Оно - Стивен Кинг

— Все это звучит замечательно, Бен, — подал голос Билл, — но писатель во мне задается вопросом, неужто какой-то ребенок мог сказать такое.

Бен кивнул, улыбнулся своей особенной улыбкой.

— Сомневаюсь, если б речь шла о ребенке, не прошедшем через то, что довелось испытать нам. Но я это сказал… и не бросался словами.

Билл подумал, кивнул:

— Ладно.

— Тренер стоял, уперев руки в боки, — продолжал Бен. — Он открыл рот и тут же закрыл. Все молчали. Я повернулся и ушел, и больше не видел тренера Вудлея. Когда мой куратор принес мне список предметов на следующий учебный год, кто-то в графе физкультура написал «ОСВОБОЖДЕН», и куратор это утвердил.

— Ты его победил! — воскликнул Ричи, вскинув над головой сжатые в кулаки руки. — Молодец, Бен!

Бен пожал плечами:

— Думаю, я победил часть себя. Пожалуй, тренер меня подтолкнул… но я думаю, именно вы заставили меня поверить, что такое мне действительно под силу. И я это сделал.

Бен обаятельно пожал плечами, но Билл видел капельки пота, выступившие у него на лбу.

— Довольно исповедей. Но я готов выпить еще пива. Когда много говоришь, разыгрывается жажда.

Майк просигналил официантке.

Все шестеро что-то заказали и болтали о пустяках, пока не прибыли напитки. Билл смотрел на свой стакан с пивом, наблюдая, как пузырьки карабкаются по стенкам. Его забавляла и ужасала надежда, что кто-то еще расскажет историю о прожитых годах, допустим, Беверли — о чудесном человеке, за которого она вышла замуж (пусть даже он и был занудой, как и большинство чудесных людей), или Ричи Тозиер принялся бы травить байки о забавных случаях в радиостудии, или Эдди Каспбрэк рассказал бы им, каков на самом деле Тедди Кеннеди, сколько оставляет на чай Роберт Редфорд… или выдвинул бы несколько любопытных версий о том, почему Бен смог сбросить лишние фунты, а он по-прежнему не расстается с ингалятором.

«Дело же в том, — думал Билл, — что Майк может начать говорить в любую минуту, а у меня нет уверенности, что я хочу его слушать. И сердце у меня бьется слишком уж часто, и руки чересчур похолодели. Чтобы выдержать такой страх, надо быть на двадцать пять лет моложе. Так скажите что-нибудь, кто-нибудь. Давайте поговорим о карьерах и родственниках, о том, каково это — вновь смотреть на давних друзей и осознавать, что время пару-тройку раз крепко врезало тебе в нос. Давайте поговорим о сексе, о бейсболе, о ценах на бензин, о будущем стран—участниц Варшавского договора. О чем угодно, за исключением одной темы, обсудить которую мы тут и собрались. Так скажите что-нибудь кто-нибудь».

Кто-то сказал. Эдди Каспбрэк. Но не стал описывать Тедди Кеннеди, не назвал сумму чаевых, которые оставляет Роберт Редфорд, даже не объяснил, почему не расстается с этой штуковиной, которую в далеком прошлом Ричи называл «сосалкой для легких». Он спросил Майка, когда умер Стэн Урис.

— Позавчера вечером. Когда я вам звонил.

— Это как-то связано… с причиной нашего приезда сюда?

— Я мог бы уйти от ответа и сказать, что наверняка никому знать не дано, раз уж предсмертной записки он не оставил, — ответил Майк. — Но случилось это практически сразу после моего звонка, поэтому предположение логичное.

— Он покончил с собой, так? — сухо спросила Беверли. — Господи… бедный Стэн.

Остальные смотрели на Майка, который допил пиво, прежде чем ответить.

— Он совершил самоубийство, да. Судя по всему, поднялся в ванную вскоре после того, как я ему позвонил, набрал воды, лег в ванну и перерезал себе запястья.

Билл оглядел стол, вокруг которого застыли потрясенные, побледневшие лица — не тела, только эти лица, напоминающие белые круги.

Как белые воздушные шары, лунные воздушные шары, привязанные давнишним обещанием, которое давно следовало признать утратившим силу.

— Как ты узнал? — спросил Ричи. — Об этом написали в местных газетах?

— Нет. С некоторых пор я выписываю газеты тех городов, где вы жили. Многие годы приглядывал за вами.

— «Я шпион»,[200] — мрачно бросил Ричи. — Спасибо, Майк.

— Это была моя работа, — просто ответил Майк.

— Бедный Стэн, — повторила Беверли. Новость ее как громом поразила, она никак не могла с ней сжиться. — Но ведь тогда он был таким смелым. Таким… целеустремленным.

— Люди меняются, — заметил Эдди.

— Неужели? — спросил Билл. — Стэн был… — Он расправил руками скатерть, подыскивая точные слова. — Стэн во всем ценил порядок. У таких людей книги на полках поделены на художественную литературу и документальную… и в каждом разделе стоят строго по алфавиту. Я помню, как он однажды сказал… не помню, где мы были и что делали, во всяком случае, пока не помню, но думаю, случилось это ближе к концу той истории. Он сказал, что страх вынесет, но терпеть не может пачкаться. Мне представляется, в этих словах и заключалась сущность Стэна. Может, звонок Майка Стэн воспринял как необходимость выбора. А выбирать он мог одно из двух: остаться в живых и испачкаться или умереть чистым. Может, на самом-то деле люди нисколько не меняются. Может, они просто… может, они просто затвердевают.

Возникшую паузу нарушил Ричи:

— Хорошо, Майк. Что происходит в Дерри? Расскажи нам.

— Я могу рассказать вам только часть, — ответил Майк. — Я могу рассказать вам, к примеру, что происходит теперь… и я могу рассказать кое-что о вас. Но я не могу рассказать вам все, что случилось летом 1958 года, и не думаю, что в этом есть необходимость. Со временем вы все вспомните сами. Думаю, если я расскажу вам слишком много до того, как вы будете готовы вспомнить, случившееся со Стэном…

— Может случиться с нами? — ровным голосом спросил Бен.

Майк кивнул:

— Да. Именно этого я и боюсь.

— Тогда расскажи нам то, что можешь, Майк, — попросил Билл.

— Хорошо, — кивнул Майк. — Расскажу.

— Вновь пошли убийства, — без обиняков начал Майк. Оглядел всех сидящих за столом, а потом его взгляд остановился на Билле. — Первое из «новых убийств», если позволите ввести такой малоприятный термин, началось на Мосту Главной улицы, а закончилось под ним. Жертвой стал гей и по-детски непосредственный мужчина, которого звали Адриан Меллон. Он страдал астмой.

На столе появилась рука Эдди, коснулась ингалятора.

— Это случилось прошлым летом, двадцать первого июля, в последнюю ночь фестиваля «Дни Канала». У нас это праздник, наш… наш…

— Деррийский ритуал, — послышался тихий голос Билла. Его длинные пальцы массировали виски, и не составляло труда догадаться, что думает он о своем брате Джордже… Джордже, который почти наверняка открыл счет жертвам в прошлый раз.