Том 7. Публицистика. Сценарии - Антон Макаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В такие дни, как сейчас, пересматривается человеческая история.
Великаны нашей страны там, в пустынном центре Арктики, продолжают ревизию привычных установок человечества и сообщают миру новые идеи.
Нельзя представить ничего более скромного, чем пришедшие к нам радиограммы О. Ю. Шмидта:
«Рады сообщить, что смогли выполнить задание товарища Сталина и создать на полюсе прочную базу для науки и авиации. Наши мысли с нашей великой Родиной».
Здесь слово «полюс» мелькает между прочим, как будто это не заколдованная в студеных просторах недоступная цель вековых человеческих стремлений, а маленький городок где-нибудь на Волге.
Здесь говорится как будто только о «текущих делах»: получено задание и выполнено, создана не историческая победа, блещущая уверенным советским героизмом, а только «прочная база», как будто к неизмеримому числу наших «прочных баз» прибавилось только единица.
Но за этой скромностью весь мир видит величие Советского Союза, на фоне которого совершенно в новом свете выступает фигура человека.
В событиях, происходящих на Северном полюсе, наиболее поражает новое нравственное звучание человека.
Нельзя сейчас не вспомнить капитана Скотта, погибшего с товарищами на обратном пути с Южного полюса в марте 1912 г. Нельзя не преклониться перед его мужественным подвигом, нельзя не восхищаться этой большой человеческой личностью.
Но, когда перечитываешь предсмертные записки и письма капитана Скотта, поражает одиночество, тоска, трагизм, фатальное сопровождавшие героизм подобных людей.
Так становилось ясно, что нравственная атмосфера капиталистического общества — созданные веками традиции разобщения, конкуренции, наживы, спортивного ажиотажа — уже не могла вместить одинокий героизм личности. Между этим героизмом и так называемым обществом всегда стоит «некто в цилиндре», и его присутствие отравляет человеческий подвиг прежде всего в самой центральной идее, в идее цели.
Здесь драма происходила не только в характере организации.
Экспедиция Скотта была прекрасно организована по тогдашнему времени, и все же величие его усилий заранее было опорочено ничтожным нравственным содержанием цели.
Поэтому так незаслуженно легко подвиг Скотта и его товарищей в их собственных глазах потерял всякую цену, когда они нашли на Южном полюсе флаг Амундсена:
«Подошедши ближе, увидели, что это был черный флаг, привязанный к полозу саней, тут же близко остатки лагеря: следы саней и лыж, которые шли туда и обратно, выразительные следы собачьих лап, — многих собак. Вся история как на ладони: норвежцы нас опередили и первые достигли полюса. Страшное разочарование, и мне больно за моих товарищей!.. Конец нашим мечтам, печальное будет возвращение!..
Мы поставили наш бедный, обманутый английский флаг.
И вот мы повернули спиной к цели наших честолюбивых стремлений, и перед нами 800 миль пешего хождения с грузом. Прощайте, золотые мечты!»
Конечно, страшно жаль капитана Скотта, хочется сочувствовать его неудаче, но у советского человека этого сочувствия уже не может быть. Мы уже привыкли к новым масштабам измерения удач и неудач.
Не только не сочувствуешь неудаче Скотта, но не радуешься и удаче Амундсена.
Скорее, становится одинаково жаль и Скотта и Амундсена, и победителя и побежденного, потому что на первый план в наших впечатлениях выступает их героическое одиночество, это страшная неуютность в положении человека в капиталистическом обществе.
Последние строки дневника Скотта и в особенности его письма еще более усиливают это впечатление неуютности и одиночества. Последняя строка дневника Скотта:
«Бога ради, не оставьте наших близких».
В письмах капитана Скотта, написанных над телами раньше его умерших товарищей, читаем: В письме к Д. М. Барри: «Умирая, прошу вас, дорогой мой друг, быть добрым к моей жене и к ребенку. Подайте мальчику помощь в жизни, если государство не захочет этого сделать…»
В письме к вице-адмиралу Эджертону:
«Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы мою вдову обеспечили, насколько это будет зависеть от морского ведомства».
В письме к Д. Д. Кинсей-Крайстчерч:
«Мысли мои о моей жене и сыне. Сделайте ли вы для них, что сможете, если страна не сделает?
