Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели - Дмитрий Панов

Земля просыхала, и над нашими головами вновь собирались военные грозы. Уже после войны я прочитал, что именно в эти дни Хрущев утверждал у Сталина план харьковского наступления, а Гитлер в приказе по войскам сообщал, что, как только позволят погодные условия, он начнет решающую операцию лета 1942 года против России. Не стану останавливаться на всех многочисленных просчетах и неумелости нашего командования — были совершены, причем уже не в первый раз, казалось, все ошибки, какие только можно совершить. Главные силы нашей армии прикрывали Москву, где Сталин ждал удара, а на юге напряжение стремительно нарастало. На нашем участке фронта появился грозный воздушный противник, группа немецких асов под покровительством командующего 4 воздушным флотом «люфтваффе» знаменитого летчика еще времен Первой Мировой войны, соратника и приятеля Геринга, Рихтгофена. Немцы их называли И-группой истребительно-бомбардировочного крыла ZG-1. Мы сразу почувствовали их тяжелую руку. Эти десятки пилотов стоили многих сотен. До полусотни их самолетов базировалось на аэродроме севернее Белгорода. Это были, в основном, самые современные истребители «МЕ-109-Ф» и грозный двухмоторный «МЕ-110». Наше командование, видя, какие потери мы несем в воздушных боях, решило нанести по группе Рихтгофена, как мы его называли, внезапный удар ранним утром на ее аэродроме. Собственно говоря, уже по одному появлению команды Рихтгофена на нашем участке фронта можно было догадаться, что именно здесь немцы расчищают воздушное пространство для будущего наступления. Об эффективности работы этой группы, входящей в 4-й воздушный флот, дает представление такой факт: в конце апреля — начале мая с ними собрался тягаться наш братский второй авиационный истребительный полк под командованием Александра Ивановича Грисенко. За пару дней немецкие асы сбили в полку Грисенко более двух десятков только что поступивших на вооружение «ЛАГ-3», составлявших главную ударную силу полка, при этом почти не понеся потерь. Растрепали они и другие авиационные части и подразделения. Теперь, вроде бы, дошла очередь и до нас — немецкие асы передвинулись от Харькова к Белгороду. Они не давали нам летать, без конца атакуя и нанося потери. Это были отборные летчики, имевшие богатый боевой опыт, отлично экипированные и летавшие на то время на самых лучших в мире машинах «Мессерах» и «Фоккерах» — последний давал до 650 километров скорости. Кроме того, все эти самолеты были пушечными. Да и боевой дух у немцев, вдохновленных победами, был не чета нашему — они прошли почти тысячу километров вглубь нашей территории, и сейчас теснили нас на границе Украины с Россией. И вот этих опытных, раскованных воздушных акробатов наш пожилой и, прямо скажем, глуповатый, не садившийся на наших глазах ни разу в самолет, генерал-майор авиации Зайцев хотел купить на такой дешевый трюк, как налет на рассвете.

Немного отвлекусь: да, мы дрались честно, с яростью и стойкостью славян, и было удивительно, что немцы еще не разнесли вдребезги всю нашу армию. Но бывало обидно, когда узнавали, на чем летают и как живут немецкие летчики. В Киеве был случай, когда раненные немецкие пилоты рассказывали лежавшим здесь же, в госпитале, нашим, какие дачи и какие автомобили им принадлежат, и что им не приходится думать о жилье и куске хлеба. Дело закончилось дракой. Но боевой дух — боевым духом, а плитка шоколада очень помогает летчику. Мы же порой месяцами сидели на щах и каше, в то время как шеи тыловых интендантов разрывали воротнички гимнастерок. Но это, между прочим.

Итак, 12-го мая 1942 года, еще до рассвета, семь бомбардировщиков СУ-2 135-го легко-бомбардировочного полка, прикрываемые восемью самолетами «И-16» нашей второй эскадрильи 43-го истребительно-авиационного полка поднялись в воздух и на заре полетели на выполнение боевого задания, которое можно сравнить с попыткой изнасилования негодными средствами или решением кролика атаковать льва. Этот день запомнился мне на всю жизнь. Пожалуй, более тяжелого боя, в котором я, по крайней мере, раз двадцать имел стопроцентные шансы погибнуть, в моей жизни не было. То, что этого не случилось, объясняю лишь тем, что иначе было записано в книге моей судьбы.

