Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков

В такси я стараюсь успокоить свое перегруженное сердце. Я причесываюсь, пудрюсь — я еду на встречу активистов общества дружбы «Франция — СССР» с Леонидом Брежневым. Актерская дисциплина снова выручает меня. Я приезжаю в посольство СССР как ни в чем не бывало, готовая к рандеву, важность которого я предчувствую. Мы ждем в салоне, все немного скованны, потом нас впускают в зал, где стулья стоят напротив письменного стола. Входит Брежнев, нам делают знак садиться. Нас пятнадцать человек, мужчин и женщин всех политических взглядов — голлисты, коммунисты, профсоюзные деятели, дипломаты, военные, писатели — все люди доброй воли, которым дорога идея взаимопонимания между нашими странами.

Мы слушаем традиционную речь. Брежнев держится свободно, шутит, роется в портсигаре, но ничего оттуда не достает, сообщает нам, что ему нельзя больше курить, и долго рассказывает об истории дружбы между нашими народами. Ролан Леруа мне шепчет: «Смотри, как он поворачивается к тебе, как только речь заходит о причинах этой дружбы…» Действительно, я замечаю понимающие взгляды Брежнева. Я знаю, что ему известно все о нашей с тобой (имеется в виду Высоцкий. — Ф. Р.) женитьбе. Когда немного позже мы пьем шампанское, он подходит ко мне и объясняет, что водка — это другое дело, что ее нужно пить сначала пятьдесят граммов, потом сто и потом, если выдерживаешь, — сто пятьдесят, тогда хорошо себя чувствуешь. Я отвечаю, что мне это кажется много. «Тогда нужно пить чай», — заключает он, и я получаю в память об этой встрече электрический самовар, к которому все-таки приложены две бутылки «Старки» (была такая популярная водка. — Ф. Р.)

Прежде чем уйти, мы фотографируемся: группа французов вокруг советского главы. Этот снимок сделал гораздо больше, чем все наши хлопоты, знакомства и мои компромиссы, вместе взятые. Чтобы понять настоящую цену этой фотографии, мне было достаточно увидеть по возвращении в Москву неуемную гордость, внезапно охватившую твоих родителей, которые демонстрировали вырезку из газеты кому только возможно.

Вечером я в отчаянии возвращаюсь домой. Мама — моя подруга, мой единственный стержень в этой жизни — при смерти. Я понимаю, как неуместна вся эта комедия, сыгранная во имя некоторого туманного будущего, по сравнению с неизбежностью предстоящей утраты…»

Отметим, что это был не только первый визит Брежнева во Францию в ранге Генерального секретаря за семь лет (до этого он приезжал туда в начале 60-х в качестве председателя Президиума Верховного Совета СССР), а вообще первый его выезд в капиталистические страны в новой должности (до этого он ездил только в соцстраны). И это не было случайностью. Как мы помним, после того, как к власти в США пришла администрация Ричарда Никсона, она взяла курс на «разрядку» (фактически на «удушение социализма в объятиях»), поскольку поняла, что после чехословацких событий либеральная часть советской элиты может значительно растерять свое влияние под натиском державников. А разрядка могла помочь либералам не только вернуть утраченные позиции, но и самим начать широкое наступление по всему фронту.

Судя по всему, в советском руководстве были люди, кто видел опасность подобного исхода, однако верх в итоге взяли не они, а те, кто подходил к этой проблеме не с идеологических позиций, а с экономических: расширение контактов с Западом гарантировало существенные вливания западных субсидий в советскую экономику. Тем более в тот момент, когда США оказались, мягко говоря, в луже. Дело в том, что война во Вьетнаме уже съела у американцев порядка 150 миллиардов долларов, поставив страну на грань дефолта. Чтобы избежать его, в августе 71-го американские власти вынуждены были пойти на беспрецедентный шаг: отказаться от золотого наполнения своего доллара, что подвигло многих экономистов сделать вывод о том, что социализм оказался гораздо эффективнее капитализма.

Все эти события только прибавили оптимизма советскому руководству и вынудили его на расширение контактов (как экономических, так и культурных) с Западной Европой. Главными партнерами СССР там выступали такие страны, как Франция, ФРГ, Италия, Великобритания. Так, в Париже был открыт советский «Евробанк», баланс которого в 1970 году составил 3 миллиарда французских франков, капитал — 130 миллионов франков, прибыль — 14,4 миллиона франков. Во Франкфурте-на-Майне был открыт советский «Торговый банк Восток — Запад» с основным капиталом 20 миллионов дойчмарок и неограниченной банковской лицензией. Другой советский банк — «Московский народный» в Лондоне — только в 1969 году получил чистый доход в размере 825 тысяч фунтов стерлингов. Все это ясно указывало на то, что СССР все сильнее интегрируется в мировую капиталистическую экономику и в дальнейшем собирается не сворачивать этот процесс, а, наоборот, углублять и расширять. Не понимая (или, наоборот, хорошо понимая), чем это в итоге может закончиться. Ведь уже упомянутую книгу З. Бжезинского 65-го года выпуска «Альтернатива разделу…» в Кремле наверняка читали. А там отмечалось:

«Расширяя торговлю с Востоком, Запад должен стараться разрушить узкие идеологические взгляды правящих коммунистических элит и предотвратить ограничение ими близкого контакта (с Западом. — Ф. Р.) исключительно областью экономики и, таким образом, решение экономических затруднений при укреплении их власти…»

Так что визит Брежнева во Францию был не случаен. Как напишет спустя год сам Высоцкий, видимо, целиком и полностью одобряющий этот курс:

…Нынче по небу солнце нормально идет,Потому что мы рвемся на запад…

26 октября Высоцкий играл на Таганке два спектакля: «Павшие и живые» и «Антимиры», 29-го один — «Добрый человек из Сезуана».

30 октября он дал концерт в подмосковной Электростали.

Тем временем в Театре на Таганке продолжаются репетиции «Гамлета». До премьеры остается чуть больше двух недель, а ситуация складывается критическая. Актеры, занятые в спектакле, настолько устали от постоянной нервотрепки, что начинают хандрить: опаздывать на репетиции, а то и вовсе не являться на них. Когда в начале ноября с отеком горла и потерей голоса на почве аллергии в больницу легла одна из главных героинь будущего спектакля — Гертруда (Алла Демидова), — Любимов буквально взорвался: «Спектакли играть — у нее аллергия, а сниматься на холоде — у нее нет аллергии. Репетировать — у нее отек, а мотаться в Вену, в Киев, к Жоржу Сименону — у нее отека нет. Снимается, пишет, дает интервью, выступает по радио, телевидению, а в театре нет сил работать. Как это понять?»