Марк Твен - Максим Чертанов

В те же дни, когда было решено отослать Джин, начался новый виток боевых действий между Изабел и Пейном. Как писала сама Изабел, Эшкрофт сказал ей, будто Пейн говорит о ней гадости, в частности обвиняет в злоупотреблении алкоголем и таблетками. (По словам Твена, пьянство Изабел потом подтвердила Кэти Лири, убиравшая бутылки, сам он ничего не замечал.) Лучшая защита — нападение. «Она убедила меня, — писал Твен, — что Пейн имел темные и злые намерения… читал письма, которые не имел права читать, присваивал важные документы без расписок и объяснений». Пейн действительно тащил все документы к себе домой — как потом объяснял, чтобы Изабел их не украла. В августе Твен объявил ему, что он уволен и что биографом и распорядителем архива будет Джордж Харви, сделал дополнение к завещанию: Харви и Пейн могут использовать только те документы, которые разрешит мисс Лайон. Изабел уволила стенографистку, работавшую с Пейном, и начала атаковать Клару: много тратит. (Сохранились письма Клары и ее аккомпаниатора к Изабел: оправдываются перед секретаршей как дети, отчитываются в покупках.) Отныне, когда Клара просила 500 долларов, ей высылали 100 или 200. Джин отказывали и в десяти долларах, и она все сносила — но было ошибкой ущемлять в правах старшую сестру.

Не снискав особых успехов в Англии и Франции, Клара 8 сентября вернулась в Нью-Йорк, сняла квартиру, вызвала к себе Кэти Лири, от которой узнала, что происходит в Рединге. Изабел обставила дом, подаренный ей Твеном, покупала драгоценности, на какие деньги, не ясно, своих у нее не было. Жила она не в своем доме, а в хозяйском, где у нее, как и у Эшкрофта, была комната. Власть ее была абсолютной. Как потом писал Твен, «она приказала одной из горничных никогда не отвечать на мои звонки»; женской прислуге воспрещалось входить к нему «во избежание скандала»; свою дверь Изабел всегда держала полуоткрытой, чтобы «быть в курсе». Вскоре и Клара, по ее воспоминаниям, столкнулась с проявлением власти Изабел: девушка сидела в спальне отца, вызвала горничную — попросить чаю, та ответила, что на сие требуется санкция мисс Лайон. Клара пыталась управлять слугами из Нью-Йорка по телефону, потом узнавала, что все ее распоряжения отменялись. Дворецкий, впоследствии показывавший, что Лайон и Эшкрофт пытались настроить против Клары прислугу, 1 октября уволился, вслед за ним были уволены горничные. Началась открытая конфронтация.

Защитники Изабел говорят, что Клара была нехорошей и неумной женщиной: не давала публиковать работы отца, разогнала «внучек», потом жестоко обошлась с собственной дочерью, стала религиозной сектанткой и т. д. Но если человек плох, из этого никак не следует, что его враг хорош. В октябре Клара пошла к доктору Кинтарду поговорить об Изабел — тот, по ее словам, сказал, что Лайон «три года его дурачила», и посоветовал произвести финансовую ревизию. Дважды Клара говорила с отцом, тот соглашался на ревизию, потом отказывался; она хотела идти к Роджерсу — он умолил этого не делать.

14 ноября редингский юрист Джон Никерсон заверил подписанную Сэмюэлом Клеменсом доверенность на полное управление его имуществом: Эшкрофт и Лайон получали право осуществлять любые операции. Твен клялся, что понятия не имел об этом документе, припомнил два случая, когда ему могли его подсунуть: один раз Эшкрофт попросил его вторично подписать дарственную на домик Изабел (якобы утерянную), другой раз принес на утверждение устав «Марк Твен компани» (фирма была зарегистрирована 23 декабря для охраны авторских прав, директорами назначены трое Клеменсов, Эшкрофт и Лайон); во втором случае Твен вскользь глянул, увидел слова «недвижимое имущество», не понял, какое отношение оно имеет к авторским правам, но вникать поленился — «и вот я несчастный король Лир». Это возможно: Пейн и Лэнсбери говорили, что он подмахивал не глядя любые бумаги, а Никерсон удостоверял документы «по-соседски», в отсутствие заинтересованных лиц. Известно также, что Эшкрофт повторно в отсутствие Твена заверял доверенность в нотариальных конторах Фэйрфилда и Нью-Йорка, — зачем, если она была оформлена по правилам? Слова Твена косвенно подтверждает и тот факт, что ни Клара, ни Пейн, ни Кинтард, ни Роджерс (!) не слыхивали о доверенности, а также логика: с какой стати человеку подписывать документ, могущий обездолить его детей? (Доверенность теряет силу со смертью доверителя, но позволяет еще при его жизни продать имущество, а потом таскайся по судам.)

