Драконы - Джонатан Стрэн

Штырь поднял голову, когда Мэнди вошла в зал.

— Когда вернулся? — спросила она.

Штырь пожал плечами:

— Примерно час назад.

— Полагаю, никаких результатов?

«Это зависит, — подумал Штырь, — от того, насколько сильно он хочет найти Берлин».

— Не повезло, — согласился он.

— И становится все хуже и хуже.

Штырь вспомнил черную ночь, серебристую вспышку лезвия катаны, входящего в плоть, вспомнил, как сжимал Онису в объятиях. Тогда он был не в силах плакать. Кога, стоя на коленях по другую сторону от тела его жены, рыдал за обоих.

— Я обязан поговорить с ней, — сказал Штырь. — Может, еще не поздно.

— Не поздно для чего?

Штырь холодно взглянул на Мэнди и передал ей Лабби.

— Не хочу, чтобы повторилось прошлое, — сказал он. — Потому что на этот раз действовать придется мне самому.

— Штырь, о чем ты говоришь?

Он кивнул на хорька:

— Ты ведь о ней позаботишься?

— Конечно, но…

Он ушел раньше, чем она успела договорить, осталось лишь эхо его шагов в пустом зале. Мэнди посмотрела на маски качина, развешенные по стенам, и содрогнулась.

Оставалось еще одно место, где Штырь пока не искал. Туда он и поехал, пролетая квартал за кварталом на могучем «харлее». Это место находилось за пределами Жестяного города. Покрытые мусором участки земли были пусты — стали пусты после пожара. Только кое-где еще поднимались шалаши из кусков жести. Встречались парусиновые палатки. А в остальных местах торчали остатки фундаментов более солидных жилищ с надвинутыми сверху листами покореженного железа. Но не было видно ни одного бездомного.

Штырь поехал дальше, на старую товарную станцию.

До того как свершился Переход и Эльфландия заползла в юрод, превращая его в приграничную зону, здесь находился главный транспортный узел. Но поезда перестали приходить, десятилетия сделали свое дело, и сердце железнодорожной системы города превратилось в мусорную свалку. Теперь, по прошествии стольких лет, под кучами отбросов уже не было видно рельсов. Только старые грузовые вагоны, разбросанные там и сям, возвышались над морем хлама, словно выбросившиеся на берег киты.

Здесь нашли приют крысы — не дети из Сохо, а животные, на которых Лабби в юности училась охотиться. Имелись и другие обитатели. Неистребимые бомжи устроили в недрах свалки свой лагерь. Некоторые даже использовали более или менее сохранившиеся старые вагоны, натаскивали туда ковры, мебель, превращая в подобие настоящего дома. Однако свое название эта местность получила благодаря третьим обитателям, которые и являлись истинными хозяевами свалки.

Место называлось теперь Собачьим городом.

Штырь доехал до края мусорной кучи и остановил мотоцикл. Убрав в карман чарофон, откатил в сторонку большой «харлей» и принялся терпеливо ждать. Он был знаком с правилами. Если ты не свежая гора отбросов, придется подождать.

Они начали спускаться с мусорных завалов, огромные мастифы и маленькие местные колли с крысиными ушками. Немецкие овчарки и доберманы. Но больше всего было дворняг — поджарых, мускулистых псов, в венах которых текла кровь сотен пород.

Собаки окружили мотоцикл, но Штырь не шевельнул ни мускулом, не произнес ни слова. Стоит хотя бы моргнуть, и они набросятся на него всей стаей. Он просто ждал, дыша через рот, чтобы не закашляться от мусорной вони. Собаки не подходили близко, но не потому, что боялись его. Они тоже были знакомы с правилами. Они ждали, точно так же как он.

Наверное, прошло примерно полчаса, когда Штырь заметил краем глаза движение. Через стаю собак брел старый бродяга. Лицо у него было коричневое, обожженное солнцем, волосы белые, тонкие как паутина, доходящие до плеч. На одежде столько заплат, что уже не разобрать, какого цвета была основа. Бродяга шел босиком, кожа на его ступнях могла поспорить по прочности с кирзой. За плечом у бездомного болтался вещмешок, в нем что-то позвякивало. Подойдя к Штырю, бомж просто остановился и уставился на него.

— Я всего лишь хочу поговорить с ней, — произнес Штырь. — Ничего больше.

— С кем поговорить?

Штырь опустил руку в карман — очень медленно, потому что один мастиф приблизился к нему на несколько шагов, — и вынул жестянку с жевательным табаком. Бросил жестянку бомжу.

— С Берлин, — сказал Штырь. — Мне надо просто поговорить с ней, Паццо.

Бомж некоторое время рассматривал жестянку, затем сунул в вещмешок. Не говоря ни слова, он развернулся и пошел по едва заметной тропинке, извивавшейся между горами мусора. Штырь сделал несколько вдохов и выдохов, а затем двинулся вслед за стариком, и собаки волнами покатились за ними, не трогая Штыря, но все-таки держась так близко, что он ощущал тепло их тел.

Паццо вел его по длинной извивающейся тропке через Собачий город, несколько раз останавливался, чтобы добавить что-то в свой мешок, бормотал себе под нос, но ни разу не взглянул прямо на Штыря. Собаки как будто считали все вдохи Штыря. Вонь стояла невыносимая. Воздух казался из-за нее густым, и еще в нем было полно мух. На вершинах некоторых куч сидели крысы, но при виде собак они зарывались в мусор с такой быстротой, что Штырь каждый раз сомневался, не померещились ли они ему.

Прошло довольно много времени, но в конце концов все оказались в узкой расселине между двумя горами мусора, и Штырь часто заморгал от того, что открылось его взору. Он никогда не забирался в центр Собачьего города, даже не подозревал, что такое может существовать здесь.

Несколько грузовых вагонов, составленных в круг, словно фургоны в старом вестерне, обрамляли поляну, окруженную такими завалами мусора, что эти вагоны казались на их фоне игрушечными. Внутри круга росли кусты и трава; лианы, покрытые цветами, оплетали стенки вагонов. Воздух здесь почему-то был чистым. Собаки рванули вперед, предоставив Штырю плестись за старым бродягой. До ушей Штыря донеслись звуки гитары. Когда они с Паццо обогнули ближайший вагон, он увидел Берлин — она сидела у костра с несколькими бродягами.

Здесь были Бренди Джек и Джо До-ди-ди. По-видимому, кто-то из них принес сюда ее гитару, но Штырь не сумел угадать кто. Берлин доиграла до конца песню — медленную вариацию на тему «Блюза Собачьего города». Возможно, она подозревала, что Штырь идет, и играла специально для него? Ему всегда нравилась эта тема. Наверное, Берлин сама ее сочинила, просто никогда не признавалась.

Паццо пошел дальше, и остальные бродяги отошли от костра, увидев Штыря. Он прислонился к большой железной цистерне и поглядел на Берлин. Она посмотрела на него, но выражение ее лица оставалось непроницаемым. Штырь долго смотрел ей в глаза, прежде чем присесть на бревно по другую сторону костра.