Голубой Марс - Ким Робинсон

Но на горизонте возникла другая фигура – Энн. Она шла на запад по небольшому возвышению. Неужели она обошла по кругу весь горизонт? Он побежал в ее сторону, спотыкаясь, точь-в-точь как в первую неделю на Марсе. Когда догнал ее, остановился, переводя дыхание.

– Энн? Энн?

Она обернулась, и он увидел на ее лице инстинктивный страх, как у загнанного зверя. Он был хищником, от которого нужно было бежать, – вот кем он был для нее.

– Я ошибался, – проговорил он, встав перед ней. Они могли свободно говорить на этом воздухе. Воздухе, что он создал ей наперекор. Хотя он и теперь оставался разреженным, отчего было трудно дышать. – Я не замечал… этой красоты, пока не стало слишком поздно. Прости меня. Прости. Прости. Прости.

О, он пытался сказать это и раньше, в машине Мишеля, во время наводнения, в Зиготе, в Земле Темпе – но никогда не получалось. Энн и Марс были словно одним целым – но у него не было извинений для Марса: закаты были прекрасны, и небо каждую минуту меняло свой оттенок, а голубой цвет говорил об их силе и ответственности, об их месте в космосе и властвовании в нем человечества, такого маленького, но значительного. Они принесли на Марс жизнь, и это было хорошо – тут он не сомневался.

Но перед Энн ему следовало извиниться. Годами он в своем миссионерском запале пытался… заставить ее согласиться, охотился на диких зверей ее отрицания, жаждал их истребить. Извиниться за то, извиниться за се… Его лицо намокло от слез, и она так на него посмотрела… точно, как тогда, на холодной скале в Антарктике, в момент первого своего отрицания. Воспоминание об этом все это время покоилось внутри Сакса, а теперь вернулось вновь. Его прошлое.

– Ты помнишь? – спросил он ее с любопытством, увлекшись этой новой мыслью. – Мы с тобой вышли на смотровую площадку… в смысле, сразу друг за другом… чтобы там встретиться, поговорить наедине. То есть вышли мы отдельно – ты же помнишь, как тогда было: та русская парочка рассорилась, и их отправили домой, а мы потом прятались от отборочного комитета везде, где только можно было.

Он рассмеялся, слегка подавившись, представил их крайне безрассудное начало отношений. Как оно было уместно! Как все, что случалось между ними потом, вязалось с таким началом! Попав на Марс, они повторили все, что было до этого, просто прошлись по тому же шаблону.

– Когда мы там сидели, я думал, у нас все склеится, и взял твою руку, но ты ее убрала – тебе это не понравилось. Я это почувствовал, очень явно почувствовал. Мы вернулись по отдельности и с тех пор уже так не общались, как раньше, никогда. А потом я, кажется, стал терзать тебя всем этим, и я думал, это из-за… – он махнул рукой на голубое небо.

– Я помню, – проговорила она и искоса взглянула на него.

Это его потрясало, ведь такое еще никому не удавалось. Никто не мог сказать любви своей молодости: «Я помню», словно чувство так и не угасло. Но она стояла перед ним и изумленно смотрела на него.

– Да, – подтвердила она. – Но все было не так. – Она сдвинула брови. – Ты тут ни при чем. В смысле я положила руку тебе на плечо, ты мне нравился, казалось, мы могли стать… но ты аж подскочил! Ха, да ты подскочил так, будто я ткнула тебя электропогонялкой! Со статическим электричеством там было плохо, но тем не менее… – она язвительно усмехнулась. – Нет, ты просто таким был. Ты не… я поняла, что это просто не твое. И не мое тоже! Как раз поэтому, как я думала, у нас и должно было получиться. Но не получилось. А потом я об этом забыла.

– Нет, – сказал Сакс.

Он потряс головой, словно в примитивной попытке вспомнить свою мысль. В театре своего сознания он по-прежнему видел то неловкое мгновение на смотровой площадке, очень четко, почти один в один. «Чистый выигрыш», – говорил он, пытаясь объяснить цель науки, а она ответила: «Но ради нее тебе придется полностью уничтожить лицо планеты». И он это запомнил.

Но Энн смотрела так, будто вспоминала тот день, смотрела, как человек, прекрасно владеющий своим прошлым, живущий с ним. Она отчетливо помнила те события, и все же ее воспоминания чем-то отличались от его. Выходит, один из них ошибался? Да?

– Неужели… – начал он, но был вынужден замолчать и попробовать снова: – Неужели может быть так, что мы, двое таких неловких людей, как мы, могли выйти вместе и… собираясь… раскрыться…

Энн рассмеялась.

– Еще и оба ушли, чувствуя себя отвергнуты другим. – И рассмеялась еще раз. – Ну да!

Сакс тоже смеялся. Они вместе смеялись, подняв лица к небу.

Но затем Сакс тряхнул головой, ощутив резкую горечь. Что бы ни случилось – это было в прошлом. Теперь уже этого не узнать. Даже после того, как воспоминания хлынули фонтаном, словно при залповом выбросе подземных вод, все равно нельзя было точно сказать, что на самом деле произошло.