Джин в Берлине была в кои-то веки довольна жизнью и изумилась, получив 17 декабря распоряжение отца: «Отплываешь 9 января каюта оплачена не телеграфируй». (По его словам, доктор Петерсон сказал ему, что больная недовольна лечением и ее нужно вернуть к прежнему врачу.) Она все же телеграфировала — просила разрешить остаться в Германии. (Твену, как он писал, этой телеграммы не показали.) Посетить Стормфилд Джин не позволили — Петерсон и Лайон отвезли ее на Лонг-Айленд, где поселили в доме с другой больной. Она пожаловалась Кларе — той в конце февраля 1909 года удалось добиться, чтобы сестру переселили в Монклэр, штат Нью-Джерси, где она жила одна (с собакой, привезенной из Германии) и написала отцу, что всем довольна.

В начале марта Лайон и Эшкрофт сообщили Твену, что собираются пожениться. «Слышать это было так же странно, как если б они сказали, что собираются повеситься». Как потом писал Твен, он сказал, что отказывается держать в доме женатых людей и младенцев, Эшкрофт заверил, что брак будет платоническим, его цель — защитить Изабел от сплетен. Изабел впоследствии объясняла, что Эшкрофт настоял на браке для того, чтобы Клара убедилась — ее отец на Изабел жениться не сможет, и перестала вмешиваться в их дела. (Твен в «Рукописи об Эшкрофте и Лайон» привел разговор с Кларой — та действительно говорила, что секретарша может вынудить его к браку.) Но враждебность Клары только усилилась. Всю зиму она настаивала на ревизии, наконец без ведома отца сходила к Роджерсу, тот нажал на Твена, и 10 марта Эшкрофту было объявлено о ревизии. Но уже 11 — го Твен пошел на попятный и написал Кларе письмо: Лайон и Эшкрофт благородные люди, и если у дочери нет доказательств их нечестности, она должна «прекратить агрессию». Сказал Эшкрофту и Изабел, что полностью им доверяет. Но письмо Кларе не отослал. Можно представить, как он был издерган и какая путаница творилась у него в голове.

13 марта — Твен назвал этот день «большой чисткой» — ему на подпись представили новые бумаги. Первый документ назначал Эшкрофта управляющим всеми делами Твена. Второй назначал его же единоличным директором «Марк Твен компани». Третий давал Лайон право редактировать собрание писем Твена, которое готовилось к изданию в «Харперс». Четвертый — контракт с Лайон: она получает зарплату в 100 долларов, жилье и питание в доме нанимателя, одежду за его счет; несет обязанности «хозяйки дома», перечень предоставляемых услуг прилагался. «Все стало не так, как прежде, — записал Твен на следующий день. — Чувства полностью устранены. Все услуги мне впредь будут оказываться за плату. Но у меня нет ни раздражения, ни враждебности. Дружба остается, но за нее надо платить. Стормфилд был домом, теперь это отель, а я содержатель отеля». Но уже к вечеру его настроение переменилось: он подписал три первых документа, но отказался подписывать четвертый, заявил Изабел, что изымает у нее чековую книжку, и телефонировал Кларе, прося ее взять на себя управление домашним хозяйством. 17 марта он, отклонив требование Эшкрофта сопровождать его, съездил в Нью-Йорк (на обед в честь Эндрю Карнеги, которого называл негодяем…), зашел к Кларе и попросил ее принять обязанности хозяйки Стормфилда.