Южная Грань - Мария Версон

- Милф! - Гаркнул Стижиан, и только тогда тот замолк. - Я не спасся, и тем более, я не собираюсь становиться святым, спасителем или кем-то там ещё в глазах народа. Перестань нести чушь и посмотри мне в глаза. Видишь эту черноту?

Милф с Маретти замерли, неотрывно смотря на бездонные черные глаза, серебряные кольца которых сузились, став сверхтонкими, едва видимыми, и то только благодаря яркому контрасту с черным фоном. Эта чернота казалось неосязаемой, черной дырой, за которой скрывалось некое пространство, может, другой мир, иное измерение, что угодно.

- Ты думаешь, что человек с такими глазами может стать спасителем? Мне стоит радоваться, что плащ монтерца затмевает мой сумасшедший взгляд, да и к тому же людям не всегда хватает храбрости поднять глаза выше моего плеча. - Его голос начал немного подскакивать, в венах, по непонятной окружающим причине, стала закипать кровь, зрачки с каждым мгновением становились всё уже и уже.

Он прикрыл глаза и молчал несколько минут, делая глубокие вдохи и выдохи. Близнецы в недоумении смотрели на него, не понимая причины его негодования. Конечно, ведь они никогда не были на его месте, и дело тут даже не в тех последних событиях его жизни, а в его детстве и юности, в тех годах, когда он уже был монтерским монахом, и ещё не был стражем Храма Северной Звезды.

С тринадцати лет, как он стал выполнять поручения Тео, малыш Стижиан спасал людей, невинных или негодяев, это не важно, но они были напуганы, загнаны, и видели спасение только в юноше, на плечах которого лежал черный плащ с белой полосой и четырнадцатигранной звездой. Близнецы видели похожие вещи: и страх, и мольбу, но их никогда не отправляли в далекие, забытые даже вездесущими инквизиторами города, где царствовал и негатив, и сила пострашнее его, бывшая словно бы живым воплощением боли:

- Если Млинес призвала нас поддержать королеву - я готов прислушаться и даже поехать из-за этих слов в столицу, склонить перед этой женщиной голову, но становиться символом надежды, и уж тем более - символом надежды на спасение я не намерен.

- Но... - Заговорил было Милф.

- Моя жизнь, не смотря на её небольшую продолжительность, показала мне множество интересный вещей, я повидал немало событий...

Перед его глазами всплыла толпа на площади Дакара, свистящая, орущая, рукоплещущая и ревущая, а следом за этим вспомнилось столпотворение в порту Кайлинна - люди, согласные с мнением меньшинства, диктующего абсурдные правила, люди, неспособные что-то сделать:

- Я хочу помогать людям, но видеть, что все твои силы уходят впустую, что если всегда протягивать им руку, то они никогда не смогут подняться сами.

- Ты дал клятву, Стижиан, она была короткой, всего два слова, но отказываясь помочь человеку, ты обрекаешь его на смерть.

- Разве я клялся защищать человека от другого человека? Нет. Я - монах. Мое дело - рассеивать негатив и все, что он поднимает - нежить, любого уровня силы. Помогая королеве бороться с инквизицией, я действительно рискую нарушить свою клятву, ведь если мы отловим всех лучей и инквизиторов, посадим их в тюрьмы, лишим их власти, где гарантия того, что в рядах стражников или кого ещё не найдется фанатик, который даст им ключи от камеры? Тогда все приложенные мною усилия уйдут впустую.

- Ты говоришь точь-в-точь как её Величество. - Усмехнулся Маретти, и они с братом переглянулись.

Стижиан открыл глаза и посмотрел на братьев:

- Если это так, то наши с ней дальнейшие мысли сойдутся. - Он взял в руки почти пустую кружку с чаем, отпил последний глоток и подождал, пока последние две-три капли сползут по стенкам и капнут на губы. - Уговорили! - Кружка снова с силой ударилась о стол. - Я поеду в Орану. Когда следующий корабль?

- Завтра утром. - Ответил Милф, замявшись. В услышанных словах его многое смущало и беспокоило. Как и то, что Стижиан жив, как и то, что он якобы феникс (он все ещё не верил в это), и то, что его глаза стали походить на демонические.

- Стижиан, а ты не в обиде за тот случай? - Внезапно, очень внезапно спросил Маретти.

- За какой случай? - У того аж глаза округлились.

- За твою спину. - Промямлил он, словно маленький мальчик, признающийся маме, что именно он испортил её любимый парфюм. - Пятьдесят ударов...

- Ах, это... - Промычал он сначала, но потом рассмеялся во весь голос. - Ты что, нет конечно! Я тогда не имел к тебе претензий, а сейчас я и вовсе не вспоминаю о том случае!

Маретти тоже засмеялся, тряся плечами, так быстро и высоко, что, казалось, может помять даже плотную кожу монашеского плаща. Стижиан встал из-за стола:

- Я пойду прогуляюсь, - и очень быстро вышел вон.

День оказался спокойным и солнечным, дул попутный ветер, галдели чайки, небо - чистое, без единой мелкой тучки.

Стижиан умиротворенно взирал на спокойную гладь моря стоя на носу корабля: ему нравилось наблюдать за тем, как расходятся в разные стороны волны. Корабль вошел в зону черных вод - самую глубокую зону, где, вопреки всяческим предрассудкам, не потонуло ни одного корабля.

Монаху, с его точки зрения, снова не повезло, потому что он попал на очень большой и богатый корабль, на котором, помимо пары торговцев и их семей, плыло порядка сотни богатеев, которые после длительного отдыха решили, наконец, вернуться в столицу или её область, чтобы заняться своими делами. Шум на корабле стоят невыносимый.

Они плыли третий день, и все это время было лишь два, может три часа, когда не играла музыка, не звенели разбивающиеся о мачту бокалы, не раздавался мужской басовый гогот и девчачий высокий смех. Следовательно, поспать никак не представлялось возможности, оставалась только медитация, но ею, ввиду серьезных изменений в силе монаха, заниматься было бы небезопасно: Стижиан живо представлял себе, как после пары часов в глубоком трансе, огненная пташка внутри него пробудится и сожжет пусть и крепкий, но все же деревянный корабль.

Красота... Монах поймал себя на том, что он уже очень давно не плавал, ни на корабле, ни так. Тот случай в Храме Северной Звезды, когда он упал в пещерное озеро, полное воды от растаявшего снега и кусочков льда, не в счет.

Стижиан прикрыл глаза и решительно начал растворяться в шуршащем хлюпанье волн о борт, как началось это.

Что - "это" объяснить более чем трудно, потому что ветер не поднялся, небо было все таким же чистым, вдали уже виднелись берега, но море начало сходить сума. Казалось, будто их корабль очутился в банке наполовину заполненной водой, и её начали яростно трясти. Волны поднимались и опускались, швыряя судно то вправо, то влево. Команда корабля с круглыми с выпученными глазами заметалась по палубе, затягивая канаты, убирая паруса, но что бы они не делали, все было тщетно - не ветер швырял корабль, а само море.