Санкт-Петербург. Автобиография - Марина Федотова

В ответ Комитет обороны Петрограда опубликовал листовку следующего содержания:

Товарищи!

Всех вас, конечно, интересует вопрос о том, что происходит в Петрограде и вокруг Петрограда. Происходит вот что.

Когда мы разбили барона Врангеля, французские капиталисты и их слуги, русские белогвардейцы, решили всеми силами сорвать заключение нами мира с поляками и румынами. Они хотят во что бы то ни стало к весне создать нам новый фронт.

С этой целью агенты Антанты, эсеры и просто белогвардейцы пытаются создать нам внутренний фронт. Они жадно подстерегали ту минуту, когда у нас будет особенно трудное положение с продовольствием и топливом. Они наводнили наши города шпионами.

Все усилия белогвардейцев, как всегда, прежде всего направлены на Красный Петроград. Красный Петроград – столица мировой революции. Красный Петроград расположен на перекрестке дорог. Финляндия и Эстония находятся по соседству. А здесь укрываются тысячи русских белогвардейцев, шпионы Антанты, белых эсеров. В Петрограде голод и холод больше всего дают себя чувствовать. Вот почему сюда белогвардейцы и направляют свои старания.

В Кронштадте годами орудует французская контрразведка, которая сыплет золото мешками на подкуп командного состава и т. п. В Кронштадте белым удалось поднять на мятеж корабль «Петропавловск». Матросам втирали очки. Зачинщики говорили им, что они тоже стоят за Советскую власть, но только хотят внести в нее улучшения и поправки. А затем незаметно и постепенно втянули этих матросов в авантюру. Уже через пару дней после начала брожения на «Петропавловске» вынырнули на свет божий царские генералы. Для обмана рядовых матросов «приказы» мятежников подписываются именами каких-то никому не ведомых «военморов» Петроченки и Турина. На деле всем руководят: царский генерал-майор Козловский, бывший начальник артиллерии крепости, помощник его, бывший капитан Бурксер, белогвардейские офицеры Костромитинов, Ширмановский и ряд других лиц комсостава.

Французская контрразведка, царские генералы и белые эсеры – вот кто руководит мятежом.

Буржуазная печать во всем мире скачет и играет. Белогвардейцы посылают им победоносные донесения. Напрасно. Царские генералы опять будут биты. Рабочие Петрограда, узнавши о походе царского генерала Козловского, поняли положение. Их никто не сможет теперь обмануть.

Среди команды «Петропавловска» старых революционных моряков теперь осталось мало. Зато много шкурников и клешников, которые пользуются привилегированным положением матроса в Советской Республике, чтобы вонзить нож в спину Рабоче-Крестьянской Республике.

Рабочие, крестьяне! Защитники Петрограда! Вы защищаете рабоче-крестьянскую страну против подлого нападения царских генералов, наемников французской биржи.

Действуйте решительно! При дружном натиске мятежники сдадутся через несколько часов. Среди самих моряков «Петропавловска» началось похмелье. Честные беспартийные матросы сами видят, что они попали в руки царской банде. Один нажим – и дело будет ликвидировано.

Вперед, товарищи!

Долой изменников!

Да здравствует Советская Россия!

Да здравствует Красный Петроград!

Поскольку восставшие продолжали настаивать на своих требованиях, им был предъявлен ультиматум, а затем было принято решение о штурме крепости. Командовал штурмом М. И. Тухачевский. Штурм начался с артобстрела; как вспоминал руководитель восстания С. Петриченко, «стоя по пояс в крови трудящихся, кровавый фельдмаршал Троцкий первый открыл огонь по революционному Кронштадту, восставшему против владычества коммунистов для восстановления подлинной власти Советов». Первый штурм (8 марта) был отбит со значительными потерями для наступавших, в рядах армии Тухачевского началось брожение, поэтому на второй штурм (16 марта) были брошены наиболее верные части и делегаты съезда РКП(б). 18 марта сопротивление было подавлено; те из восставших, кто остался в живых, ушли по льду в Финляндию – или сдались и были расстреляны.

