Этногенез и биосфера Земли. В поисках вымышленного царства - Лев Николаевич Гумилёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да иначе и не могло быть! Периодические колебания увлажнения и иссушения степи происходят в течение веков и не могут быть замечены на протяжении жизни одного-трёх поколений. Поэтому древние авторы писали о явлениях природы либо вскользь, либо исходя из представлений современной им науки. В обоих случаях сообщаемые ими сведения нельзя принимать без исторической критики, которая редко может быть достаточной в силу отрывочности сведений и изолированности источников друг от друга.
Разгадка здесь не в истории народов, а в историографии. Только немногие, наиболее талантливые книги по истории переписывались в большом количестве экземпляров, но и они не все дошли до нас. Эпоха VI–VIII вв. была в Китае расцветом летописания. Борьбе с монгольским игом тоже посвящены яркие сочинения, которые многократно переписывались и бережно хранились.
А в промежутке, после кровавого спазма периода «Пяти династий», во время расцвета китайского искусства и филологии при династии Сун[480] вся энергия способных писателей эпохи была пущена на сюжеты, далёкие от истории и географии. Деятели направления, которое академик Н.И. Конрад[481] нарёк «китайским Ренессансом», предались изучению классических книг Конфуция и творений его современников. Они писали каллиграфическим почерком многочисленные комментарии и изложения, в том числе и на хроники минувших династий, хорошо сдавали экзамены на чин и не менее удачно подводили под суд или опалу своих коллег. И никому в голову не приходило, что политическая география и история с этнографическим уклоном — это условие понимания реального положения государства, окружённого соседями с иным бытом и культурой.
Поэтому, как ни плохо справлялась империя Тан с задачами, которые ставила перед ней суровая действительность, но она удержалась в границах Китая, используя войска, навербованные среди дружественных кочевников. За это китайские интеллигенты X–XIII вв. и обзывали танских императоров варварами, организующими суеверное поклонение кости Будды, якобы соучастнице его мышления, хотя одновременно они восторгались и победами их над тюрками. А при династии Сун дипломаты и полководцы, изучившие комментарии к Конфуцию и трактаты о Мэн-цзы[482], становились в тупик, сталкиваясь с застенными варварами: тибетцами, тюрками, монголоязычными киданями и тунгусоидными чжурчжэнями. Они бодро совершали ошибку за ошибкой, выходили сухими из воды за счёт высоких связей и предоставляли стране и народу расплачиваться за всё слезами и кровью. Они умудрялись проигрывать войны при огромном численном перевесе, советовать правительству отдавать территории с населением слабому врагу, только чтобы экономить время и силы для гарема, и если писали историю, то только историю своего начальства, с целью получить от него солидную мзду.
Трижды прав был И.Н. Болтин[483], ещё в XVIII в. писавший: «При всяком шаге историка, не имеющего в руках географии, встречается претыкание»[484]. Исторические трактаты этого периода неполноценны. Впрочем, указанные недостатки метода характерны для многих исторических школ, пренебрегающих исследованием природы и характерных особенностей народов, населяющих те или иные страны и применяющихся к их ландшафтам и климату. За невежество в естественных науках всегда приходится дорого платить.
Но знание географии не означает признания концепции географического детерминизма, сформулированного Ш. Монтескье и несколькими авторами[485]. Тезис, положенный нами в основу географического анализа, совсем иной, а именно: историческая судьба народности (этноса), являющаяся результатом её (народности) хозяйственной деятельности, не определяется, но связана с динамическим состоянием вмещающего ландшафта[486]. Это не географический детерминизм, а историческая география, необходимая нам не для философских построений, а, с одной стороны, для того, чтобы восполнять пробелы аутентичных источников, а с другой — чтобы уличать их во лжи, в той самой лжи, из которой мы надеемся отжать правду.
Глава III. Путь через историю
На рубеже китайской стены
Хотя Китай вступил в соприкосновение с кочевыми народами, обитавшими севернее Хуанхэ, в глубокой древности, проследить характер этих взаимоотношений мы можем только с III в. до н.э. В эту эпоху произошло объединение Китая императором Цинь Ши-Хуан-ди (221 г. до н.э.) и сложение кочевой державы Хунну (209 г. до н.э.). Тогда же была построена китайская стена, разграничившая Китай и Великую степь. Стена была проведена не только по географической, но и по этнографической границе Китая; население, жившее к северу от стены, считалось китайцами «варварским», чужим как по происхождению, так и по образу жизни, а в политическом отношении враждебным, к чему были весьма веские основания. Именно там сложилась держава Хунну.
Территория, населённая хуннами, — современная Внутренняя и Внешняя Монголия, Джунгария и Южная Сибирь — была крайне удобна для кочевого скотоводства, так как при уровне техники того времени не могла быть использована для земледелия. Поэтому хозяйство хуннов было специализировано: они имели в избытке мясо, кожи и меха, но, как все кочевники, нуждались в хлебе и тканях. Легче всего было получать эти продукты из Китая путём меновой торговли, на что очень охотно шло китайское население, но между народами встало имперское правительство и его советники. Императорам династий Цинь и Хань требовались средства на содержание армии солдат и чиновников, и они взяли торговлю с хуннами в свои руки, вследствие чего хунны стали получать значительно меньше тканей и хлеба, чем им это было нужно[487]. Хунны на это ответили войной и к 152 г. до н.э. добились открытия рынков меновой торговли. В 133 г. китайцы возобновили войну и, пользуясь численным перевесом, оттеснили хуннов на север Гобийской пустыни. Однако попытка покорить хуннов закончилась в 90 г. до н.э. полным разгромом китайской экспедиционной армии[488].
Новое наступление Китая на Хунну, начавшееся в 72 г. до н.э., проводилось путём дипломатии: китайцы сумели внести раскол в кочевые племена и поднять против Хунну их соседей: джунгарских усуней, саянских динлинов и хинганских ухуаней. Межродовая война, вспыхнувшая среди самих хуннов в 58 г. до н.э., облегчила победу Китая. Один из претендентов на престол вступил в союз с Китаем, а прочие погибли. Хунны в 52 г. до н.э. признали верховную власть Китая.
До тех пор пока китайская власть в степи была номинальной, мир сохранялся, но как только узурпатор Ван Ман в 9 г. н.э. попытался вмешаться во внутренние дела хуннов, они восстали и, сковав правительственные войска на границе, поддержали восстание «краснобровых» — китайских крестьян, жестоко угнетавшихся Ван Маном. Династия Младшая Хань, пришедшая к власти в 25 г., опять оказалась перед «хуннской проблемой». Только распадение державы Хунну на Северное и Южное, а также союз с сяньбийскими (древнемонгольскими) племенами,
