Любви все роботы покорны (сборник) - Ринат Мусин

– Как твои дела? – первой спросила она.

– Так.

Вместо ответа я мотнул головой – слева направо. От стопки книг в одном углу к вороху неглаженой одежды на стуле в другом. На втором стуле тоже лежал какой-то хлам, а на диване обычно лежал я.

Хороший был диван, а после того, как подо мной вылежалась котловина моих размеров и моего, опять же, рельефа, – диван можно было считать ортопедическим.

– А твои?

Женщина помолчала, вздохнула, выразительно посмотрела на бутылку с коньяком. Я немедленно налил, а она так же немедленно выпила. Пришлось и мне, хотя, между нами говоря, это не дело. Коньяк нужно пить не спеша. Один мой знакомый умудрялся цедить бокальчик с полчаса, и это при том, что рюмка была размером чуть больше двух наперстков, если их один на другой поставить.

Гостья посмотрела на бутылку еще раз, но я сделал вид, будто ничего не заметил.

– Дела у меня не очень, – сказала она, и я немного напрягся.

Когда-то… опять же – давным-давно, видел карикатурку в каком-то журнале. Мужчина в халате и тапочках открывает дверь, а на лестничной площадке – хаос и беспорядок, два пацана друг друга по мордам бьют; девочка с косичками на голове открыла ротик, словно бегемот пасть – не иначе как в крике; еще один ребенок неопределенного пола, но с такой же пасточкой лежит на руках у мамы; мама толстая, как свинья-рекордсменка, и под всем этим безобразием подпись:

«Привет. Помнишь, когда-то ты говорил, что, если я вдруг передумаю, ты всегда будешь рад меня принять. Так вот – я передумала…»

О хороших писателях говорят – он знает, о чем пишет. А вот интересно, можно так сказать и о карикатуристе?

Видимо, мужик знал, о чем рисовал.

Видимо, у меня на морде было написано, о чем я подумал, потому что гостья улыбнулась – чуть снисходительно.

И сказала:

– Помнишь родинку у меня на затылке? Ту самую, что ты любил целовать.

Наверное, у меня на физиономии опять появился ответ – помню.

– Так вот. Это была меланома. Рак. Маленький такой рачок, но расположился он довольно удачно. Резать нельзя, потому что метастазы уже в мозгу. Боли нет, но и надежды тоже. И осталось мне недели две, не больше. А потом – сам понимаешь.

Замолчала. Я тоже сидел, как мешком прибитый. А что тут можно сказать? Что нужно в больницу и лечиться, лечиться, лечиться? Или в церковь и молиться, молиться, молиться? Или к народным целителям и?..

Один черт. Здесь только на то может быть надежда, что диагноз ошибочный. Но от ошибочных диагнозов так не худеют.

Очевидно, это также отразилось на моей невыразительной морде, потому женщина засмеялась.

– Не надо о больнице.

– А…

– И о церкви не надо.

– А…

– И хватит об этом. Я хотела предложить другое. Но сначала налей.

Ну что тут скажешь? Я налил. И на этот раз не удивился, когда она опрокинула стопку, как будто там не коньяк был, а самогон.

Более того – я и сам так выпил. И не почувствовал вкуса, только горячий клубок прокатился по горлу, но до желудка не долетел, растворился где-то в районе груди.

Женщина помолчала, снова посмотрела на бутылку, но отвернулась. И, наконец, сказала:

– Вот я и подумала… может, ты захочешь провести эти пару недель вместе?

Сказать, что меня ошарашила, – значит не сказать ничего. Это уже не мешком по голове и даже не палкой. Это… это будто встать под обрывом, на кручу загнать самосвал с гранитными глыбами и скомандовать – «давай!».

Нельзя так. Все-таки надо человека хоть как-нибудь подготовить.

А знаете, что паршивое в человеческих отношениях? Может, и знаете, может, и нет. Это, простите, зависит от возраста. Если вам пока нет сорока – то, еще раз простите, не знаете. Если от сорока до шестидесяти – то есть шанс, что уже начинаете понимать. И только если вам за семьдесят, а еще лучше – за девяносто… тогда, наверное, знаете. Но знаете также, что объяснить это молодым невозможно. Они не слушают. Или слушают, но не слышат.

Некоторые – в основном девушки – думают, будто главное – это любовь… ерунда эта ваша любовь. Биологический цикл любви – семь лет, затем непрерывная и неумолимая эволюционно-биологическая программа командует женщине – этот набор генов использован, срочно ищи другой! И у женщины будто пелена с глаз спадает. «Бог мой, – думает она. – Да как я могла быть с этим ничтожеством? Ведь он же… он же пустое место… а я такая красивая!.. И умная, да! Местами, правда, ну да ладно. Да он и мизинца моего не достоин… а я такая хорошая!.. Да он… а я!..»

Если в этот период попадется женщине на глаза свежий человек, желательно не из повседневности, то не он ее в койку потащит, а она его.

Мужчины думают, что на первом месте верность… но это тоже неправда. Одна моя знакомая имела проблемы с верностью примерно раз в пару дней, но в то же время умела сделать так, что мне было с ней хорошо. Невероятно хорошо, очень, прекрасно… и я не только о постели. Жаль, что я не смог того оценить. Так что и верность не показатель, ей-богу.

Что там еще в списке? Деньги? Деньги это вообще тьфу. Правильно мотивированный мужчина заработает и на отпуск в Египте, и на квартиру, и на дачу в лесу. Только не надо его пилить, а надо в него просто верить.

Самое паршивое – это, я вам скажу, непонимание. Это когда говоришь женщине одно, а она цепляется за неудачное предложение и понимает все совершенно иначе, совсем не так, как ты имел в виду. Или наоборот, она говорит, говорит, говорит… и вдруг оказывается, что мужчина должен был уловить в этом потоке что-то очень важное… что? А черт его знает что. Упустил. И уже глаза ее смотрят не в твои глаза, а чуть в сторону. А это, я вам скажу, первый тревожный признак.

И оба потом делают анализ ошибок, и случается, что видят их – свои и чужие. А дальше… Если во время ссоры не били морды и посуду, если не разводились через суды, если не душили друг друга и не подсыпали яд в чашку с кофе – тогда, может, кто-то позвонит и скажет – мол, там и там я ошибся, ты уж прости. Услышат встречное – а я ошибалась там и там, прости же и ты мне.

Но вместе им все равно не бывать.

Разве что… разве что случится вот такая беда.

Пожалуй, я слишком долго молчал, потому что женщина заговорила снова.

– Не беспокойся, – поспешно сказала она. – Хлопот со мной не будет. Болей нет, процедуры не нужны. Возможно, буду терять сознание – но это ненадолго. Бывает рвота…

Она улыбнулась, и получилось довольно цинично.

– Пока успеваю добежать.

Я все еще молчал, и интонация ее стала еще жалобнее.

– Можно даже не пару недель. Действительно, зачем тебе видеть уже окончательную агонию. Можно дней десять… или хотя бы…