Empire V. Бэтман Аполло - Виктор Олегович Пелевин

С годами понимаешь, что Красная Церемония вовсе не утишает жажду. Она ее разжигает.

После того, как капля баблоса попадает на язык, вампир прижимает ее к небу — тому месту, где к ней может прикоснуться магический червь. Между баблосом, языком и магическим червем не должно быть никаких посторонних элементов — это опасно. Именно поэтому первая часть процедуры не претерпела никаких качественных изменений за последние десять тысяч лет.

Нельзя спрятать баблос в желатиновую пилюлю, или еще как-то модернизировать эту фазу. Красная капля падает в рот вампира точно так же, как в древние времена, когда на время церемонии нас привязывали к ложу или креслу веревками. Только раньше вампиру вставляли между зубов специальную деревяшку, как эпилептику. Теперь из-за современных фиксаторов в подобном нет необходимости.

Если вдуматься, уже в первой секунде Красной Церемонии содержится ее эстетическое саморазоблачение: рефлекторное движение ловящего каплю языка слишком уж судорожное и нервное, чтобы иметь отношение к божественному. Больше оно напоминает о наркотическом рабстве.

После этого начинается долгая и не особо приятная галлюцинация, во время которой кажется, что ты со страшной скоростью перемещаешься в пространстве (тело начинает непроизвольно дергаться, поэтому его приходится фиксировать). Потом происходит самое мучительное — кажется, будто входишь в соприкосновение с тысячами, или даже с миллионами человеческих умов — и успеваешь на страшной скорости заглянуть в каждый из них.

Как сказал кто-то из простоватых русских вампиров, словно собираешь картошку — а тебя заставляют работать все быстрее и быстрее… Несмотря на сельскохозяйственность, довольно точный образ. Невыносимей всего именно эта нечеловеческая скорость. Такое чувство, что становишься раскаленной сверхзвуковой иглой, которая продевает сквозь чужие головы невидимую нить, соединяет их в гирлянды и уходит в матово-черную непостижимость. Некоторые верят, что эта непостижимость — Иштар, другие думают, что это сам Великий Вампир (лично я равнодушен к этому спору о бирках). Падением в эту бесконечную черноту и кончается первая часть Церемонии.

За годы я изобрел несколько уловок, позволяющих чуть-чуть облегчить неприятную фазу. Можно сосредоточиться на какой-нибудь мысли или без конца считать про себя от одного до десяти. Но самый действенный и простой метод — это зацепиться за чье-то отдельное сознание и удерживать на нем внимание как можно дольше, позволив процессу развиваться без твоего участия. Надо просто вглядываться во мглу одной-единственной выбранной души, отключаясь от раскаленных волн влетающей в тебя информации. Думаю, это не вполне достойное поведение — все равно что спрятаться в окоп, пока товарищи по Церемонии идут в атаку. Но трусость здесь никому не видна.

Если Эз был прав, и в Красной Церемонии нуждался только Великий Вампир, это, наверное, был мой способ уклониться от труда на его ниве. Но на каждого хитрого кровососа, как известно, есть своя космическая справедливость с винтом. Подозреваю, что я так редко попадал на Красную Церемонию именно из-за своей привычки сачковать во время сакрального ритуала — и Великий Вампир не посылал мне баблоса потому, что я не желал честно его отрабатывать. А все перепетии моей вампирической судьбы были просто объективацией этого обстоятельства — отсюда и ненависть Великой Мыши, и черная зависть собратьев…

Впрочем, так можно скатиться в лютеранство или психоанализ. Нам это ни к чему.

Первая попытка зацепиться за чужой ум не получилась. Я скользко кувыркнулся сквозь гриппозный кошмар какого-то политтехнолога, которому снилось, что он работает на дом Бурбонов («Людовик — это от слова „люди“»!). Но сразу же после этого я удачно зацепился за ум десятилетнего мальчугана, занятого игрой на крохотной ручной консоли — размером чуть больше шоколадки. Я таких раньше не видел: у меня были только стандартные «Playstation» и «Xbox». Ребенок дрался с каким-то ледяным гигантом, управляя воином-меченосцем.

Консолька подловато подыгрывала ледяному гиганту, задерживая мальчика в самые ответственные моменты боя — так, что ему вновь и вновь приходилось умирать в миллиметре от победы — и начинать долгую битву сначала. У мальчика на лбу залегла глубокая недетская морщина — он чувствовал всю несправедливость происходящего, и не мог понять, кто и зачем придумал, чтобы даже этот маленький фальшивый мир, который вообще можно сделать каким угодно, был устроен так подло и нечестно. Чувство это, надо сказать, было хорошо мне знакомо по собственному игровому опыту.

Самое поразительное, что в этом трудном детском деле (которое родители, должно быть, считали приятным времяпровождением) присутствовал не только азарт. В нем было не меньше смертной тоски, чем в последних минутах идущего в бой солдата — но мальчугана-игрока, в отличие от солдата, убивали вновь и вновь. Потом, правда, он нашел способ одолеть гиганта — но этого я уже не успел увидеть, потому что держаться за чужое сознание стало невозможно. Твердо решив купить себе такую же микроконсоль, я рухнул в черную засасывающую мглу, где от меня не осталось ничего.

Первая фаза Церемонии кончилась.

Если бы в нашей памяти оставалась только она, мы, наверное, не особо стремились бы повторить этот опыт. Но все дело в том, что происходит следом — когда, если верить халдейским ученым, мощнейший нейротрансмиттер, исходящий от магического червя, меняет химию нашего мозга, замыкая в нем контуры неведомого людям наслаждения. Одновременно редактируется память о только что пережитом страдании (многие вампиры верят, что мы вообще забываем большую часть первой фазы — и это кажется мне вполне возможным).

Но как описать то короткое и невыразимое, что случается после? Я даже не могу сказать, сколько оно длится. И в какой именно момент мы замечаем, что это уже происходит…

Первая же мысль, пройдя рябью по вечности, которая была мной, доказала это с абсолютной очевидностью.

Это было не просто счастье. Это было нечто большее, совершенно незнакомое человеку. Всемогущество и всеведение. Я мог все — но ни к чему не стремился. Я знал все — и именно поэтому ничего не желал знать. Было вообще непонятно, как можно чего-то хотеть.