Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Как назло, засыпал он исключительно со мной. Или, если быть точнее, с моими волосами.

Кое-как дожив до утра, я собиралась тихо вышмыгнуть из квартиры, покончив с внезапно свалившимися на меня приключениями, а заодно и с мучительным трепетом, который вызывало присутствие рядом бывшего, о котором мне только удалось забыть.

Ложь. Просто не вспоминать о нём по сто раз за день уже казалось мне неплохим результатом.

Подвела меня закравшаяся исподтишка мысль, что не случится ничего страшного, если позволить себе ещё несколько минут полюбоваться спящим Ивановым, беззащитным и невинно-милым, с растрёпанными волосами, которые мне когда-то так нравилось ерошить пальцами и видеть возникающую в эти моменты довольную улыбку с очаровательными ямочками на щеках.

— Ты уходишь? — растерянно спросил Максим, стоило ему лишь распахнуть глаза и заметить меня, застывшую в дверном проёме прямо в пуховике. — Давай я тебя отвезу.

— А Егор? — он проследил за моим взглядом и вздрогнул, увидев рядом с собой безмятежно спящего брата, словно надеялся, что всё случившееся вчера окажется просто сном.

— Точно. Тогда хотя бы закажу такси…

— На метро сейчас будет в разы быстрее, — отмахнулась я и, смущённо помявшись на месте и жадно выхватывая себе на память последние мгновения его замешательства, развернулась, чтобы поскорее уйти и покончить с этим.

Снова сразу сорвать пластырь, чтобы не было так больно.

— Поля, — я сразу же обернулась на этот оклик, словно специально отчаянно медлила в ожидании именно его. — А ты уходишь… насовсем?

Давить на жалость у него получалось великолепно. Я бы не повелась на стенания, просьбы или уговоры остаться. А вот на печальный взгляд с томной поволокой тоски в глубине кристально-чистых голубых глаз — это да, тут я, господа присяжные, бессильна и вынуждена признать свою вину.

— Я… заеду к вам после пар.

Романова Полина, постановлением суда совести и здравого смысла вы признаны тряпкой. Вам назначено наказание в размере нескольких дней нос к носу со своей первой любовью и ещё нескольких лет последующих терзаний от осознания до сих пор не прошедших к нему чувств.

Я высидела ровно одну лекцию, при этом так и не сумев сосредоточиться достаточно, чтобы уловить хотя бы тему, на которую распинался преподаватель. А потом промямлила однокурсникам что-то про плохое самочувствие, срочные дела, накопившуюся усталость и тут же сорвалась домой, за самыми необходимыми вещами.

И как раз успела приехать к Максиму в разгар очередного Армагеддона, устроенного проснувшимся в незнакомом месте и рядом с незнакомым человеком Егором. Старшего брата он хоть и видел примерно раз в месяц, но этого оказалось слишком мало для ребёнка чуть старше года, чтобы идентифицировать этого огромного хмурого дядьку как объект, не представляющий опасности.

С внезапно свалившимся на наши неокрепшие плечи (в случае с Максимом только в фигуральном смысле, конечно же) ребёнком мы справлялись с переменным успехом.

Ладно, кого я обманываю. Ни черта мы не справлялись, и первые сутки носились вокруг Егора с вылупленными глазами, вставшими дыбом волосами и прочно зажатым в руке телефоном, где по очереди с помощью интернета познавали азы обращения с детьми.

К вечеру весь коридор оказался завален пакетами с доставкой из детских магазинов. С размером подгузников мы не угадали трижды (оказалось, что каждые абсолютно неразличимые на глаз два килограмма веса ребёнка играют действительно огромное значение), супер-натуральные экстра-органические и запредельно-дорогие каши, что так нахваливали мамочки в отзывах, Егор не оценил настолько, что выплюнул первую ложку прямо на нас, а вторую брать в рот категорически отказался. И главное: пустышки он не признавал.

После второго оглушительного провала с размером подгузников я заказала все соски, какие только нашла: маленькие и большие, из резины или латекса, каких-то странных форм и названий, призванные имитировать всё, что только может понравиться обсасывать ребёнку. И всё — бесполезно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вкусы Егора оказались очень специфичны.

