Круги в пустоте - Виталий Каплан

Князь, однако, удержался на ногах. Мрачно посмотрев на кассара (а в руках у того вновь появился меч), он бросил в воздух несколько непонятных фраз, и Митька почувствовал, как сразу стало трудно дышать. Воздух в зале сделался плотным чуть ли не как вода, ослабел свет и запрыгали по стенам черные уродливые тени.

- Ловок, ничего не скажешь, - кривя губы в ухмылке, прошептал князь. - Да только ошибся ты, щенок. Этим меня не убьешь. До геллглу ты все же не достал.

- Теперь и мечом достану, - спокойно ответил кассар и двинулся на него.

- А вот попробуй, - сползая по стенке, выкашлял князь. - Тогда всем нам тут и конец. Живая сила там, - махнул он ладонью в центр зала, - на меня заклята. Умру я, лопнет сдерживающая стена, и выльется, всех сожжет. И пацана твоего, лемгну Хайяарова. Ну что, падаль? Победил? Хочешь своему Наставничку смерти, а? Тогда давай, режь меня. Ну?

Харт-ла-Гир вдруг оказался возле Митьки. Рывком поднял его, заглянул в глаза.

- Слушай внимательно. Сейчас ты уйдешь. Не знаю, куда, но беги подальше... Ищи людей Белого Старца, Иргру-Йаро. Он поможет...

- Ты чего-то глупое говоришь, мальчишка, - расслышал его шепот князь. Надо же, умирающий, с распоротым брюхом, истекая кровью - а расслышал. - Никто никуда не уйдет. Стихийные духи перекрыли все выходы, а стража скоро будет здесь. Я, пожалуй, даже не стану тебя убивать сейчас. Отложим до моего выздоровления, и потом уж, в торжественной обстановке...

- Посмотрим, - не оборачиваясь, бросил Харт-ла-Гир, и тут же на ладони его оказался еще один камень, на сей раз янтарно-желтый, со вспыхивающими в его глубине красными искрами. - Это последний из даров Наставника. Митика, сейчас я открою тебе Темную Дорогу. Не знаю, как далеко ты сможешь уйти, но постарайся как можно дальше... не сворачивай в сторону. Хотя тебя будут там всякие сманивать... Ты им не верь, это даже не призраки, а так... пустота... Не сворачивай, сколько сил хватит. Свернешь - тебя выбросит в мир. И если это случится в землях Тмер...

Он сжал камень между ладонями, нараспев произнес очередную абракадабру - и прямо напротив Митьки в воздухе возникло темное пятно. С каждой секундой оно росло, чернело, там, в открывшейся глубине, что-то протяжно дышало, хлюпало, по краям треща, вспыхивали и гасли золотистые искры. И тянуло холодом, но не снежно-ледяным, а гнилым каким-то, точно из подвала, где давно уже разлагается непогребенный труп.

- Иди, Митика! - велел кассар. - Меч, кстати, подбери, может, и пригодится.

- Без Синто никуда не пойду, - звенящим голосом ответил Митька, снизу вверх глядя в страшные, налитые кровью кассарские глаза. - Я друзей не бросаю!

- Эта Дорога не для двоих, - нависая над ним, яростно прошипел кассар. - Только один живой может ею пройти, двое - погибнут сразу.

- Тогда уж лучше здесь умереть. А спасаться одному - западло. Не забыли про Хьясси? Хватит мне этого счастья.

- Паршивец, думаешь, я буду тебя спрашивать?

Отбросив свой меч, кассар одним движением сгреб его, больно сдавил затылок, пригнул колени к подбородку - и легко, словно волейбольный мяч, зашвырнул его в темную дыру.

И уже оттуда, из обволакивающей, плотной тьмы Митька, изловчившись, сумел-таки, извернувшись, увидеть, как розовые стены зала вздулись пузырями, лопнули, и оттуда толпой повалили серые, бесформенные тени. Навалились на кассара, обволокли, прижали к полу.

И еще он услышал смех. Торжествующий, задорный смех князя Диу.

