Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей

По узкому деревянному настилу Гарден прошла от дома до вершины песчаной дюны. Внизу перед ее глазами расстилались пустынный пляж и сверкающий океан. Только что начался отлив, и высокие, с белыми гребнями волны шумно набегали на песок. Сильный бриз играл полями широкополой шляпы Гарден и развевал длинные широкие рукава ее блузки. Она повернулась лицом к солнцу и облизнула ставшие солеными губы.

– Какое блаженство! – крикнула она, сорвала с головы шляпу и подбросила ее в воздух. Шляпа плавно опустилась на песок и покатилась, как обруч, распугав по дороге дюжину куликов. – Вот как стану вся в веснушках! – крикнула она, сбегая по ступенькам на песок.

День уже клонился к вечеру, и все же минут через десять она почувствовала, как защипало нос и щеки. Ее кожа уже пятнадцать лет не была под прямыми солнечными лучами.

Она повернула назад. Не хотелось проводить отпуск, мучаясь от солнечных ожогов. Возвращаясь, она аккуратно ставила ноги в оставленные ею же следы на песке. Она чувствовала себя настоящим Робинзоном Крузо, с той только разницей, что у нее имелось достаточно еды, а к тому же с полдюжины романов. Возле коттеджа Гарден выудила из воды свою намокшую шляпу. Она еще пригодится, если захочется выйти из дома днем.

После обеда она начала читать. Это оказался «Табачный путь», который стал такой сенсацией на Юге, что его было почти невозможно купить в книжном магазине. Уже после первых глав Гарден поняла почему. Ей не хотелось мрачных впечатлений, к тому же ее уже давно трудно было чем-то шокировать, поэтому она отложила эту книгу в сторону и принялась за «Потерянный горизонт». Очень скоро она была полностью захвачена волшебным очарованием Шангри-Ла.

Впервые услышав доносившуюся откуда-то музыку, она решила, что это плод ее воображения, естественный аккомпанемент к волшебной красоте истории, которую она читает. Потом она поняла, что это джаз. Она отложила книгу и вышла в темноту, на веранду, чтобы лучше слышать. Джаз был очень хороший. Гарден удивилась, что в павильоне играет такой хороший музыкант и что музыка доносится так издалека.

Было время отлива, и волны едва слышно шуршали, набегая на берег, словно вторя звукам пианино. Гарден долго сидела и слушала. Эта мелодия волны и безграничное, усыпанное звездами небо словно уносили ее в Шангри-Ла.

Гарден прекрасно провела эти дни. Она была совсем одна – никаких планов и расписаний, никому не надо отчитываться, она и не мечтала о таком. По утрам, когда ее будило солнце, она отправлялась в долгие прогулки по влажному прибрежному песку, смотрела, как солнце поднимается над океаном. В это время шляпа была ей не нужна, и волосы свободно летели по ветру.

Возвратившись в коттедж, она почувствовала себя голодной как волк. Жаркое время она проводила на веранде – читала в гамаке или просто размышляла, вспоминала.

Она часто думала об Антибе. Какой контраст между тем пляжем и этим! Она признавалась себе, что ей не хватает прислуги. Не хватает богатства. Не хватает кафтанов, в которых можно выйти на солнце, и Конни, которая их создает, а также шкафов и комодов, набитых одеждой и изящным шелковым бельем. Брюки и блузки, которые она купила для этой недели на пляже, были самые обыкновенные, из довольно грубой материи, и она никак не могла забыть, как много было у нее раньше красивых, ярких пляжных пижам.

Средиземное море было спокойнее Атлантики, и вода здесь была не лазурная, а серо-коричневая. Коттедж очень скромный, кровать не слишком удобная, на полу хрустел занесенный ветром песок. Стряпня самая примитивная, а на топившейся углем плите и она не всегда удавалась. Гарден питалась подгоревшей яичницей, сырыми гамбургерами и множеством бутербродов с арахисовым маслом.

И все же она была довольна. Она написала Элен Лемуан, доложила, что жизнь в целом вполне удовлетворительна. Письмо не было длинным. Элен и так знает, как складывается ее жизнь. Они с Элизабет регулярно переписываются. Иногда Элизабет спрашивала значение какого-нибудь слова, которого не было в ее англо-французском словаре.

К вечеру, когда солнце постепенно приобретало пурпурно-алый цвет, Гарден снова выходила на пляж. В эти часы она думала о Скае, прощалась с ним. Она больше не анализировала прожитые с ним годы, не гадала, что сделала не так и что еще можно было сделать, чтобы они остались вместе. Она уже достаточно долго мучила себя этими мыслями. Теперь она старалась смотреть на свою жизнь и замужество как на спектакль или книгу. Она видела двоих людей, которые хотели жить совсем по-разному. Скаю все время нужно было что-то новое, какие-то перемены, яркие впечатления. А ей, как сразу поняла Элен, хотелось стать добропорядочной мещанкой. Никто не виноват – ни Скай, с его неугомонностью, ни Гарден, с ее попытками пустить корни и удержать его на месте.

Его больше нет. Умер. Она плакала о нем, о полном оцепенении могилы, о его навсегда прекратившихся странствиях. И отпустила его.

По вечерам доносившаяся издалека музыка, казалось, облегчала ее горе и продолжала звучать у нее в голове, когда она погружалась в глубокий, освежающий сон.

Через неделю она покрылась легким загаром, на носу высыпали многочисленные веснушки. Теперь она была готова вернуться в магазин, к череде аукционов и терпеливо ждать, когда Чарлстон согласится снова принять ее. Здесь были корни – и ее, и Элен. Она достаточно бродила по свету, достаточно повидала, достаточно гонялась за счастьем – всего этого хватило бы и на пятерых.

– На пляже было чудесно, – доложила она Элизабет, вернувшись домой. – Я не видела ни одной живой души, кроме старика, собиравшего выброшенные морем куски дерева. Я оставляла на песке следы, совсем как Робинзон Крузо, у меня даже был свой Пятница, правда я его ни разу не видела. Он играл на пианино, я каждый вечер слушала концерты.

– Ну конечно! Я совсем забыла, что он там будет. Ты слушала лучшие концерты, чем предполагаешь. Это был Джордж Гершвин.

– Тот самый Джордж Гершвин?

– А сколько же их может быть? Он пишет оперу по пьесе Дю Боза Хейворда.

– Вашего друга Дю Боза Хейворда? Из Поэтического общества? Который был так мил с Пегги? Он написал пьесу? Вы мне не говорили.

– Но Гарден, я же послала тебе книгу, – удивленно посмотрела на нее Элизабет. – Сначала, в двадцать пятом году, Дю Боз написал книгу. Потом Дороти, его жена, сделала из нее пьесу. Ее поставили на Бродвее, она стала гвоздем сезона. Странно, что ты не слышала о ней даже в Европе.

Гарден не могла сказать, что в это время находилась в клинике, в кокаиновой горячке.

– Я пропустила ее, – сказала она.

– Мне, признаться, кажется, что ты не так уж много и пропустила. Я очень люблю Дю Боза и восхищаюсь его поэзией, но все его романы о чернокожих. Эта пьеса, «Порги», она написана о Козле Сэмми, помнишь, тот безногий нищий, который приставал к прохожим на углу у городской ратуши?