Мы летели, освещаемые солнечными лучами, но над землей еще висела ночная дымка. Лететь было всего ничего: двадцать километров, или три-четыре минуты. Как назло, контуры леса в районе аэродрома в двух местах были очень похожи друг на друга и их легко было перепутать. Как будто бы недалеко от берега Северского Донца кто-то изогнул затейливый татарский лук, с вогнутой серединой и двумя почти одинаковыми полукружьями по краям. Аэродром находился слева, я хорошо это знал потому, что взлетал с него и на него садился еще до нашего отступления. А вот навигатор — штурман бомбардировочной группы, летевший на ведущем самолете, видимо знал местность хуже, и становилось совершенно очевидным, что он перепутал полуокружья, очень похожие друг на друга, и мы пролетаем мимо немецкого аэродрома, поворачиваясь к нему боком. Цель оставалась от нас слева. Конечно же, на наших самолетах не было радио, и в считанные секунды практически не было никакой возможности указать штурману на его грубую ошибку, которая была очевидна всем летчикам нашей эскадрильи, которые принялись взволнованно кренить наши «Ишачки» с крыла на крыло, пытаясь подать знак бомбардировщикам, идущим ошибочным курсом. «Аэродром слева!» — ужасно матерясь, кричали наши ребята в кабинах и плевали в сторону, но штурман бомбардировщиков упорно гнул вправо. Я сделал попытку войти в строй бомбардировщиков и довернуть его левее. Но меня не поняли, и пилоты бомбардировщиков показывали кулак, жестами предлагая стать в строй своей эскадрильи. Наконец, штурман бомбардировщиков хлопнул себя по лбу, и мы поняли, что он убедился в ошибке. В тот момент до цели было от трех до пяти километров. Старший группы бомбардировщиков опять принял идиотское решение: пытаться сделать второй круг над целью и все-таки произвести бомбометание. Я посмотрел влево: дымка рассеялась, и с двух тысяч метров были прекрасно видны длинные шлейфы пыли, которые тянулись за поднимавшимися с аэродрома немецкими истребителями. Денек обещал быть жарким. Нам было уже не до жиру, а быть бы живу, но бомбардировщики упорно тянули на цель, где уже ничего не было, кроме опустевшего полевого аэродрома. Пока мы описывали круг, немецкие истребители как раз набрали высоту в две тысячи метров и были, тут как тут.

Наши «Ишачки» были разбиты на две группы. Первую вел Вася Шишкин. В нее входили Романов, Борисов и Киктенко. Эта группа, шедшая в одном строю, отвечала за непосредственное прикрытие бомберов. Я вел вторую, «сковывающую», группу, в которую входили Бубнов, Полянских, Фадеев и Швец. Истребители противника, в случае их атаки, были нашей заботой. Кусочек не из сладких. Именно моя группа и встретила десятку форсированных «ME-109», которые атаковали то нас, то бомбардировщиков. Мы атаковали немцев, сбивая им прицел и направление атаки, не давая поджигать бомбардировщики. Хотя, конечно, нашим стареньким «Ишачкам», вооруженным четырьмя пулеметами, тяжело было тягаться с форсированными «Мессерами», оснащенными швейцарскими автоматическими пушками. Постепенно весь этот ревущий рой самолетов, плюющийся в друг друга огнем и завывающий моторами на виражах, уходил на восток, переваливая через линию фронта. После одной из атак я, на долю секунды, посмотрел вниз и с облегчением убедился, что мы уже над нашей территорией.

А положение моей сковывающей группы стремительно ухудшалось. Дело в том, что ведущий группы бомбардировщиков, втравивший нас в эту воздушную западню, теперь принял самое простое решение: побросав бомбы куда попало, бомберы дали полный газ и стали уходить со снижением, что сразу же сделало их скорость значительно больше нашей. Вскоре СУ-2 растянулись стремительно удирающей кишкой на несколько километров, летя с огромным разрывом друг от друга. Мы, практически, лишались последнего шанса уцелеть, который состоял в том, чтобы бомберы стали плотным строем и создали плотную огневую завесу из своих турельных пулеметов, а мы атаковали истребителей, которые пробовали бы к ним пробиться. Эта была наша единственная возможность достать огнем своих пулеметов немецких «коллег», скорость машин которых превосходила нашу в полтора раза, я уже не говорю об убойной мощи их пушек. Наша несчастная четверка «Ишачков» крутилась в диком хороводе. Хорошо было только то, что большинство немецких истребителей не тратили время на наших «курносых», а стремительно проносились мимо — вдогонку бомберам. Я понял, что дело становится совсем дрянным, когда к месту воздушной драки подоспела еще одна десятка немецких истребителей, грозных «МЕ-110». Этот мощный, двухмоторный, истребитель вооруженный двумя пушками и четырьмя крупнокалиберными пулеметами, был самым сильным истребителем немецкой авиации, главным врагом тяжелых стратегических бомбардировщиков союзников — американских и английских «Летающих крепостей», немало которых опрокинул горящими на немецкую землю неподалеку от разбомбленных немецких городов. Наш «Ишачек» рядом с ним выглядел просто комахой. Впрочем, имелась и у нас надежда на успех, ведь неподалеку был доблестный Герой Советского Союза Вася Шишкин, который, судя по бойкому описанию его собутыльника Миши Розенфельда, уже завалил такого воздушного крокодила на своей «Чайке» над неизвестным нам населенным пунктом, а значит, имел опыт борьбы с этой машиной и знал ее слабые места. Но краем глаза я заметил, что наш отважный Кавалер Золотой Звезды пристроился к мудрому руководителю группы бомбардировщиков и тоже набрав скорость, на форсаже со снижением, стремительно покидает поле боя, видимо, не считая достойным ввязываться в него такому заслуженному воздушному асу.