Маленький, большой - Джон Краули

Война — битва Народа со Зверем, захватившим власть и растоптавшим демократию, битва императора-президента от имени народа с Корпорациями — происходила в действительности. Лилась реальная кровь. Трещины, пробежавшие по обществу в трудные времена, были очень глубоки. Но:

— Если, — говорила Хоксквилл, — если те, кто, как нам казалось, воюет с людьми, пришли в Новый Свет приблизительно в то же время, что и европейцы, то есть их приход совпал с первыми предсказаниями о вашей новой империи, если стремились они к тем же свободе, простору и размаху, тогда они, подобно людям, должны были в конце концов разочароваться…

— Да, — кивнул Барбаросса.

— Девственные леса, их прибежище, постепенно вырубались, на берегах рек и озер вырастали города, в недра проникали горнодобытчики, а о принятом издревле у европейцев почтении к лесным и горным духам никто не вспоминал…

— Да.

— Если они действительно так дальновидны, как можно подумать, они должны были знать об этом заранее, давным-давно.

— Да.

— Еще до начала переселения. Собственно, еще при первом правлении вашего величества. Зная обо всем, они готовились: упросили того, кто хранит годы, погрузить вас в долгий сон; отточили оружие; они ждали…

— Да, да. А теперь наконец, значительно уменьшившись в числе, после векового терпеливого смирения, наносят удар! Покинули свои старые твердыни! Ограбленный дракон встрепенулся и восстал ото сна! — Айгенблик вскочил на ноги, роняя с колен компьютерные распечатки, стратегические заметки, схемы, цифры.

— А с вами заключена сделка, — продолжала Хоксквилл. — Помогите им в их начинаниях, отвлеките внимание народа, займите его мелкими стычками (как в вашей старой империи — они рассчитывают, что это вам по плечу), а когда возродятся потихоньку на прежних местах леса и болота, остановится транспорт, когда они решат, что их потери в достаточной мере скомпенсированы, тогда вы и ваша империя сможете обрести покой.

— Навеки, — взволнованно вставил Айгенблик. — Таково было обещание.

— Отлично. — Хоксквилл задумалась. — Отлично. — Ее унизанные кольцами пальцы пробежались по клавишам, извлекая из них что-то вроде «Иерусалима». — Но только в этом нет ни слова правды.

— Что?

— Ни слова правды; это ложь, вранье, не имеющее ничего общего с действительностью.

— Что…

— Во-первых, это слишком незатейливо. — Задев резко звучащую струну, Хоксквилл поморщилась и попробовала зайти с другого конца. — Нет, думаю, происходит нечто совершенно, иное, какое-то движение, общий сдвиг, никем не вызванный, никем… — Ей вспомнился купол Вокзала, перевернутый Зодиак, и как она винила в этом императора, который стоял сейчас перед ней. Ну и глупость! И все же… — Что-то вроде перетасовывания двух колод вместе, — добавила она.

— Кстати о картах.

— Или одной урезанной колоды, — продолжала Хоксквилл, игнорируя собеседника. — Знаете, как иногда маленькие дети, пытаясь тасовать колоду, переворачивают часть карт наоборот? А потом тасуют все вместе, часть карт вверх рубашкой, часть — лицом.

— Мне нужны мои карты.

— У меня их нет.

— Вам известно, где они находятся.

— Да. И если бы вам следовало их иметь, они бы у вас были.

— Мне нужен их совет! Нужен!

— Обладатели этих карт подготовили почву для всего этого, для вашей победы, настоящей или будущей, и справились с этим не хуже, а то и лучше вас. Задолго до вашего появления они были для этой армии пятой колонной. — Она взяла кисло-сладкий, терпкий, как лимонад, аккорд. — Интересно, не досадуют ли они, не чувствуют ли себя предателями собственного рода и племени. Знают ли они вообще, что оказались на стороне, враждебной людям.

— Понять не могу, почему вы сначала утверждали, что войны нет, а потом говорите такие вещи.

— Идет не война, а подобие войны. Подобие бури, быть может; да, что-то вроде приближающегося атмосферного фронта, границы тепла и холода, туч и голубого неба, весны и зимы. Или столкновение: mysteriumconiunctionis[54], но чего с чем? Или, — внезапно пришло на ум Хоксквилл, — два каравана, которые из двух разных отдаленных мест отправляются в другие отдаленные места, встретятся в одних воротах и, проталкиваясь через них, ненадолго сольются воедино, а затем, на дальнем конце, вновь разойдутся, обменявшись какими-нибудь мелочами: украденной седельной сумкой, случайным поцелуем…

— О чем это вы? — спросил Барбаросса.

Хоксквилл повернула стул, чтобы смотреть собеседнику в лицо.

— Вопрос в том, в какое вы вступили королевство.

— Мое собственное.

— Да. Китайцы, знаете ли, верят, что в каждом из нас, глубоко-глубоко, запрятан крохотный, размером с подушечку большого пальца, сад бессмертных, долина, где все мы вечные монархи.

Внезапно разозлившись, Барбаросса повернулся к ней:

— А теперь послушайте…

— Знаю, — Хоксквилл улыбнулась, — будет стыд-позор, если вы кончите правителем не обожающей вас Республики, а совершенно иного места.

— Нет.

— Совсем крохотного.

— Мне нужны эти карты.

— Они не мои, чтобы их дарить.

— Достаньте их для меня.

— Не собираюсь.

— А как вам понравится, если я заставлю вас выдать секрет? Вы ведь знаете, у меня есть власть. Власть.

— Вы мне угрожаете?

— Я… я могу распорядиться, чтобы вас убили. Тайно. Никто не узнает.

— Нет, — невозмутимо возразила Хоксквилл. — Убить меня вы не сможете. Не получится.

Тиран засмеялся, в глазах его мелькнул зловещий огонек.

— Вы так считаете? Не получится?

— Не считаю, а знаю. По странной причине, о которой вам не догадаться. Я спрятала свою душу.

— Что?

— Спрятала свою душу. Старая хитрость, которой владеет всякая деревенская ведьма. И очень полезная, ведь никогда не знаешь, не обратят ли на тебя свой гнев те, кому ты служишь.

— Спрятали? Где? Как?

— Спрятала. Где-то. В месте, о котором, конечно, не собираюсь вам рассказывать. Но пока вы не знаете, где она, посягать на мою жизнь бесполезно.

— Пытка. — Глаза тирана сузились. — Пытка.

— Да. — Хоксквилл поднялась со стула. Довольно. — Да, пытка может сработать. Ну, я прощаюсь. У меня еще масса дел.

У дверей она обернулась и увидела, что он стоит в той же грозной позе, не сводя с нее невидящих глаз. Слышал ли он, понял ли, что она пыталась ему сказать? Хоксквилл пришла на ум некая мысль, странная и пугающая, и несколько мгновений она мерила Айгенблика таким же взглядом, словно оба пытались припомнить, не сводила ли их судьба когда-либо прежде. Затем, встревоженная, она бросила: «Спокойной ночи, ваше величество» и удалилась.