— Мне тоже нравятся твои волосы, — со смешком заметил Максим, наблюдая за тем, как его еле накормленный и ценой тысячи нервных клеток искупанный брат клюёт носом, устроившись у меня на коленях и от души пожёвывая кончик наспех заплетённой косы.

— Если я среди ночи обнаружу их и у тебя во рту, то сразу уйду отсюда, учти это, — закатив глаза, пробормотала я, поставив себе сразу сто баллов выдержки за способность разумно мыслить и нормально изъясняться в его присутствии.

Полина старого образца не смогла бы удержаться и откровенно пялилась бы на только что вышедшего из душа Иванова, смущалась собственному желанию поймать языком бегущую вниз по шее каплю воды, соскользнувшую с мокрых взъерошенных волос.

Полина нового образца и не собиралась удерживаться от того, чтобы любоваться открывшимся зрелищем, зато смогла оставить при себе ехидное «спасибо, что майку надел», хотя вообще предпочла бы, чтобы он её не надевал.

Стоит ли уточнять, что до университета на следующий день я так и не добралась?

По мере того как мать Иванова со своим молодым мужем продолжала оставаться вне зоны действия сети, Максим становился всё более напряжённым и мрачным, а наши родительские навыки из категории «полный провал» медленно переходили в «ужас, но не ужас-ужас-ужас».

Сразу после того как у нас получилось наконец впихнуть в Егора в два раза больше нормальной еды, чем шоколада (браво Максиму, осмелившемуся попробовать то жидкое месиво, что по заверению производителя являлось пюре из индейки, и просто щедро добавить туда соли), мы осмелели достаточно, чтобы решиться впервые выйти на прогулку.

Предварительно, правда, пришлось очередным слаженным мозговым штурмом заказать Егору новый комбинезон, потому что кровь и грязь со старого не пожелали отираться ни одним из предложенных на просторах интернета способом.

И тут-то я в полной мере оценила, сколько денег необходимо для содержания всего лишь одного ребёнка. Если не вдаваться в подробности, то мне, чтобы одеть и прокормить Егора, наверняка пришлось бы продать почку.

— Представляю, как будет беситься отец, когда узнает, на кого уходят его деньги, — как-то заметил Иванов, оформляя в детском магазине очередной заказ на сумму, почти дотянувшую до пятизначной.

— А ты ему расскажешь?

— Даже не сомневайся. Дождусь только, когда Тёма прилетит в Москву, потому что он не простит мне, если очередной виток войны между родителями пройдёт мимо. Наша любимая часть — это когда они начинают спорить, кто моложе: его любовницы или её муж, — злорадно ухмыльнулся он, а я впервые воспылала тёплыми чувствами к вовремя потребовавшему внимания Егору, который отвлёк меня как раз в тот момент, когда по старой привычке моя ладонь уже почти коснулась головы его брата, чтобы зарыться в светлые волосы и взъерошить их.

Этот жест всегда успокаивал и расслаблял Максима, что было особенно актуально, если речь заходила о его родителях. По крайней мере, он сам так всегда говорил.

Впрочем, когда-то ему нравилась и моя забота о нём — до того как это стало одной из причин нашего расставания.

А мне нравилась его самоуверенность и решительность, но в момент последнего нашего разговора по душам это вдруг оказалось минусом, из-за которого стоило разрушить всё, что было между нами.

Самым главным было не думать обо всём этом каждый раз, когда мы невольно начинали общаться так, словно не было последних полутора лет разлуки и огромной обиды друг на друга.

Хорошо, что Егор делал всё от него зависящее, чтобы у меня просто не оставалось времени на сомнения, гнетущие размышления или приступы меланхолии. Вдоволь набегавшись за ним по улице, пять раз приготовив еду и при этом десять раз убрав последствия еды, выработав рефлекс подхватывать его на руки при первом же тонком писке, предвещающем начало детской истерики, я проваливалась в сон, стоило только коснуться головой подушки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})