Сборник "Профессия: ведьма" - Ольга Громыко

– Тем не менее, маги сплошь и рядом ездят на обычных лошадях, – не согласилась Орсана.

– Не спорю, но если всех животных, принадлежащих ведьмам и колдунам, считают исчадиями тьмы, то почему бы не выбрать в спутники настоящего демона? Так намного проще и ведьмам, и суеверным селянам.

– Я не суеверна, – фыркнула наемница, – и исчадия тьмы не производят навоз в таком количестве. Впрочем, если вспомнить, что она жрет, это неудивительно. Ладно, леший с ней, пойду рядом.

– Нет уж, пойдем вместе, – решительно возразила я, – и пусть этой скотине будет стыдно!

Шли мы по тракту, в направлении Витяга, ничем не выделяясь из редкой цепочки конных и пеших путников. Смолка, похоже, раскаялась и время от времени с фырканьем тыкалась мордой в мою спину, предлагая подвезти – леший с нами! – обеих. Но мы никуда особенно не торопились, а беседовать удобнее, шагая бок о бок. Болтали мы совершенно ни о чем: как готовят знаменитый белорский самогон-крупник на двадцати семи травах; как, упившись оного крупника, король Наум возжелал посетить усыпальницу предков, где собственноручно отодвинул одну из тяжеленных мраморных плит, потребовал фамильный портрет прапрапрадеда и долго сравнивал с лежащим в саркофаге скелетом – похож, не похож; что винесские селяне считают, будто наипервейшее средство от упырей – освященная в храме кровяная колбаса, которую коварно раскидывают по двору, а упырь потом мается животом; правда ли, что злые чары можно отвести, показав наводящей их ведьме кукиш или другой глумливый знак; зачем в храмах перед входом кладут дубовую ветку и почему один двуручный меч хуже двух одноручных, хоть он и длиннее.

Как известно, после таких разговоров женщины обыкновенно становятся закадычными подружками – или заклятыми врагами. И дело тут вовсе не в сходстве-различии интересов и взглядов, а отношении к жизни вообще.

Мы обе предпочитали искать в ней светлые стороны и вышучивать темные, так что особых разногласий не возникло.

Ближе к вечеру нас обогнала грохочущая телега, запряженная лохматым тяжеловозом. За ней, привязанный к обрешетке, трусил изящный игреневый жеребец – каштаново-рыжий, со светлым хвостом и гривой. По всем статям – верховой скакун, но какой-то понурый: голова опущена, поступь неуверенная, спотыкающаяся.

Возница щелкнул кнутом, тяжеловоз послушно перешел на тряскую рысь, а игреневый – на плавную иноходь. Казалось, конь не бежит, а плывет над дорогой.

– Эх, гарный жеребчик! – засмотрелась Орсана. – И аллюр такой редкий... Кладней сто пятьдесят затянет, не меньше.

Жеребец споткнулся на ровном месте и упал. Судорожно дрыгающие ноги взбили дорожную пыль. Возница смачно выругался, натянул вожжи. Тяжеловоз послушно остановился; игреневый перекатился по земле и встал, тяжело дыша и поводя боками.

За это время мы нагнали телегу.

– Эй, уважаемый, что с вашей лошадкой? Она хромая, что ли?

Мужик протяжно сплюнул на землю:

– Да нет, слепая! Месяц назад ослеп, холера его разбери. Из Воропаховской конюшни, может, слыхали? Чистейших кровей иноходец, после прошлогодних скачек за него двести кладней предлагали – хозяин не продал. А теперь к живодеру веду – и двадцати не даст, харя сквалыжная...

Я осторожно погладила жеребца по длинной рыжей морде, прорезанной белой стрелкой. Оба глаза сплошь затянуло гноящимися бельмами, по ним ползали мухи.

– Пожалуй, он сгодился бы на папиной мельнице– ходить в колесе, – сказала я, прикидываясь поглощенной в раздумья. – Как ты считаешь, сестричка?

– Ну… э-э-э... – Орсана непонимающе вытаращилась на меня, однако женская солидарность и природная сметливость быстро взяли свое. – Я думаю, папа не будет возражать.

– Конечно, не будет! – подхватила я. – На смертном одре он сказал, что мы можем распоряжаться мельницей и всеми деньгами по своему усмотрению.

– Бедный батька... – всхлипнула Орсана, роняя скупую слезу. Я обняла “сестренку”, и мы горестно возрыдали друг другу в плечи.

Милая семейная сцена растрогала возницу; у него появился шанс всучить слепого коня двум глупым девицам, ничего не смыслящим в сельском хозяйстве – где ж это видано, чтобы скакового жеребца запрягали в жернов!

– Что ж, я мог бы, пожалуй, уступить его за… э-э-э... двадцать кладней. Рыдания усилились.

– Впрочем, снисходя к вашему дочернему горю… так уж и быть, семнадцать.

Я незаметно толкнула Орсану в бок. Но той, очевидно, стало жалко всех денег, и она издала до того скорбный, протяжный и вибрирующий всхлип, что цена тут же упала до пятнадцати.

Телега поехала дальше, а мы отвели коня в ближайшую рощицу.

– Вот жулик, на живодерне за него бы и десяти не дали, – ворчала наемница, запихивая в карман изрядно отощавший кошель. – Вольха, после дракона я уже ничему не удивляюсь; но скажи, зачем ты подбила меня истратить последние деньги на слепого жеребца?

– Разве это такой уж существенный недостаток? – пошутила я, кивая на Смолку, с энтузиазмом бобра точившую клыки о молодую березку. Я погладила коня по шее, он глубоко вздохнул, успокаиваясь и привыкая к моему запаху. Мои руки скользнули по плавным изгибам лоснящихся щек, прикрыли слепые глаза чашечками ладоней. – Кося, косенька... какой ты у нас красивый... какой послушный...

Жеребец стоял, как вкопанный. Прижавшись лбом к конскому лбу, я закрыла глаза, направленно погружаясь в нашу общую темноту.

Расколовший ее свет болью отозвался в глубине черепа.

Как я и ожидала, конь отреагировал бурно. Не заржав – истошно взвизгнув, словно его пырнули копьем, он шарахнулся, приседая на круп, потом встал на дыбы, едва не своротив мне челюсть подкованным копытом.

– Эй, эй, полегче! – Я еле успела вывернуться из-под обезумевшего жеребца. – Орсана, держи его!

Конь заметался по поляне, как заяц, поставленный в меню двумя волками сразу. Вновь обретенное зрение больше мешало ему, чем помогало ориентироваться, – он натыкался на деревья, спотыкался о корни, отвыкнув доверять глазам.

Деревья окружали полянку со всех сторон, оба конца тропки преградили наши растопыренные руки, так что взволнованному жеребчику не удалось дать деру – Орсана поймала его за конец повода, перехватила под уздцы. Конь косился на нее дикими черными глазами, храпел, пятился, взрывая землю копытами. Наемница засюсюкала с ним, как с маленьким ребенком, – ах ты хороший, славный, умница-разумница, а попробуй вкусного хлебушка...