Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она опустила голову, и он увидел в ее глазах слезы.
— Маленькая моя, — сказал он ласково, — нельзя же все так близко принимать к сердцу. Может быть, тебя беспокоит та женщина? Так это не то, что ты думаешь. Мне просто нужно получить от нее несколько услуг. А за услуги в нашем мире надо платить. Мужчина платит женщине вниманием.
Камила не верила своим ушам. Она смотрела на него так, что Ахверди наконец рассердился.
— А если ты такая ревнивица, давай пока не будем встречаться. Месяцев шесть-семь, пока я не закончу все свои дела.
— Подлец! — сказала Камила и вышла.
Семь дней она не выходила из дому. День сменялся ночью, а ночь днем, но Камила не замечала этого. Сколько раз она вскакивала, чтобы порвать его письма и сжечь их вместе с бурым медведем. Но вместо этого она почему-то распорола плюш и зашила письма в живот медведя. Иногда она ловила себя на том, что разговаривает вслух: «Бурый медведь, бурый медведь, что же ты наделал?» — то с отчаянием, то с ласковым укором говорила она, и непонятно было, к кому она обращается — к мужчине или к игрушке, подаренной им. Главное же в ее мучениях заключалось в том, что она не могла до конца понять Ахверди. Или не могла поверить в то, что понимала. Ей казалось, здесь кроется ошибка, тяжкое недоразумение. Просто она неправильно поняла его и оскорбила. А он гордый, он не смог вынести оскорбления и потому не приходит. Стоит лишь увидеться, и все пойдет как прежде. И она ждала его, вздрагивая от каждого шороха. Но тут она вспоминала его слова, весь их циничный смысл, который так не вязался с лаской его голоса и взгляда… Это несоответствие смысла и интонации так действовало на нее, что временами ей казалось, она сходит с ума.
Неизвестно, сколько времени продолжалось бы это ее состояние, если бы однажды не раздался звонок. Камила обмерла, бросилась к зеркалу. «Это он, он, нельзя, чтобы он видел меня такой… непричесанной, измученной…» Задыхаясь, Камила подбежала к дверям.
На пороге стояла женщина из спортивного общества «Динамо». Она пришла напомнить о том, что скульптуру необходимо закончить к открытию спортивного фестиваля.
…Вот уже скоро два года, как она не видела Ахверди и ничего не слыхала о нем. Бурого медведя, уже совсем облысевшего, она хранила, как память о своей большой и печальной любви. А теперь и он исчез. Вернувшись из командировки, Камила не нашла его в мастерской на его обычном месте на табуретке. Кому понадобилась эта старая игрушка и зачем?
Как-то вечером, когда она пыталась передвинуть стол с тяжелым торсом воина, за ее спиной раздался мужской голос.
— Дайте помогу.
У нее задрожали колени. В первый раз в жизни она так испугалась.
Обернулась, на пороге стоял незнакомый, небрежно одетый парень.
— Что вы, Камила, — пытался успокоить ее он. — Не бойтесь. Вы же меня знаете.
И тут Камиле действительно показалось, что лицо парня ей знакомо. Особенно глаза — живые, лукавые. «Да это же тот самый парень, с которого я делала эскиз для скульптуры рабочего. Но почему голова бритая? Почему тенниска так помята?»
— Я из тюрьмы, — пояснил парень, — только пятый день на свободе.
— Из тюрьмы? За что? — вскрикнула Камила.
— Да вот не выдержал, ударил одного типа. Хотел спасти одну доверчивую душу. Но напрасно, только вот загрохотал в тюрьму. За хулиганство.
— Садитесь же. Почему вы стоите? — забеспокоилась Камила, испытывая неловкость от его признания, и пододвинула ему табурет.
— Между прочим, это я украл вашего медведя, — выпалил парень. — Надоело смотреть, как вы с ним цацкаетесь.
Камила остолбенела.
— Вы… вы… не может быть, — лепетала она.
— Очень даже может, между прочим, и того мерзавца я ударил… из-за вас. А когда меня выпустили, вернулся сюда. Товарищ и рассказал мне все — что скульптура, на меня похожая, внешне, конечно, стоит во дворе завода. Что вы на завод больше ни ногой, ну я и подумал, может, раскусили красавчика… Прибежал сюда, а войти — смелости не хватает, все хожу под окнами. Как ни взгляну, вы все с мишкой разговариваете. Ну и дуры бабы, думаю. Им только красивые слова нужны. И такая досада меня взяла и на вас, и на себя, что отсидел зря, что жизнь себе поломал, и на весь род человеческий, где же, думаю, справедливость? А тут вы как раз в командировку собрались. Открыл я двери, схватил мишку и ну его топтать. В общем, треснул он по всем швам, а из живота письма посыпались, — нате, храните, — и он протянул ей пачку писем. — Если не возражаете, буду приходить глину мять да столы передвигать. Все равно я пока без работы. Ну, я пошел. Спокойной ночи!
— Куда же вы? — Камила преградила ему дорогу. Она все поняла. И благодарность к этому парню захлестнула ее. — Куда же вы? Пойдемте ко мне. И вообще, где вы живете?
— У товарища — в общежитии.
«У него и дома-то нет, наверное, тоже сирота», — и родственное сестринское чувство к нему проснулось в ней. Ей захотелось накормить его, выстирать ему рубашку, отправить его в ванну, чтобы он как следует отмылся.
— Я приду, — сказал парень, — завтра. Можно?
И она кивнула ему.
…Дома Камила зажгла ночник и прилегла на диван. Она сравнивала этих двух людей — Ахверди, который столько говорил, и этого молчаливого парня, пострадавшего из-за нее. А ведь она не знала даже его имени. И лицо, то единственное, дорогое лицо, отодвигалось, меркло, и она уже не могла представить себя рядом с ним. Камила встала, зажгла газ и одно за другим поднесла к нему письма. Без сожаления смотрела она, как листы вспыхивают, съеживаются, рассыпаются серым пеплом. Горстку пепла она бросила в мусорное ведро. Когда она сожгла последнее письмо, вспыхнувшее пламя ярко осветило строчку: «Помнишь бенгальские огни в новогоднюю ночь?» «Бенгальские огни, бенгальские огни», — усмехнулась Камила и, погасив свет, пошла спать.
Вечер наступил неожиданно. Я так заслушалась, а Камила, обычно сдержанная и даже скрытная, так разговорилась, что мы обе не заметили, как солнце сползло с неба, как потемнел и загустел воздух, как посвежел ветер, врывающийся в открытые окна машины.
К границе Тляратинского района мы подъехали уже затемно. Издалека бросались в глаза слова, словно написанные в воздухе горящими, чуть подрагивающими буквами: «Лик шварал хириял ганбал».
— Едут! Едут! — услышали мы радостные голоса. И сейчас же машину
