличится по сравнению с М-60. Тут оказалось, что я наступил сразу на две «больные мозоли» моих оппонентов: мало того, что мощность показалась им чрезмерной, но всплыли и старые опасения, как бы танк с длинной пушкой не зачерпнул земли и затем при выстреле не разорвало бы ствол.

И этот вопрос пришлось решать у Жданова.

Закончился первый день работы. Наступил второй. Он был для меня не легче. Кое-как, со спорами и без взаимного понимания, согласовали почти все вопросы, кроме главного — о сроках. Котин непременно хотел, чтобы точный срок подачи нового тяжелого танка не был указан, а определился бы готовностью пушки: как только пушка будет готова, к этому моменту он подаст и танк. Я же настаивал на том, чтобы нам и танкистам был определен срок каждому свой, в отдельности.