Преследование праведного грешника - Джордж Элизабет

Мэтью пришлось очень постараться, чтобы найти оригинал оперы. И когда он завладел им, то понял, как может заработать. Его отец не знал, у кого остался оригинал — любой из служащих студии мог стащить его из архивных папок, если бы знал, что искать, — и поскольку его репутация была главной для него, то он готов был заплатить любые деньги, чтобы вернуть ноты обратно. Тем самым Мэтью мог получить то наследство, которого лишало его отцовское завещание.

План был простой. За четыре недели до премьеры «Гамлета» Мэтью послал на адрес отца страницу рукописи с шантажирующей запиской. Если один миллион фунтов не будет переведен на счет банка Сент-Хелиера, то после премьеры весь оригинал будет разослан в бульварные газеты. Но как только деньги будут переведены, Дэвиду Кинг-Райдеру сообщат, где забрать остальную часть клавира.

— Получив деньги, я дождался, пока до премьеры осталась неделя, — сообщил Мэтью. — Мне хотелось, чтобы он поволновался.

Потом он позвонил отцу и велел ему прийти к телефонным будкам в Южном Кенсингтоне для получения дальнейших инструкций. В десять часов, сообщил он, Дэвиду Кинг-Райдеру станет известно, где он сможет забрать клавир Чандлера.

— Но в тот вечер трубку снял Терри Коул, а не ваш отец, — сказала Барбара. — Почему же вы не поняли, что к телефону подошел другой человек?

— Он просто сказал: «Да», только и всего, — ответил ей Мэтью. — Я подумал, что он слишком разнервничался и спешит. Но голос звучал так, словно человек ждал звонка.

В последующие дни он заметил, что его отец чем-то сильно расстроен, но приписал это тому, что Кинг-Райдер огорчен потерей крупной денежной суммы. Он даже не догадывался. что его отец ежедневно с нарастающей безумной тревогой поджидал телефонного звонка шантажиста все в той же телефонной будке на Элвастон-плейс, но так и не дождался. Когда настал день премьеры «Гамлета», Дэвид Кинг-Райдер вообразил, что находится во власти бессовестного шантажиста, который вознамерился либо долгие годы тянуть из него деньги, либо погубить раз и навсегда, открыв прессе авторство Майкла Чандлера.

— Когда он не дождался его и после премьеры, а постановка прошла с таким великолепным успехом… Ну, вы сами знаете, что потом произошло.

Мэтью закрыл лицо руками.

Я вовсе не желал ему смерти. Он же был моим отцом. Но я считал несправедливым, что все его деньги… до последнего пенни, не считая жалкого наследства Джинни… — Он опустил руки и говорил, обращаясь скорее к ним, чем к Барбаре и Уинстону. — Он должен был оставить мне что-то. Он повел себя по отношению ко мне не по-отцовски. Он должен был оставить мне хотя бы столько же, сколько ей.

— А почему вы просто не попросили у него? — спросил Нката.

Мэтью издал горький смешок.

Папа трудился для того, чтобы достичь заслуженного успеха. Того же самого он ожидал от меня. И я старался, я упорно трудился и мог бы продолжать в том же духе. Но потом вдруг понял, что он сам решил схитрить и добиться славы за счет оперы Майкла. А раз он может схитрить, то я и подавно. И все получилось бы прекрасно, если бы не вмешался тот чертов мерзавец. А когда я понял, что он намерен проделать ту же подлую игру со мной, то решил, что надо что-то придумать. Не мог же я спокойно сидеть и ждать того, что случится.

Барбара нахмурилась. До сих пор все точно укладывалось в представленный ею сценарий. Она спросила:

— О какой игре вы говорите?

— Шантаж, — сказал Мэтью Кинг-Райдер. — Коул явился ко мне в кабинет с самодовольной ухмылкой и заявил: «У меня есть кое-что, мистер Кинг-Райдер, и мне нужна ваша помощь», — и как только я увидел, что у него в руках, — увидел один нотный лист из тех, что я послал отцу, — то сразу понял, что на уме у этого мелкого негодяя. Я спросил его, как к нему попали эти ноты, но он не захотел ответить. Поэтому я выгнал его, но решил проследить за ним. И понял, что он действует не один.