В том же году в числе членов мнимой «Петроградской боевой организации» был расстрелян поэт Н. С. Гумилев – как писала «Петроградская правда», «бывший дворянин, филолог, поэт, член коллегии “Издательства Всемирной литературы”, беспартийный, бывший офицер. Участник Петроградской боевой организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности». Г. И. Иванов в своих воспоминаниях упомянул о словах одного чекиста: «Да... Этот ваш Гумилев... Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу... Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает...»

Наводнение, 1924 год

Николай Измайлов

В 1924 году, ровно через 100 лет после катастрофического подъема воды в Неве, на город обрушилось очередное стихийное бедствие – самое сильное в XX столетии наводнение.

Н. В. Измайлов вспоминал:

Через месяц после нашей поездки, 23 сентября, произошло сильное наводнение, подобное и почти равное наводнению 1824 года, описанному Пушкиным в «Медном всаднике». Случилось оно в погожий, теплый и солнечный осенний день, что как будто противоречило нашим традиционным представлениям.

В пятом часу, когда мы расходились по домам после работы, никто бы не мог предвидеть размеров наводнения: ветер был сильный, Нева волновалась, «обратно шла», белые барашки пробегали по ее волнам, но все, казалось, могло ограничиться обычным подъемом воды. Я пришел домой (мы жили тогда на Мойке, 21); Невы от нас не было видно, на улицах спокойно, только пусто.

Вдруг прибежала к нам жившая ниже нас очень почтенная смотрительница помещений Пушкинского Дома Алида Карловна с известием: Мойка выступает из берегов. А через несколько минут пришла моя сестра, сотрудница Эрмитажа, с трудом дошедшая до нас уже в воде по щиколотку. Мы побежали в залы Толстовского музея и взглянули в окна: Мойка действительно вышла из берегов и быстро затопляла тротуары; решетки еще были видны, но на глазах исчезали; Конюшенный мост возвышался своим каменным горбом, окруженный со всех сторон водою, и на его вершине, остававшейся вне воды, стояла ломовая телега с лошадью и возчиком. Вскоре на месте узкой Мойки оказалась одна сплошная широкая и бурная река, сравнявшая все пространство от одного ряда домов до другого. Наш двор наполнился водою. Жившие в нижнем, полуподвальном этаже дворники-татары перебрались в более высокие квартиры – к Шахматовым, занявшим к этому времени второй этаж, и к другим. Подъем воды, однако, был короток: часам к 8 она достигла максимума и стала спадать, ветер утих или переменился, к ночи Мойка вернулась в свои берега, ломовик благополучно уехал, стали появляться люди. Но мы не имели во всем доме телефона и были отрезаны от мира.

Утром я поспешил в Пушкинский Дом. Город носил еще все следы «беды минувшей»: против Эрмитажа, у Зимней канавки, лежала поперек набережной огромная баржа, выброшенная волнами; торцовая мостовая на набережной у Зимнего дворца была поднята водою, торцы частью унесены, частью лежали грудами (в тот же вечер я видел вдоль всего Каменноостровского пр. – улицы Красных Зорь – груды торцов, в беспорядке лежавшие на улице и на трамвайных рельсах, прекратив всякое движение по проспекту).

В главном здании Академии наук все квартиры первого этажа Надворного корпуса были залиты водою на 1,5 метра; в квартире С. Ф. Ольденбурга погибли все его буддийские коллекции, вывезенные в последнее путешествие из Индии и еще не обработанные. В самом Пушкинском Доме была суета. Амбарные помещения, расположенные на уровне земли, были залиты (так же как академические квартиры) почти на два метра. Вода ушла, но все, сложенное в этих амбарах, главным образом книги, а также мебель, запасное оборудование, музейное имущество всякого рода – все было пропитано водою.

С раннего утра туда пришел Нестор Александрович (директор Пушкинского Дома Н. А. Котляревский. – Ред.). Двери амбаров были открыты, промокшие книги и прочие вещи мы выносили наружу. К счастью, день был солнечный и теплый и такие же стояли дни, словно «бабье лето», до конца месяца. Под аркадами и везде, где можно было, протягивали веревки и на них развешивали книги, корешками кверху, предварительно обтерев их. Усиленная работа продолжалась несколько дней. Сам Нестор Александрович подавал пример, в своем синем халате перебирая книгу за книгой, вещь за вещью. И, нужно сказать, почти все удалось спасти, даже без заметной порчи.