Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану - Федор Литке

Северная половина острова окружена сплошным коралловым рифом, который, разрываясь против разлога, образует с обеих сторон острова по гавани: с западной – ту, в которой стояло наше судно, а с восточной – называемую островитянами Нинмолшон, а капитаном Дюперре по имени лежащего в ней островка – Леле[219]. Южную половину острова окружает гряда низменных коралловых островов, соединенных между собой рифами и образующих с берегом острова мелководную лагуну, по которой можно объехать вокруг всей этой части. Гряда эта перемежается около южной оконечности острова и оставляет место небольшой гавани, названной французами Порт Лоттен, который мы не осматривали.

Берег, защищенный рифом от ударов волн, окружен опушкой мангровых и других в воде растущих деревьев, образующих стену весьма густой и свежей зелени, которая необычайностью своей сначала нравится, но впоследствии однообразностью утомляет зрение. Опушка эта, отходящая от берега на большее или меньшее расстояние, не только делает невозможным определение настоящей его окраины, но беспрестанно изменяет вид острова, выигрывая со стороны моря то, что она теряет с береговой, путем осушения болота, служащего ей основанием и покрывающегося после растениями более полезными.

Весь остров от моря до самых вершин гор, за исключением только острейших пиков горы Крозер, покрыт густейшим и, из-за множества вьющихся растений, почти непроходимым лесом. Вблизи жилищ лес этот состоит из хлебных, кокосовых, банановых и других плодоносных деревьев. Перешеек между обеими гаванями – единственное место, по которому можно переходить с одной стороны острова на другую. Расстояние тут не более 2½ миль, но дорога, из-за многих топей, неприятная, особенно после дождя.

На каждом шагу встречаются текущие с гор ручьи прекраснейшей воды. Изобилие их, сила и богатство растений и погода, испытанная нами в такое время года, которое в тропиках обыкновенно бывает сухим, свидетельствуют о необычайно сыром климате этой земли. Во все наше пребывание здесь не проходило ни одного дня без дождя, продолжавшегося нередко беспрерывно по нескольку дней. Мы промокали насквозь в наших палатках, и очень большого труда стоило нам сохранить инструменты от ржавчины и повреждения. Термометр стоял все время между +24 °C и +20 °C. Вместе с тем не могли мы заметить, чтобы климат этот был вреден для здоровья. Местные жители казались нам здоровой и крепкой породой людей, это может быть объяснено привычкой, но наши люди, не имея такой привычки и обязанные сверх того оставаться по нескольку часов по пояс в воде, все это весьма хорошо перенесли. При отправлении не имели мы ни одного больного, да и впоследствии имели их не более.

Селения, как вообще на островах замечается, расположены здесь чаще всего вдоль берегов, но с моря их мало видно, потому что они заслонены или грядой коралловых островков, или густой опушкой мангровых. Все селения обнесены каменными стенами, описанными выше, назначением которых является, конечно, отделение собственности; каждое имеет особенное название, распространяющееся и на округ, к нему принадлежащий.

Население Юалана можно считать до 800 душ обоего пола, кроме детей, которых было весьма много.

Старшины их, юросы, разделяются на два класса: главные, которым принадлежат все земли и которые все вместе живут на острове Лелле, и второстепенные, живущие по селениям. Мы не могли в точности исследовать степень зависимости и взаимных отношений этих двух классов. Каждый главный юрос имеет под собой несколько второстепенных. Последние оказывают такое же уважение первым, какое им простолюдины. Кажется, они весьма мало имеют собственности, независимой от главных старшин. Нередко вещи, им подаренные, оказывались через минуту в руках последних, и однажды приятель наш Каки жаловался на Сипе, своего начальника, что он любит все отнимать. Вместе с тем они гораздо богаче простого народа.

Последний не имеет совершенно никакой собственности. Он может пользоваться сахарным тростником, сколько нужно для его пропитания, иногда пользуется хлебными плодами, но кокосов не касается. Народ в этом случае весьма верен юросам. Во время прогулок наших мы часто просили кокосов, которыми были отягчены деревья, но всегда получали в ответ: юрос Сипе, юрос Сеза; и никто не решался сорвать ни одного, хотя весьма легко могли бы всю беду сложить на нас. Лодки, нагруженные плодами, проезжали ежедневно мимо нас из соседних деревень в Леллу, часто приставали у нашего стана, но мы никогда не могли получить у них ничего. От этого мена наша во все время была весьма не изобильна. Все, что мы имели, доставляли нам юросы, и наиболее второстепенные.

Между главными юросами подчиненности мы не заметили. Одно исключение из этого – юрос Тогожа, перед которым и простолюдины и юросы равно унижались. Мы не могли понять, на чем основывалось оказываемое ему уважение. Если бы он признавался за главного старшину над всеми старшинами, что на других островах европейцы называют царем, то, конечно, имел бы сколько-нибудь более других власти, чем-нибудь от них отличался бы и по крайней мере был не беднее других. Ничего этого мы не заметили. Никто не заботился о Тогоже за глаза, и мы о существовании его узнали только случайно. Имущества у него на острове менее почти, чем у всех других; дом его заслонен другими, от которых ничем не отличается и к которому до́лжно пробираться через прегрязный переулок. Одно отличие его дома состояло в низеньких воротах из тростника на улицу; в другие же дома вход просто через отверстие в стене. Не знаю, случайное ли это различие или имеющее отношение к его сану.

Нам не представилось случая узнать, как велика власть юросов над подданными. На чем она основана? И какие имеют средства первые для содержания в повиновении последних? Нам казалось, что все делается само собой. Как в семье все слушают старшего, так здесь все повиновались юросам, без всякого видимого вынуждения или неудовольствия. Ни разу не видал я, чтобы простолюдин в чем-нибудь ослушался юроса; но так же мало, чтобы последний каким-нибудь образом давал ему чувствовать тягость своей власти, чтобы требовал от него невозможного, сердился, бранил его, а всего менее, чтобы бил. Вообще я во все время, независимо от положения или возраста людей, не слышал ни одного с гневом сказанного слова, ни одной занесенной для удара руки.

Когда нужно бывало поудалить толпу, одного знака рукой для этого достаточно, одно «сшт!» юроса – и все его гребцы, стремглав, бегут в лодку. Поистине, когда я припоминал, как бесчеловечно поступают на других островах Южного моря старшины с народом, какими полновесными палочными ударами очищают они обыкновенно сквозь толпу гостям дорогу, и сравнивал такое обращение с обычаями здешними, то часто готов был усомниться, между дикими ли я нахожусь. По всему этому казалось, что основанием общественного их здания является добрый и тихий нрав народа. Власть юросов – чисто моральная, повиновение подданных произвольное, и как первым не приходит мысль угнетать последних более, чем было при предках, так последние не мечтают о том, чтобы распространить свои права на кокосовые орехи. Где нет угнетения, там нет сопротивления, где нет сопротивления, не нужно силы, не нужно законов.