Вторая мировая война. (Часть III, тома 5-6) - Уинстон Черчилль

Стеттиниус также говорил со мной сегодня относительно прений в палате общин на этой неделе по вопросу о Польше. Он выразил надежду, что вы сможете отметить, что в свете совещания трех министров иностранных дел события приняли новый оборот. Я согласился, но сказал, что, по моему мнению, русским не вредно узнать, как серьезно мы обеспокоены тем, что московская комиссия до сих пор не смогла добиться прогресса на основе ялтинских решений. Я твердо считаю, что мы должны оказывать на русских постоянное давление. Пока еще нет никаких оснований для оптимизма, и больше всего мы можем рассчитывать на успех любых переговоров здесь, если русские полностью поймут, насколько серьезным для всех нас был бы провал в этом деле".

И на следующий день: Министр иностранных дел, Вашингтон —премьер-министру

16 апреля 1945 года

"Сегодня утром Эдуард 1 и я нанесли наш первый визит президенту.

1 Галифакс. — Прим. ред.

Я. коснулся вопроса о встрече между вами и президентом и сказал, что президент, вероятно, помнит, что президент Рузвельт собирался в ближайшем будущем посетить Европу и в первую очередь заехать в Лондон. Президент ответил, что ему эта идея очень нравится, но мы должны понять, что в данный момент ему предстоит выполнить ряд неотложных обязанностей.

Впечатление, которое я вынес из встречи, таково, что новый президент настроен искренне и дружественно. Он сознает свою новую ответственность, но не подавлен ею. Его упоминания о вас не могли быть более теплыми. Полагаю, что в его лице мы будем иметь человека, который будет с нами лояльно сотрудничать, и я весьма ободрен этой первой беседой".

Я ответил:

Премьер-министр — Идену, Вашингтон 24 апреля 1945 года

«Как бы я ни хотел лично встретиться с президентом, я не склонен ехать в Соединенные Штаты в ближайшие два месяца. Весьма вероятно, что до этого у нас начнется избирательная кампания. Твердо сказать об этом мы не можем, пока не увидим, каковы военные успехи. Я уверен, что король и правительство его величества пошлют президенту самое сердечное приглашение. Мне кажется, что месяца через три было бы удобно организовать визит, так как к этому времени парламентские выборы либо уже состоятся, либо будут отложены до октября. Это еще не установлено».

Таким образом, все мы вновь двинулись вперед по своему грудному пути под глубоким впечатлением нашей общей утраты.

Глава десятая УСИЛЕНИЕ ТРЕНИЙ С РОССИЕЙ

Первым политическим актом президента Трумэна, затрагивавшим нас, было рассмотрение польского вопроса на той стадии, на которой он находился всего за 48 часов до кончины Рузвельта. Трумэн предложил послать совместную декларацию Сталину. Конечно, документ, в котором излагалась американская позиция, вероятно, в основном уже был подготовлен государственным департаментом ко времени прихода к власти нового президента. Тем не менее достойно удивления, что Трумэн смог так быстро заняться этим вопросом, несмотря на формальности, связанные с вступлением на пост президента, и похороны своего предшественника.

Трумэн признавал, что позиция Сталина является не слишком обнадеживающей, но считал, что нам следует предпринять «еще одну попытку». Трумэн предложил просить Сталина согласиться на следующий план:

1. В Москву должны быть немедленно приглашены Берут, Осубка-Моравский, Роля-Жимерский, епископ Сапега, один видный польский Деятель, который не связан с существующим варшавским правительством и должен быть предложен Сталиным, а также из Лондона — Миколайчик, Грабский и Станчик.

2. После того как приглашения будут посланы, представители Варшавы могут, если они этого пожелают, приехать первыми.

3. Польские деятели должны затем выдвинуть кандидатуры других людей, находящихся в самой Польше или за границей, которых можно привлечь к участию в консультациях с таким расчетом, чтобы на переговорах были представлены все основные польские группы.

4. До консультации с польскими деятелями мы не можем связать себя обязательствами в отношении состава нового правительства национального единства и не считаем югославский прецедент применимым к Польше.

Я немедленно ответил на это важное предложение:

Премьер-министр — президенту Трумэну 15 апреля 1945 года

"1. С большим удовлетворением прочитал Ваше послание No 1 и весьма благодарен за заверения в дружбе и товариществе, которые оно содержит. Со всей искренностью заверяю Вас во взаимных чувствах.

