Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг. - Юхо Кусти Паасикиви

что, если появится желание, на его взгляд, можно было бы вернуться к вопросу об оборонительном союзе между Финляндией и Швецией. Но в проблеме никеля Кремль будет оставаться на своей позиции, поскольку считает это дело важным. Насколько ему известно, в Кремле ожидали, что я привезу из Хельсинки предложения, на основе которых мы придём к результату. На основе бесед с Орловым у меня сложилось впечатление, что в проблеме никеля мы зашли так далеко, что Кремль уже не отступит.

В ходе беседы Орлов сказал: «Есть ещё одно дело, самое важное. Общее улучшение отношений между Советским Союзом и Финляндией. Этот вопрос надо решить». Это была главная цель его приезда в Хельсинки. Я рассказал о состоявшейся беседе министру иностранных дел Виттингу.

В чём была причина новой политики Кремля?

Гафенку писал: «Лишь позднее, когда сотрудничество с Германией окончательно оказалось на мели, и когда стало очевидным предстоящее столкновение со своим бывшим партнёром по играм, советское правительство задумало успокоить некоторых своих соседей и поддержать у них чувство независимости. Эта политика последнего мгновения была слишком спешной импровизацией для того, чтобы изменить положение дел» (Gafenco G. Op. cit. Р. 353).

Гафенку явно был прав. Но, несмотря ни на что, для нас было бы разумно ещё весной 1941 года принять эту протянутую руку. Осторожность должна быть основным принципом внешней политики малого государства. Недоверие в отношении намерений Советского Союза слишком глубоко укоренилось в финском народе, а вера в военную мощь Германии, особенно у военных, была тверда, как сталь. Это объясняет наши действия, но не отменяет того факта, что мы совершили роковую политическую ошибку. Очевидно, произошло что-то не известное мне, но оно дало основание Гитлеру сказать 22 июня 1941 года в заявлении о начавшейся войне: «В союзе с финскими товарищами стоят победители при Нарвике на Северном Ледовитом океане. Немецкие дивизии под командой покорителя Норвегии защищают территорию Финляндии вместе с финскими героями под командованием их маршала».

9 мая мы с женой через Стокгольм отправились в обратный путь в Москву, где последующие недели прошли в предотъездных хлопотах.

7 мая Сталин стал председателем Совета народных комиссаров, премьер-министром, вместо Молотова, который остался на посту комиссара по иностранным делам. Объяснений этому событию в советской печати не последовало. В дипломатических кругах Москвы полагали, что причиной стало желание показать рост значения и авторитета деятельности правительства в условиях осложнения международной обстановки. Истинный вождь государства взошёл на капитанский мостик.

В мае Германия оккупировала Крит, и война с Грецией завершилась победой держав Оси. Под их контролем оказались все Балканы и значительная часть Восточного Средиземноморья.

15 мая все иностранные представительства в Москве получили сообщение, что передвижение по территории Советского Союза дипломатических и консульских сотрудников допускается лишь с разрешения соответствующих комиссариатов – иностранных дел, обороны или военно-морского флота. Одновременно вводился полный запрет на пребывание в большом числе специально перечисленных пунктов.

По Москве поползли слухи о возможности войны с Германией. Это стало основной темой бесед во время моих прощальных визитов к своим коллегам-дипломатам. Большинство из них считали войну маловероятной и полагали, что Гитлер, так же, как и Сталин, хочет сохранить мир. Многие полагали, что после захвата Балкан и Крита Германия нацелится на страны Восточного Средиземноморья и на нефтяные месторождения Мосула1, что станет альтернативой войне с Советским Союзом и захвату нефтяных месторождений Кавказа. Германский посол, так же, как и другие сотрудники его посольства, опровергал слухи о войне с СССР. «Шуленбург – старый профессиональный дипломат, говорит он очень осторожно, и верить ему никогда нельзя», – сделал я запись в своём дневнике после беседы с ним.

В словах дипломатов в адрес Финляндии в связи с Зимней войной всегда звучала искренняя симпатия. Причём это было характерно не только для представителей малых государств, что вполне понятно, поскольку, несмотря ни на что, малые народы ощущают себя под угрозой и испытывают некое единство судеб, но и для представителей великих держав. С удовлетворением отмечали, что теперь положение Финляндии улучшилось. «Вы здесь успешно работали в крайне тяжёлых условиях», – говорил посол Италии Россо. Я не мог не заметить тёплых человеческих чувств в адрес Финляндии. Правда, в современной международной политике они значат не очень много, но всё равно их воспринимаешь с удовольствием.

Когда я был с прощальным визитом у посла Англии сэра Криппса и заявил, что завершаю свою миссию в Москве, он сказал, что улучшение отношений между Финляндией и Советским Союзом налицо. Я согласился, что, начиная с прошлой осени, они действительно улучшились. Сэр Криппс: «С тех пор как Молотов побывал в Берлине. Критическое время было в октябре-ноябре». В беседе затронули переговоры между Финляндией и Швецией относительно создания оборонительного союза и противодействие Советского Союза. Сэр Криппс заметил, что этот вопрос ему известен, а также что в марте он обратил внимание Молотова на неразумность сопротивления соглашению между Финляндией и Швецией со стороны СССР. Причиной негативной позиции Советского Союза было его подозрение, что за этим делом стоит Германия. Сэр Криппс предположил, что Кремль больше не будет выступать против подобного соглашения. Он также считает возможным урегулирование отношений между Германией и Советским Союзом при условии, что Гитлер не потребует себе чего-либо, касающегося обороны Советского Союза, уступки жизненно важной для СССР Украины или другого района. На подобное Сталин не пойдёт, а будет сражаться.

«Вы можете быть довольны», – сказал сэр Криппс, прощаясь со мной.

28 мая я был с прощальным визитом у Молотова в Кремле, в том самом кабинете, где мы с ним так часто беседовали. Поблагодарил его за любезность, которую он неизменно проявлял ко мне. Молотов высказал сожаление по поводу моего отъезда. Ответил, что мне уже давно было пора уехать, ведь я на 20 лет его старше. «По Вам этого не скажешь», – вежливо ответил Молотов. Он, похоже, знал, что поначалу я собирался быть в Москве лишь короткое время, и поинтересовался, что я собираюсь делать дальше. Ответил, что хочу быть свободным человеком и «раскладывать пасьянс». Вопросы, вытекающие из Мирного договора, так же, как и некоторые другие, были в основном решены. Поэтому сейчас подходящее время уезжать. Молотов на это: «Не все вопросы решены». Но мы не начали политический диалог. Прощаясь и желая друг другу «всего хорошего», я сказал, что с удовольствием попрощался бы со Сталиным, с которым познакомился на переговорах осенью 1939 года. Однако я знаю, что его время перегружено, и не хочу возможного создания неудобного прецедента. (Сталин обычно не принимал иностранных дипломатов.) Молотов