Сочинения - Исаак Сирин

4. Когда ощущение этих тайн получает все время человек посредством того внутреннего ока, которое называется духовным созерцанием и которое есть видение, <происходящее> от благодати, тогда в момент ощущения им той или иной из этих тайн тотчас же сердце его утихает в некоем изумлении. Не только уста его прекращают произнесение молитвы и умолкают, но и само сердце осушается от помыслов благодаря чуду,[1275] которое нападает на него, и сладость тайн премудрости и любви Божией получает он от благодати благодаря сознательному видению[1276] действий и естеств.

5. Это завершение подвижничества души в теле и предел духовного служения, которое совершается в уме. Кто желает достичь вкушения любви Господа нашего, тот должен просить Его, чтобы эта дверь открылась для него. Я удивлюсь, если тому, кто не приступал к Нему с этой <просьбой> и кто не познал ощущение[1277] видения тварей и промыслительных <действий Божиих> в них, возможно когда–либо ощутить ту любовь, что пленяет души тех, на кого она нисходит. Таковы <вещи>, открывающие для нас дверь к познанию истины, которое превышает все и которое дает уму путь к славным тайнам досточтимого и божественного Естества.

6. Еще более удивительно то, когда <люди>, непричастные безмолвию и великой отрешенности,[1278] дерзают говорить и писать об этой тайне славы Божией в тварях. Блажен, кто вошел этой дверью <и испытал это> на собственном опыте![1279] Слишком бессильна вся сила чернил, букв и словосочетаний, чтобы выразить наслаждение этой тайной.

7. Многие простецы считают, что целью размышления философов является вкушение этой беседы, которая несет <в себе> красоты всех тайн Божиих. Блаженный Василий–епископ в одном из писем к своему брату[1280] делает различие между этим <восприятием> философов и тем восприятием, которое получают святые в тварных <существах> — то есть, умственной лестницей, о которой говорил блаженный Евагрий[1281] и которая возвышается над всяким обычным видением.

8. «Есть, — говорит он, — беседа, открывающая дверь, <через которую мы можем> всматриваться в знание <тварных> естеств, но не в духовные тайны».[1282] Он называет <знание> философов «знанием снизу», которым, по его словам, могут обладать даже подверженные страстям; а то восприятие, которое получают святые через ум посредством благодати, называет он «знанием духовных тайн свыше».

9. Итак, кто удостоился этого, тот ночью и днем пребывает в таком <состоянии>, словно некто вышедший из тела и уже находящийся в том мире праведных.

10. Это и есть божественная сладость, о которой чистосердечный[1283] и чудный Аммон говорил, <что она> «слаще меда и сот»,[1284] но немногие отшельники и девственники познали ее.

11. И это вход в божественный покой, о котором говорили Отцы,[1285] и это переход из области[1286] страстей к просветленности и к движениям свободы.

12. И это то, что изобилующий духовными откровениями Евагрий называет «стократной наградой, которую в Евангелии обещал Господь наш».[1287] И в изумлении величием этого наслаждения хорошо назвал он его «ключом в Царство Небесное».[1288]

13. Как перед истинным Богом говорю я: члены тела не могут выдержать это наслаждение, и сердце неспособно вместить[1289] его по причине великой сладости его.[1290] Что еще можно сказать, если «восприятием Царства Небесного» называют это святые. Ибо это тайна будущего изумления Богом. Не благодаря прозрению в материальный[1291] мир и дела его наслаждаются праведники в Царстве Небесном, но благодаря тем <предметам>, которые <в мире>, возводится ум, как по некоей лестнице, к Тому, Кто есть Царство святых, и пребывает в изумлении. Хорошо названо это восприятие «тайной Царства Небесного»; ибо в познании Того, Кто есть истинное Царство всего, <приходим> мы через эти тайны всякий раз, когда ум бывает движим ими, по дару силы Божией.

Беседа 36

1. Поскольку не всегда одной и той же темы придерживаемся мы,[1293] дабы не рассеиваться,[1294] а также по причине того, что[1295] по необходимости естество ищет разнообразия[1296] в занятиях,[1297] дабы <иногда> упражняться в чем–либо другом, не можем мы все время придерживаться одной темы,[1298] когда пишем слова свои: иногда всецело возвышаются слова наши к небесным <благам> по содержанию своему; иногда же только тему будущего века развивают; или, может быть, они полностью <остаются> на душевном <уровне>, или же полностью <состоят> из наставлений относительно тела. Но писать на различные темы заставляет нас естество, ибо иногда пребывает[1299] оно на небе, иногда же на земле, в страдании;[1300] иногда, опять же, возносится оно к Творцу, а иногда остается с тварью в изумлении; иногда также о грядущих <благах> думает оно,[1301] размышляя о сокровенных созерцаниях; иногда же <направлено оно> к тому, что относится к домостроительству времен.[1302] Поэтому пусть читатель[1303] не смущается, воображая, что эти <темы> изложены беспорядочно, но пусть он вникнет в это[1304] с пониманием[1305] и великой сознательностью,[1306] <ибо само> естество изменчивостью своей научило нас посвящать слова наши не только созерцанию, но и тем обстоятельствам, которые связаны с движениями разума.[1307] Ибо в одно мгновение промыслительным образом происходят[1308] изменения, и тогда необходимо также изменение слов с целью <лучшего> понимания их: зависит же это от состояния человека[1309] и от просветленности мыслей[1310] его, или же от грубости его, или от страстей, или от обстоятельств. Таким образом, соответственно болезни своей или здравию своему ищет ум словесного питания, которое давало бы ему материал[1311] для созерцания, подобно пчеле, которая облетает различные цветы[1312] и собирает с них материал, <из которого> изготавливает соты.

2. Когда же ум просвещен хотя бы немного, тогда он не слишком нуждается в материале чувственных слов для созерцания, ибо сами естества тварей и различные промыслительные <действия Божии>[1313] по отношению к ним могут <для ума> заменить написанные <слова>.[1314] Часто выходит он за пределы этих видимых естеств и в сокровенные сущности проникает мыслью.[1315] Бывает, что даже выше этого восходит он и приобретает силу размышлять[1316] о досточтимом Творце: благодаря милосердию, <истекающему> из Источника жизни,[1317] приближается он внезапно к движениям ума, проникает в божественное Святое Святых, насколько это позволено тварям, <и получает> некое таинственное прозрение относительно их, а также истинное знание достославного и великого естества <Божия>[1318] и истинное ощущение того, чего не дерзают касаться написанные слова.[1319] Бывает, что по причине таинственности их непозволительно дерзать на то, чтобы записывать их.[1320] И бывает, что, поскольку они даже не записаны, то и говорить о них нельзя.

Беседа 37

1. Постоянные выговоры <со стороны> совести есть признак смирения. Отсутствие их в каком бы то ни было действии есть <признак> ожесточения сердца: это указание на то, что человек привык оправдывать себя, обвиняя вместо <себя> своего ближнего, или — хуже того — сам премудрый Промысл Божий. Человек не может выйти из границ смирения, если он сначала не увидит себя невиновным, обвинив вместо <себя> события и случаи, которые были промыслительно <уготованы> для него Богом.

2. Ибо когда, строго следуя <голосу> совести, увидит он себя виновным в происшедшем, тогда узнает он, что состояние его есть глубокая степень смирения. Это явно из того, что он мирен и спокоен в неожиданностях, ибо остается он невозмутимым. Вот тот покой смирения, который есть плод зрелости.[1323] Кто вошел в это <состояние>, у того во всяком искушении покой будет больше, чем смущение.