2. Я только что прочел проект совместного послания, которое Вы предлагаете направить Сталину. В принципе я полностью согласен с изложенными в нем условиями. Но есть один важный момент, на который Вам укажет г-н Иден. Поскольку Вы сможете обсудить с ним текст, я уверен, что все детали можно будет уладить. Важно как можно скорее показать наше единство во взглядах и действиях.

Тем временем Иден, несомненно, изложит Вам наше мнение о том, что в действительности происходит в Москве и в Варшаве. Как мне представляется, люблинское правительство остро ощущает настроения польской нации, которая хотя и не питает враждебных чувств к России, тем не менее полна твердой решимости сохранить независимость и все с большей неприязнью взирает на временное польское правительство, по существу представляющее собой советскую марионетку. В согласии с Советским правительством люблинцы пытаются сформировать правительство, опирающееся на более широкую основу. Это шаг в правильном направлении, но он не удовлетворит наших требований и не обеспечит выполнения решений Крымской конференции.

3. Надеюсь получить сегодня днем текст заявления Миколайчика, которое он намерен опубликовать в своей польской газете в Лондоне в следующий четверг. Если текст окажется удовлетворительным, мы можем передать его Сталину в понедельник по телеграфу одновременно с нашим совместным посланием или как часть этого послания".

Иден, который в тот момент находился в Вашингтоне, прислал мне на следующий день телеграмму. Он считал, что мы не можем согласиться на первое из предложений президента относительно приглашения польских руководителей в Москву для консультаций. В состав представителей из Польши должны входить люди, которые действительно имеют вес и могут говорить от имени польских партий.

Мы должны иметь право выдвинуть кандидатуры поляков из самой Польши и не можем всецело предоставить этот выбор на усмотрение русских. Если поляки из самой Польши не будут подлинно полномочными людьми, Миколайчик и его друзья, по мнению Идена, могут не согласиться участвовать в консультациях.

Совместное послание было отправлено 15-го в несколько измененном виде. Тем временем я добился от Миколайчика, с которым виделся в Чекерсе, следующего заявления:

Миколайчик — премьер-министру 16 апреля 1945 года

"1. Я считаю, что тесная и прочная дружба с Россией является краеугольным камнем будущей польской политики в рамках более широкой дружбы Объединенных Наций.

Для того чтобы положить конец всяким сомнениям в отношении моей позиции, я хочу заявить, что я соглашаюсь с крымским решением в отношении будущего Польши, ее суверенного независимого положения и образования Временного Правительства, представляющего национальное единство.

Я поддерживаю принятое в Крыму решение о созыве конференции руководящих польских деятелей с целью создания Правительства Национального Единства, возможно более широко и объективно представляющею польский народ и такого, которое получит признание трех главных держав".

По получении этого заявления Сталин написал мне:

Маршал Сталин — премьер-министру 17 апреля 1945 года

"Ваше послание с изложением заявления Миколайчика получил 16 апреля. Благодарю Вас за информацию.

Заявление Миколайчика представляет, конечно, большой шаг вперед, но неясно, признает ли Миколайчик также ту часть решений Крымской конференции, которая касается восточных границ Польши. Хорошо было бы, во-первых, получить полный текст заявления Миколайчика и, во-вторых, получить от Миколайчика разъяснение о том, признает ли он также ту часть решений Крымской конференции о Польше, которая касается восточных границ Польши".

Поэтому 22-го я направил Сталину открытое заявление Миколайчика, напечатанное в его газете. Заявление Миколайчика гласило:

"По требованию России три великие державы высказались в пользу установления восточной границы Польши по линии Керзона с возможными небольшими исправлениями. Моя личная точка зрения сводилась к тому, что по крайней мере Львов и нефтеносный район должны быть оставлены за Польшей. Учитывая, однако, что, во-первых, в этом отношении имеется абсолютное требование с советской стороны и, во-вторых, что существование двух наших народов друг подле друга зависит от выполнения этого условия, мы, поляки, обязаны спросить себя, должны ли мы во имя так называемой целостности нашей республики отклонить его и поставить тем самым под угрозу все насущные интересы нашей страны. Ответ на этот вопрос должен быть «нет».