Княжий пир - Юрий Никитин

Тарильд чувствовал, как желудок присох к спине, а во рту трещит от жажды. Фарлаф накормил и напоил его в просторных сенях, где насыщались гридни и слуги. Тарильд жадно поглощал грубые, но сочные яства, запивал вином и пивом, со всех сторон слышались гомон, смех, разговоры. Здесь пили и хвастались, как в любой земле, в любом племени.

Фарлаф, прежде чем оставить Тарильда, рассказал всем со своим лошажьим смехом, как ловко князь выудил утаенный договор, хлопнул Тарильда напоследок по спине, отчего тот уткнулся лицом в миску, ушел в Золотую Палату, где пировали избранные богатыри. Тарильда теперь хлопали по плечам незнакомые люди, все дружелюбные и веселые, прямо в уши ржали и рассказывали о хитростях князя, его ловкости, жестокости, коварстве, уловках. Выходило так, что эти люди и осуждают князя, и восхищаются им, ругают, но готовы идти под его знаменем в огонь и воду.

Глава 17

Ноздри поймали запах гари. Снежок тревожно фыркнул, но мчался как и мчался, почти как ветер, только оглядывался на кобылку Леси. Дорога в лесу протоптанная, обжитая, а сухостой собран на многие сажени от дороги. Толстые стволы мелькают по обеим сторонам, на одном Добрыня успел заметить цветную ленту: кто-то хотел стать таким же крепким, как этот дуб… или же чтобы отдали такому дубу.

Когда вылетели на простор, Леся вскрикнула от великой жалости. По ту сторону хлебного поля вздымались настолько высокие и черные столбы дыма, словно горели смолокурни, а не соломенные крыши трех селянских хат. Добрыня натянул поводья, окинул взором долину. Вдали синеет река, здесь метнула красивую петлю, и в той петле с этого берега зажат такой красивый город, что на миг перехватило дыхание. Помимо воды, город защищает высокий обрывистый берег, а с этой стороны широкую протоптанную дорогу перекрыла стена из толстых бревен.

Но сейчас ворота распахнуты, в город врываются всадники. В воздухе блестят крошечные топоры, Добрыня различил железные шлемы, металлические щиты.

— Это не разбойники, — сказала сзади, словно прочла его мысли, Леся. — Это война…

— Какая война? — отрезал Добрыня. — Не видала ты войн…

Он рывком опустил забрало, Снежок понесся с холма, подобно низко летящему белому соколу. Сзади дробно застучали копыта. Добрыня поморщился, но останавливаться не стал: обещал только взять с собой, а не нянчиться.

Всадники на дороге начали оглядываться, заслышав булатный звон подков, так непохожий на стук копыт их неподкованных коней. Добрыня, страшно перекосившись, выпростал меч, нагнетая в себе священную ярость, когда кровь вскипает и носится по телу как огненная молния, мысль остра, а глаз все замечает. В руках появляется непомерная сила, когда рубишь быстро и страшно, а все в мире начинает тянуться как клей за трудно вылезающей из него мухой. Только твой меч молниеносен, только твоя рука бьет, как тяжелая наковальня…

Их разбрасывало как соломенные снопы. Он не столько срубил, сколько выбил из седел и стоптал богатырским конем, а длинный, как оглобля, меч разрубал закованные в доспехи тела, как мясистые листья лопухов.

Пустые створки ворот надвинулись, дорогу пытались загородить еще тела, на Добрыню брызнуло кровью, а конь уже весь странно алой масти, с красной шерсти веером летят частые капли.

Впереди открылся широкий двор, кое-где мощенный камнем, по бокам низкие пристройки, а впереди высокая стена роскошного терема. В ворота орущая толпа с размаху бьет тараном, из окон швыряют посуду, горшки с цветами, группа всадников с саблями наголо гарцует неподалеку, переругиваются с теми, кто защищает дворец.

Добрыня люто оскалил зубы:

— Смер-р-р-ть!

Сзади раздался перепуганный голосок Леси:

— Что ты делаешь? Откуда знаешь, кто из них прав?

— Знаю!

— Кто?

— Я!

Конь прыгнул с места как саранча, всадники мгновенно выросли в размерах. Добрыня с наслаждением врезался, как в густую траву, передних сразу смял конем. Длинный меч свистел, как пастуший кнут. Отрубленные головы, руки, плечи, обломки сабель и щитов взлетели в воздух, прежде чем посыпались дождем на землю. Добрыня насел на остальных, рубил, рассекал, повергал могучими ударами, когда лезвие проходит от макушки до седла. Когда их осталось всего трое, в ужасе попятились, закричали испуганными птичьими голосами.

Добрыня крикнул страшным голосом:

— Поздно!

Он ударил трижды, все трое рухнули с седел, разрубленные так страшно, будто говяжьи туши рубил осатаневший мясник. Кони, дрожа и приседая, как побитые собаки, пугливо отбежали в стороны.

Обманутый в надеждах умереть красиво, Добрыня развернул коня. Ворота дворца как раз затрещали под ударом тарана. Одна половинка вот-вот слетит с петель, а окованный медью торец проломил первую дыру. Осаждающие обрадованно закричали, стали раскачивать бревно с удвоенной энергией.

Со страшным бледным лицом, держа меч в вытянутой руке, он послал коня в боевой галоп. Кто-то успел оглянуться, и тут меч ударил параллельно земле. Рука ощутила короткие толчки, три головы слетели с плеч. Руки все еще цеплялись за бревно, а Добрыня с ликованием в душе послал коня вдоль бревна, щит в левой принимал удары сабель и копий, а правая снесла еще три или четыре головы.

Конь торопливо отступил, земля вздрогнула от падения осадного бревна. Кто-то истошно завопил, попытался вытащить раздавленные ноги. Сверху радостно кричали. Добрыня с оскаленными как у волка зубами вертелся в седле. Кровь капала с лезвия, а конь был залит красным так, словно переправлялся через реку по брюхо в крови.

Леся влетела во двор, управляя конем ногами. В ее руках был лук, и она, поворотившись назад, била стрелами почти в упор настигающих всадников. Добрыня зарычал, конь вздрогнул и прижал уши, рык, страшнее львиного, подобен грому, от которого в страхе застывает и прижимается к земле все живое.

Со вскинутым мечом он пустил коня навстречу. Леся сбила с коней еще двух, проскользнула за спину Добрыни, а несчастных всадников, что мчались за молодой женщиной с длинной толстой косой, встретил разъяренный гигант с огромным мечом, весь с головы до ног забрызганный кровью.

— Слава! — грянул он. — Перун!.. Тебе в жертву!..

Меч со смачным хрустом рассекал железные панцири, плоть уступала острой стали, как вода, а когда его меч дважды прорезал пустой воздух, он с растерянным недоумением огляделся: почему все разбросаны в лужах крови?

Он потряс полосой булата, рукоять как вросла в ладонь. Он неуязвим, он сильный и свирепый волк в стаде отвратительных овец!

С грохотом со стороны городских ворот мчались всадники. Впереди на рослом коне несся громадный воин с развевающимися волосами, разъяренный и с распахнутым в крике ртом. Добрыня приглашающе помахал мечом: двобой так двобой, а бросятся скопом — получат и в скопу.