Стараясь не потерять из виду клавир, он проследил за Терри Коулом до железнодорожного склада в Баттерси, а потом и до его квартиры в доме на Анхальт-роуд. Когда парень зашел в студию, Мэтью воспользовался случаем и проверил сумки, оставшиеся на багажнике мотоцикла. Ничего там не обнаружив, он понял, что нужно продолжать слежку до тех пор, пока парень не приведет его туда, где спрятана оригинальная рукопись.

И когда он последовал за Терри до Ростревор-роуд, то впервые понял, что вышел на нужный след. Поскольку Терри Коул вышел из квартиры Вай Невин с большим конвертом, который сунул в подседельную сумку. А в нем, как показалось Мэтью Кинг-Райдеру, и лежал клавир.

— Когда он выехал из города, я не знал, куда он направляется. Но решил окончательно все выяснить. Поэтому последовал за ним.

Увидев, что Терри и Николь встретились в таком пустынном месте, он пришел к выводу, что они главные виновники смерти его отца и всех его несчастий. Единственным оружием оказался лежавший в багажнике машины большой лук. Он вернулся за ним, дождался темноты и прикончил их обоих.

— Но в их чертовом лагере ничего путного не оказалось, — сказал Мэтью. — Там валялся всего лишь конверт с дурацкими письмами, составленными из букв, вырезанных из журналов и газет.

Поэтому ему пришлось продолжить поиски. Ему необходимо было вернуть оригинал «Гамлета», и он решил объехать те места в Лондоне, где бывал Терри Коул.

— Я не подумал только о той старушке, — наконец признался он.

Вам следовало зайти к ней, когда она предложила вам кекс, — сказала Барбара.

И снова Мэтью уперся взглядом в свои руки. Его плечи задрожали. Он заплакал.

Я не желал ему вреда. Клянусь Богом. Если бы он только намекнул, что оставит мне хоть что-то! Но он даже не собирался. Я был его сыном, его единственным сыном, но мне не предназначалось ничего. Ах да, он сообщил, что мне перейдут семейные фотографии, его чертов рояль и гитара. Но только не деньги… никаких денег… ни единого пенни из его окаянных денег… Почему он не мог понять, что такое лишение низводит меня до уровня ничтожества? Мне полагалось быть благодарным сыном и восхвалять судьбу за то, что во мне течет его кровь. Он дал мне работу, но во всем остальном… Ничего. Мне пришлось всего добиваться своими силами. И это несправедливо. Все эти годы, когда он терпел неудачи, я продолжал любить его. И если бы его по-прежнему преследовали неудачи, для меня это не имело бы значения. Ни малейшего значения.

Его горе казалось подлинным. Барбаре хотелось посочувствовать ему, но она вдруг обнаружила, что не может, потому что он сильно давил на жалость. Ему хотелось, чтобы она увидела в нем жертву равнодушия собственного отца. Неважно, что сам сынок погубил папулю из-за миллиона фунтов, неважно, что он совершил два жестоких убийства. Они должны были понять те неподвластные ему обстоятельства, которые водили его рукой, посочувствовать ему в том, что Дэвид Кинг-Райдер не удосужился отвалить ему денег в завещании, что могло бы предотвратить все эти преступления.

«Боже, подумала Барбара, — а ведь так оно и есть: это же болезнь современного человека. Никакого чувства собственной ответственности. Всегда есть на кого затаить обиду, на кого свалить вину. Но только не надо обижать и обвинять меня, любимого».

Барбару совсем не устраивал такой ход мыслей. Любая жалость, которую она могла бы испытать в душе к этому человеку, испарилась после двух бессмысленных убийств в Дербишире и того, во что он превратил Вай Невин. Он должен заплатить за эти преступления. Но тюремный срок — неважно какой продолжительности — не казался достаточной компенсацией за шантаж, самоубийство, убийства, избиение и последствия каждого из этих преступлений.

Она сказала:

— Возможно, вам интересно будет узнать, каковы на самом деле были намерения Терри Коула, мистер Кинг-Райдер. В сущности, я считаю, что вам обязательно нужно узнать о них.

И она рассказала ему, что Терри Коул всего лишь хотел узнать у него адрес или номер телефона. Если бы Мэтью Кинг-Райдер просто забрал у него этот клавир, щедро заплатив за доставку в офис «Кинг-Райдер продакшн», то парень, вероятно, был бы чертовски рад.