Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна - Дэн Абнетт

Эйзенхорн развернулся, но Биквин уже исчезла.

Он шагнул на свет.

Свет оборачивается вокруг него и несет вперед. Мир рассыпается на части, а звезды мелькают мимо, будто снег. Все быстрее и быстрее. Звездный буран заполняет все пространство крохотными сверкающими пятнышками. Удар сердца. Долгая зима. Века пролетают и нагромождаются друг на друга, будто вагоны сошедшего с рельс поезда. Он видит перед собой Каранины ранним летом. Над новой крепостью реют знамена. Армии на перевале снова могут маневрировать после того, как весеннее солнце растопило снег. Ударийские орды в доспехах из кожи и бронзы, с черепами пещерных медведей на знаменах желают найти Ваартук и спасение. Их вождь едет перед войском, его шлем украшен перьями хищной морской птицы. А в лесах гарнизон крепости выстраивается в боевой порядок по зову медных труб — длинных, опоясывающих все тело трубача, словно обруч. Каранинская гвардия строит стену щитов у входа в перевал, готовая противопоставить сталь клинков и железную дисциплину гневу варваров-завоевателей и защитить свои мечты о колонизации континента.

Железная дисциплина против дикого хаоса.

Трубы ревут в лесу. Рога завывают на перевале.

Красноклювики по-прежнему поют среди деревьев, не обращая ни на что внимания.

Старик сидит у пруда и что-то рисует.

Летнее солнце клонится к закату. Орел кружит над лесом. Дрожь схлопывающегося пространства.

Комната. Сотни тысяч комнат. Люди в комнатах. Кто-то плачет. Огненно-желтая луна. Костер. Походные одеяла. Смех.

Море, которое на самом деле не море. Нематериальный океан, волны которого поднимаются выше всех миров. Тени чудовищ мелькают под бушующей поверхностью. И снова смех. Вечный смех. Гогот. Шепот. Слова, которые могут создавать. Слова, способные творить и разрушать. Долгая Ночь, бесконечная тьма, наполненная триллионами насекомых. Стрекочущие слова, которым больше лет, чем ртам, впервые их произнесшим. Слова, которые старше всех возможных ртов. Слова, выбитые на белом камне.

Око, но не глаз. Глаз, пораженный червями. Рана в плоти космоса, но не око. Наплыв. Разлив. Ложь. Истина. Отец и его восемнадцать сыновей. Проступок. Отец и дочь. Мертвая девочка. И еще одна, еще не рожденная. Годы сминаются, будто бумага, накладываются друг на друга, как карты в колоде.

Золотой трон. Фигура на нем, слишком яркая, чтобы смотреть, слишком темная, чтобы описать. Фигура в коробке. Коробка — это золотой трон. Золотой трон — это просто коробка. Человек, переставший быть человеком. Нечто, когда-то бывшее человеком, живет благодаря трону, в котором сидит, видит все, знает все, читает грядущее и хочет забыть прошлое. Изолированный разум. Темное место. Старый пикт, изображающий сына, который был всем и ничем. И нельзя узнать, сделан пикт до или после, потому что сын выглядел одинаково и до, и после. Или потому, что время мнется, как бумага, и, может, до все это время было после.

Каменка. Место, где родился.

Что-то неприкасаемое. Кто-то, кто всегда боялся коснуться его.

Человек, хромая уходящий во тьму, совсем один, спиной ко всем, продолжающий идти, шаг за шагом, по причине, которую он уже не может вспомнить.

Огонь.

Древний город на краю пустыни. Все кажется золотым за завесой пыли. Теневой город за ним. Близнец. Одно место, но на самом деле — два. Два места, но на самом деле — одно. Сумрачный мегаполис.

Город знаний. Город ученых. Место, где собрались Когнитэ.

Город Праха.

Еще один король. Еще один трон. Все желтое. Огонь и прах.

Восьмеро ждут. Восемь точек. Восемь выстрелов.

Кровь. Наследие.

Король манит. Циклопические демоны, слишком большие, чтобы охватить их взглядом, преклоняются перед его троном. Скованные цепями и присягой, они шепчут не-слова.

Стрекочут, как насекомые.

Тикают, как часы.

Гогочут, как свет.

Трещат, как огонь.

— И вот ты здесь.

Голос.

— Разве не здесь ты хотел оказаться? Разве не сюда ты шел всю свою жизнь? Этого ты хотел, да?

Эйзенхорн открыл глаза. Пыль застилала глаза, а в рот набился песок.

Он ничком лежал на земле.

Инквизитор поднялся, кашляя и плюясь, пытаясь прочистить горло от пыли. Свет вокруг отливал золотом. В воздухе плавали мелкие крупинки. Дымка.

— Город прямо перед тобой, — сказал голос. — Ты у ворот.

— К-какой город? — Эйзенхорн едва сумел выдавить из себя эти слова.

— Город Праха, — отозвался голос. — Ведь все правильно?

— Кто ты?

— А я тоже прямо перед тобой.

Эйзенхорн поднял глаза. Обладатель голоса смотрел на него сверху вниз.

— Привет, малыш, — сказал Черубаэль.

— Почему ты здесь? — спросил Эйзенхорн. — Как?..

— Ты меня позвал, — объяснил Черубаэль. — Я пришел потому, что ты меня вызвал.

Инквизитор попытался встать. Демонхост протянул руку, чтобы помочь ему.

— Не прикасайся ко мне!

Черубаэль, похоже, обиделся.

— Но… ты же звал меня, — сказал он. — Чтобы я помог. Ты всегда это делаешь. За этим ты меня создал. В итоге, сам видишь, я — единственный твой друг. Что многое значит. Уверен, ты согласишься.

— Я тебя не звал. — Эйзенхорн все-таки смог подняться на ноги и теперь смотрел на город, мерцающий за пеленой золотистой пыли.

— О, но ведь позвал же, — возразил Черубаэль. Демонхост плавал в воздухе перед Эйзенхорном. Конец оборванной цепи волочился по пыли. — Со скрытого пути.

— Регия Оккульта?

— Вот как оно называется! — воскликнул Черубаэль. — Я знал, что у этой штуки есть название. Ре-ги-я Ок-куль-та. Ты позвал меня, когда шел через нее.

— И ты пришел?

— Друзья всегда так делают, — оскалился демонхост.

Эйзенхорн покачал головой. Огонь потух. Боль ушла.