И от этого по нему внезапно пробежал холодок. Если этим всплывающим воспоминаниям нельзя было доверять, если даже такие важные, как это, подвергались сомнению – то что было думать об остальных – о Хироко, которая в бурю отвела его в машину, сжав запястье… Неужели и это… Нет! Он чувствовал ее руку. Но ведь Энн отдернула от него руку, соматическая память была реальной, как физические события, которые на протяжении всей жизни откладывались в памяти его тела. Это воспоминание не могло не быть правдой. Они оба не могли.

Так в чем же дело?

В том, что это прошлое. Оно было и его не было. Вся его жизнь. Если не существовало никакой реальности, кроме настоящего момента – сменяющего одну постоянную Планка за другой и служившего невообразимо тонкой мембраной между прошлым и будущим, то чем, собственно, была его жизнь, такая тонкая, лишенная осязаемого прошлого и будущего? Цветной вспышкой? Нитью, потерянной в процессе размышления? Реальность была настолько мала, что ее едва удавалось ощутить. Неужели им даже не за что ухватиться?

Он попытался об этом сказать, но стал запинаться и умолк.

– Ну, – начала Энн, по-видимому сумевшая его понять. – По крайней мере, мы что-то помним. То есть мы согласны в том, что мы с тобой туда ходили. Что-то себе надумали, но ничего не вышло. Случилось нечто, чего мы в тот момент не поняли, поэтому не удивительно, что мы не смогли как следует это запомнить и теперь вспоминаем по-разному. Чтобы что-то запомнить, нужно это понять.

– Правда?

– Думаю, да. По этой же причине двухлетние дети не запоминают того, что происходит вокруг. Они прекрасно все чувствуют, но ничего не запоминают, потому что не понимают должным образом.

– Наверное.

Он не был уверен, что память работает именно так. Воспоминания раннего детства состояли из эйдетических образов, как экспонированные фотопластинки. Но если она была права, то, пожалуй, и все нормально: ведь он положительно знал, что Хироко являлась к нему в бурю, и ощущал ее руку на своем запястье. В тот вечер бушующей стихии он прочувствовал это всем сердцем…

Энн шагнула вперед и обняла его. Он повернулся к ней щекой, прижавшись ухом к ее ключице. Она была высокой. Он ощущал близость ее тела, крепко обнял в ответ. «Ты этого никогда не забудешь», – подумал он. Она отодвинулась назад и взяла его плечи.

– Это просто такое прошлое, – сказала она. – Думаю, оно не объясняет, что произошло между нами на Марсе. Это уже совсем другое.

– Наверное.

– Мы во многом не соглашались друг с другом, но у нас были общие… общие понятия. Для нас имели ценность одни и те же вещи. Помню, ты как-то старался, чтобы я почувствовала себя лучше – во время наводнения, когда мы ехали в машине-валуне.

– И ты мне помогла – когда Майя на меня кричала, после того как погиб Фрэнк.

– Да, – согласилась она, вспомнив. До чего же сильны были их воспоминания в эти удивительные часы! Та машина стала для них настоящим горнилом, в котором они все претерпели изменения, каждый по-своему. – Вроде бы да. Это было несправедливо: ты просто пытался ей помочь. И ты тогда так смотрел…

Они стояли и глядели на скопление приземистых сооружений, составлявших Андерхилл.

– И вот мы здесь, – наконец проговорил Сакс.

– Да, вот мы здесь.

Неловкое мгновение. Затем еще одно. Когда живешь с кем-то, такое случается раз за разом. К этому нужно было как-то привыкнуть. Он отступил назад. Протянул руку и взялся за ее кисть, крепко сжал. Затем отпустил. Она сказала, что хочет прогуляться к Надиной аркаде, по нетронутым дебрям западной части Андерхилла. Она испытывала такой сильный прилив воспоминаний, что не могла сосредоточиться на настоящем. Ей нужно было пройтись.

Он ее понимал. И она ушла, помахав ему рукой. Помахав рукой! И он увидел Койота – тот находился возле соляных пирамид, освещенный предвечерним светом. Ощутив марсианскую гравитацию – впервые за несколько десятилетий, – Сакс вприпрыжку двинулся к этому маленькому человечку. Единственному из первой сотни, кто ростом был ниже самого Сакса. К своему боевому товарищу.

Тут и там натыкаясь на события всей своей жизни, ввергаясь от них в шок на каждом шагу, было весьма непросто сосредоточиться на асимметричном лице Койота, с множеством, как у Деймоса, граней. Но оно находилось прямо перед Саксом – вибрируя и будто бы плавно сменяя свои же очертания из прошлого. Неизвестно еще, каким выглядел Сакс в глазах других или что бы он увидел в зеркале, – мысль об этом туманила голову, ему даже стало интересно проверить, может быть, посмотрев в зеркало, он вспомнил бы что-нибудь из своей юности, и его внешний вид тоже бы исказился.