Если бы я знал, что жена и мальчик обеспечены, то не очень жалел бы, оставляя этот свет…»
В этих строчках важно не то, обеспечили или не обеспечили близких капитана Скотта.
Важно, что в момент предсмертной тоски он должен рядом с уже умершими друзьями сидеть и писать просительные письма. У него нет ощущения единства с своим народом, нет уверенности в том, что он делает общее дело, за которое отвечает не только он, его жена и мальчик, но и все общество.
В этом именно моменте так ясен нравственный порок капиталистического общества. Сам Скотт в своем собственном подвиге не видит большего, чем пример «джентльменства», — жалкое утешение для героя, оказавшегося в момент своей трагической кончины в положении настойчивого просителя… и только.
И таким же одиноким остался бы капитан Скотт, если бы удалось ему возвратиться к жене, и таким же одиноким был он в каждый момент своего путешествия. Это фатально!
Почему так героически притягательны, так счастливы и так жизнерадостны наши герои? Почему в этой группе людей на Северном полюсе живут и строят «прочную базу» все люди нашей и мысли наши с ними, как и мысли их с нами?
Почему в самой организации этого исторического похода, в каждом воздушном корабле, в каждом пищевом концентрате, в каждой подробности распоряжения и плана так много общественной и государственной заботы?
И почему, наконец, на Северном полюсе собрались не случайные «джентльмены» героического почина, а крепкий коллектив, связанный со всей страной многолетним напряженным опытом работы?
Ответы на все эти вопросы лежат в новой нравственности нового общества.
Потому что исчезли все проклятия капиталистической разобщенности, поедания человека человеком, потому что впервые в мире развевается над нами единый флаг человечества, потому что под этим флагом собрались новые, полной грудью вздохнувшие люди, люди нового подвига и новой человеческой этики.
Наша этика уже не несет в себе припадочной истерики, выпячивания личности, в ней нет надрыва неуюта и одиночества.
Происшествие в «Звезде»
Известно, что критики нередко грешат невоздержанностью в похвалах: едва допишет писатель первую свою вещь, вокруг нее уже клубятся туманные облака критического ладана. Только через год обнаруживается истина: вещь чрезвычайно слабая! Книга стоит на полках всеми своими переизданиями.
Нечто подобное происходит с романом Ф. Олесова «Возвращение», напечатанным в журнале «Звезда» в невиданном еще парадном антураже. Роман появился в сопровождении двух статей его «покровителей» — Б. Лавренева и А. Амстердама — случай, заслуживающий особого внимания.
Из статей А. Амстердама и Б. Лавренева видно, о чем мечтали критики, что хотели они найти в романе: правдивость, типический образ человека, отражение силы советского строя. Видно, куда критики ехали. А теперь посмотрим, куда приехали.
И с автором романа и с его редакторами-покровителями, к сожалению, произошло то же, что произошло с беспризорником Валеткой из романа «Возвращение».
Валетка выезжает из Ленинграда севастопольским поездом, забравшись «в ящик под вагоном прямого сообщения». Однако читатель скоро начинает недоумевать: в каком же направлении поехал Валетка? «За Ростовом-на-Дону, в канавах… переливалась вода». Ясно, Валетка едет на Кавказ. Поезд идет дальше.
«…Суровая русская речь смешалась с гортанными выкриками грузин; здесь можно было услышать напевные голоса казачек и однотонную песню армянина».
И вдруг…
«На утро четвертого дня Валетка приехал к веселому морю, в теплый солнечный Севастополь».
Ехали на Кавказ, а приехали в Крым. Может быть, Крым и не хуже Кавказа, но все же приключение это — необычное.
А при дальнейшем чтении обнаруживается, что вообще вся «поездка» задумана не туда, куда хотелось бы отправиться редакторам романа. Читатели жаждут «возвращения», но и на него в романе нет надежды. А. Амстердам в своей хвалебной статье заверяет, что роман «отражает силу советского строя». Эта прекрасная цель путешествия, но в романе, в сущности, нет советского строя. Если говорить обыкновенной прозой, то необходимо признать «Возвращение» вещью совершенно аполитичной. Приключения Валетки проходят в стороне от советской действительности. Валетка живет в блатном мире, решительно обособленном от советского строя. Представители последнего, если верить Олесову, встречают Валетку довольно бестактно. На просьбу Валетки сделать из него моряка ему отвечают:
