Зажги свечу - Мейв Бинчи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Женщины все знают наперед, – сказал Генри.
* * *
– Тебя что-то беспокоит, – заговорила Элизабет позднее, когда они уложили Эйлин в кроватку. – В чем дело?
– Я не хотел вываливать на тебя проблемы, когда ты едва переступила порог дома.
– Я уже давно дома. Что случилось?
– Просто ужасная несправедливость, вот что. Я не против того, что они сделали, но сама бесчестность их поступка меня убивает… – Генри выглядел очень огорченным, и Элизабет встревожилась. – Я так и знал, что все именно так и будет, я говорил тебе! Я говорил, что не верю ни единому их слову. И я оказался прав. Я знал, что они не собираются нанимать начинающего, это все пустая болтовня…
Генри поведал сложную и запутанную историю офисных интриг. Образовалась вакансия, куда разумнее всего было бы взять молодого адвоката, недавнего выпускника, который начал бы с самого низу карьерной лестницы и мог бы обучиться всем делам в офисе. Однако вместо этого приняли ровесника Генри, который специально приехал из Шотландии, а никто не поедет аж из Шотландии, не получив каких-то гарантий, не достигнув определенных договоренностей. Теперь он будет сидеть в одном кабинете с Генри, и они оба будут заниматься оформлением документов по передаче прав на недвижимость.
Разумеется, старший партнер произносил красивые речи про то, что работы стало больше, что нужно удвоить усилия, но только слепой не видел, что происходит на самом деле.
Слова мужа тяжелым камнем легли на сердце Элизабет. Она уже слышала подобные истории. Много раз. От отца.
Глава 20
Джонни вернулся из Греции с чудесным загаром и отросшими волосами. Стефан сказал, что он выглядит как настоящий пижон, но Элизабет, которая тоже была в магазине, возразила, что ему идет.
– Скажи-ка, неужели море там действительно такое синее, как на тех открытках, что ты посылал?
– О, мне нет прощения, я ни одной открытки не послал! – засмеялся Джонни, ничуть не раскаиваясь.
Он рассказал ей несколько беззаботных историй про микроавтобус, который на честном слове довез их в Грецию и обратно; про Сьюзи, которая сидела за рулем бо́льшую часть времени, говорила по-гречески и ловила рыбу руками. Сьюзи. Элизабет покатала имя на языке. Сьюзи. Интересно, воткнется ли оно ножом в сердце Эшлинг, как когда-то случалось с ней самой?
– А как там у вас все прошло? – поинтересовался Джонни. – Душераздирающе?
– Очень печально, очень тяжело на сердце, но нет, не душераздирающе. В Ирландии похоронам придается гораздо большее значение, чем здесь.
– О да, веселые ирландские поминки с песенками и выпивкой, и все такое.
– Ничего подобного! – разозлилась Элизабет.
– Извини, – озадаченно сказал Джонни. – Кажется, сегодня я всех раздражаю. Я позвонил Эшлинг, чтобы сообщить, что вернулся, а она явно не в духе.
– У нее мама недавно умерла.
– Знаю, но я всего лишь спросил, не хочет ли она, чтобы я зашел к ней сегодня вечером и приготовил какое-нибудь греческое блюдо.
– И?..
– И она ответила, что мне следует сделать с моими греческими блюдами, сковородкой и всем остальным. Боюсь, ее даже на Харли-стрит слышали.
Элизабет расхохоталась во все горло:
– В самом деле? Вот молодец!
– Какого черта молодец?! Да она спятила!
– И что ты теперь собираешься делать?
– Попробую зайти с другой стороны.
Может быть, именно так ей и следовало поступить много лет назад? Слава богу, тогда она этого не сделала. Было бы слишком утомительно пытаться совладать с перепадами настроения Джонни, устраивая ему столь же драматичные сцены. Нет, хорошо, что она не такая боевая, как Эшлинг.
* * *
Эшлинг отказалась пообедать во французском ресторане и поехать на выходные в Брайтон, она сломала присланную им розу и выкинула ее из окна квартиры.
Через два дня Джонни сумел перехватить ее по дороге на работу.
– Могу я узнать, по какому поводу все эти истерики?
– Позвольте мне пройти.
– Эшлинг, я всего лишь хочу с тобой пообедать. Что за мелодрама?
– Извините, вы мне мешаете.
– Да скажи мне наконец, что я такого сделал?
– Ты поехал в Грецию без меня, сволочь ты этакая!
– Но ты же сама отказалась ехать… Ты не могла…
– И тогда ты поехал сам по себе.
– Ну разумеется! Мы ведь не обязаны держаться друг за друга, мы никак не связаны…
– Никак не связаны? Совсем никак? Черт побери, мы с тобой любовники! Неужели ты не считаешь это связью?
На них начинали с любопытством оглядываться. Орущие друг на друга с утра пораньше симпатичный загорелый мужчина и разъяренная рыжая девушка развлекали прохожих.
– Эшлинг, заткнись! Ты делаешь то, что ты хочешь, а я делаю то, что я хочу! И так будет всегда.
– Отлично! Сейчас я хочу пойти на работу, поэтому пропусти меня! Пропусти или я позову полицию!
– Ну что ты как ребенок…
– Полиция! – во все горло завопила Эшлинг, и юный полицейский, вздрогнув, огляделся.
– Этот мужчина мешает мне идти по своим делам! – с важным видом заявила Эшлинг.
– Да иди ты к черту! – заорал Джонни.
* * *
– Элизабет, я чувствую себя такой дурой! – рыдала Эшлинг на кухне подруги. – Я такая лицемерная дура! Со смерти мамани еще и десяти дней не прошло, а я уже все глаза выплакала из-за твоего бывшего парня и пришла к тебе просить совета, как вернуть его обратно.
– О, вернуть его не сложно, – ответила Элизабет.
– Что мне делать? Я готова на что угодно!
– Все просто, но несправедливо. Ты можешь его вернуть и играть по его правилам. Он вернется, если ты напишешь ему веселую записку с извинениями за сыгранную драму и скажешь, что уже пришла в себя. И предложишь угостить его вкусным ирландским рагу и «Гиннессом», а он расскажет тебе про поездку в Грецию.
– И тогда все снова будет хорошо? – спросила Эшлинг, вытирая слезы.
– Ну, зависит от того, что ты подразумеваешь под «хорошо». Возможно, ему придется уйти пораньше, потому что у него встреча с каким-то другом, которого он встретил в Греции… И так оно и будет продолжаться.
– То есть на самом деле он ко мне не вернется.
– Если ты будешь вести себя правильно, то вернется. Отпускной роман ему надоест, или она захочет больше, чем Джонни может дать. И тогда, если ты будешь милой и жизнерадостной девочкой и не станешь ничего от него требовать, он вернется к тебе.
– Что за чушь, это невыносимо! Как можно терпеть подобное поведение?
– Терпела же я как-то почти семь лет. Чуть ли не четверть своей жизни, если посчитать.