Потом тьма сомкнулась, исчезло все, но под ногами оказалось что-то твердое. Похоже на бетонные плиты. Или шершавый, потрескавшийся асфальт.

Он попробовал было двинуться назад. Бесполезно. Тьма, плотная и упругая как резина, не пускала его. Сколько ни толкайся, сколько ни стучи кулаками - ни на миллиметр не сдвинешься. Оставалось идти вперед, в холодную, бессмысленную пустоту. Непонятно куда, непонятно, зачем.

Он шел и плакал, и сам не замечал своих слез. Жалко было сразу всех и Синто, и Хьясси, и даже кассара. Но больше всего жалел он себя.

13.

Следствие отложили до рассвета - оба они с Илси-Тнаури решили, пускай люди выспятся. Лучше на полчаса задержать выступление, чем двигаться в путь с красными глазами и клюя носом. Пленника привязали к столбу в центре лагеря, приставили охранять пятерку мрачного вида солдат - из личной охраны воеводы. Тот, матерясь сквозь зубы, извинялся перед Петрушко и клялся повесить тех, кого негласно отрядил обеспечивать безопасность дорогого гостя и коллеги. Еле-еле удалось его притормозить до утра.

Виктор Михайлович, впрочем, уже не уснул. Волны муторного забытья периодически захлестывали сознание, но все они, как и положено волнам, гасли, а на душе было сухо и как-то шершаво. Кому и зачем понадобилось его резать? Тем более так наивно, непрофессионально, словно нарочно подставляясь... Вот еще новая интрига, и, по всему видать, придется ее раскапывать... И это вместо главного...

Рассвет не замедлил явиться. Здесь, на вершине холма, он распустился прекрасным желто-розовым цветком, и лежащие в низинах тени казались прохладными, покрытыми капельками росы листьями. Солнце еще не вынырнуло из-под лесистой полоски горизонта, но вот-вот готово было проткнуть воздух своими острыми лучами.

Умывшись внизу, у бьющего из камня родничка, Петрушко поднялся обратно. Подошел к столбу, внимательно разглядывая пленника. Тому на вид было едва ли восемнадцать. Салабон, типичный салабон, из тех, что еще вчера гоняли футбол во дворе и обжимались с девчонками на школьной дискотеке... впрочем, все это из другой оперы. Тут вернее будет сказать - из тех, что пасли коз и обжимались с девчонками на сеновале. Невысокий парнишка, щуплый, хотя и по-крестьянски жилистый. Темные волосы нечесаными прядями спадают ему на глаза, одежда сорвана подчистую - чтобы, как хмуро пояснил Миал-Тмингу, не запрятал бы всяких опасных штучек, и колдовских, и не только.

- Вот, друг Вик-Тору, полюбопытствуй, - неслышно подошедший сзади Илси-Тнаури протянул ему на обеих ладонях меч. Короткий, не длиннее локтя, с симметрично расширяющимся лезвием. - Тиен-латома называется. Это не для боя, в бою таким ножичком особо не навоюешь. Именно чтобы спящего резать, или безоружного. Разбойничья штучка.

- Надо бы кого-то послать шатер зашить, - в тон ему отозвался Петрушко. - Дырища же там... - он едва удержался от неприличного сравнения.

- Уже, - коротко кивнул воевода. - Ну что, начнем? Чем быстрее мы разберемся с этим происшествием, тем раньше хандара может выступить в путь. Так что позволь, Вик-Тору, допрос поведу я.

Петрушко кивнул.

Илси-Тнаури, однако, начал допрос необычно. Отойдя в сторону, он опустился на колени и довольно мелодично пропел какие-то стихи. Что-то вроде местных псалмов, сообразил Петрушко. Слова были почти непонятны, наверняка древний язык. Затем воевода принялся шепотом молиться, попеременно воздевая руки к небу и стукаясь лбом о жесткую, выгоревшую от зноя траву. Минут через пять он поднялся и упругой походочкой приблизился к пленнику.