Разведка продолжает поиск - Михаил Федотов

— Вольно, казак! Докладывай сидя, — и сам присел.

Почему-то Сакмаркин, всегда дотошно интересовавшийся любым поиском, даже не принесшим существенных результатов, сегодня не вникал в подробности, не переспрашивал и не уточнял. Молча кивал, соглашаясь, порой невпопад, с тем или иным предположением нашего командира. Иногда он почему-то пристально посматривал на галифе Ивана Митрофановича. Буквально накануне поиска тот нашил новые леи. Теперь они были заметно обшарпаны — пришлось немало поелозить по-пластунски.

Комбриг вдруг перебил Попова:

— Все ясно… Теперь давай-ка выйдем, подышим кислородом. Федотов, — обернулся он ко мне, — ты хочешь глотнуть свежего воздуха?

Всем стало понятно, что комбриг хочет поговорить с командиром и политруком разведки наедине. Но когда ребята по одному стали исчезать из крестьянской хаты, он повысил голос:

— Неужели не ясно: я сказал подышать свежим воздухом вместе со мной только двоим.

День был морозный, дул северный ветер. Комбриг печатал шаг сосредоточенно и молча.

Минули концевую хату. Впереди, на берегу озера, маячили двое часовых.

— Нет, ни от кого не спрячешься, — Николай Александрович весело улыбнулся. — Да и, видно, не стоит прятаться. Разведчики моментально определят, о чем был у нас разговор. — Он вдруг приостановился, сказал отрывисто: — Гарнизон в Больших Бортниках следует немедленно порешить. Поэтому, Иван Митрофанович, все внимание — на Большие Бортники. Все должны узнать до мелочей. Докладывать лично мне. Понятно?

Он, кадровый командир, по привычке выпрямился перед нами. Мы тоже вытянулись по стойке «смирно».

— Да ладно вам, — досадливо махнул комбриг рукой. — У меня это неискоренимо. А вам-то зачем привыкать?..

Вот так был определен для нас постоянный объект разведки — гарнизон Большие Бортники, вклинившийся в нашу партизанскую зону. Предстояло изучить там расположение огневых точек, наличие живой силы и вооружения. Между прочим, это вражеское гнездо находилось примерно в трех-четырех километрах от места расположения нашей разведки. Насолило оно нам, как говорится, до чертиков, и мы с большой охотой и старанием принялись выполнять приказ командования бригады. Предполагалось, что, разгромив здесь противника, мы при благоприятных обстоятельствах с ходу могли бы смять гарнизон в Фролковичах и атаковать аэродром. Такая перспектива нас радовала, и наша разведка тут же включилась в работу. Тактика обычная: постоянное наблюдение — и день, и ночь не спускать глаз с гарнизона. Однако проникнуть туда не удавалось: слишком строг контрольно-пропускной режим. Поэтому чаще всего проводили разведку боем, выясняли наличие огневых точек. Правда, таким способом добычи информации не увлекались, он сопряжен с жертвами, а кому хочется терять друзей-товарищей?..

Как и раньше, ходили в поиск посменно: то Иван Попов, то я с группой бойцов. Отправлялись на задание хорошо экипированными. Надевали все теплое, шерстяное: на ногах — чулки-самовязки, валенки, поверх тулупов или полушубков — маскхалаты, чтобы быть незаметными на белом снегу. Вооружались до зубов. Брали автоматы, диски, гранаты, вещмешки набивали патронами. Меньше всего сухарей или хлеба. Подползали к гарнизону метров на 200–250. Не подползешь — не увидишь и не услышишь, что там творится. Ближе подберешься — могут заметить при вспышках ракет и смешать тебя со снегом и мерзлой землей.

Через неделю мы уже разведали места, куда гитлеровцы заглядывали в первую очередь, куда изредка. Нашли и две точки, откуда удобнее всего было вести наблюдение (патрули туда вовсе не заходили). Первая — напротив деревни, где располагался гарнизон. Строилась деревня незадолго перед войной — улица прямая, широкая, просматривалась из конца в конец. Эта точка и стала главной при наблюдении. Вторую точку, откуда можно было следить за гитлеровцами, выбрали в тылу противника, то есть со стороны Уллы. Это оказалось еще более безопасное место: здесь гитлеровцы меньше всего ждали нас. Чтобы не выявить себя, мы все же вели наблюдение то с фронта, то с тыла.

Однажды лежу со своей группой и вижу: бежит прямо на меня целая рота во фронтовой форме. Поднял бинокль: нет, не те, что постоянно несут охрану. Те — в годах, а эти — лет по 18–19, не больше…

Мы буквально слились со снегом, не шелохнемся. А они все ближе, уже ползут по-пластунски. Затем раздались команды, и солдаты, спешно окопавшись в снегу, открыли бешеную стрельбу по опушке, где мы находились. Стреляли по соснам. Пули взвизгивали над нашими головами, глухо врезались в деревья, иногда срезали ветви и взвывали рикошетируя… Резануть бы из двух пулеметов — и добрая часть гитлеровцев осталась бы навечно неподалеку от этой заснеженной опушки!

Но тут в голову пришла мысль, которую позже подтвердили наши связные: это же недавно призванные — новое пополнение, которое обучают для фронта и, видно, заодно и для борьбы против партизан.

Нет, мы и намека не подали, что находимся в каких-то ста метрах от того места, где шли тактические занятия. Доложили командиру отряда, а он — комбригу. Николай Александрович Сакмаркин дал «добро»: следует проучить гитлеровцев не на теории, а на практике.

Через день, когда новобранцы пошли в наступление на опушку, мы, взяв с собой и третий ручной пулемет, открыли огонь. Не поняв сначала, что случилось, они продолжали бежать, а когда стали падать убитые и раненые, когда увидели кровь на снегу, остановились как вкопанные и все рухнули на землю.

Минут через десять в гарнизоне, видно, поняли, что произошло, и открыли по опушке минометный огонь. Разведчики подхватили оружие и — в лес.

Больше в этом гарнизоне новобранцев не обучали.

К началу 1944 года Полоцко-Лепельская оперативная группа во главе с секретарем Лепельского подпольного райкома КП(б)Б Героем Советского Союза полковником Владимиром Елисеевичем Лобанком объединила 16 партизанских бригад. В их боевой состав на 15 января 1944 года входило 119 отрядов общей численностью более 17 тысяч партизан. Народные мстители контролировали и были полными хозяевами огромной территории в тылу врага — Полоцкого, Лепельского, Ушачского, Бешенковичского, Чашникского и других районов. Партизаны постоянно нарушали или блокировали коммуникации противника, препятствовали оперативному маневру силами и средствами, вынуждали его держать огромные охранные подразделения, отвлекать фронтовые части на борьбу против партизан.

Опасаясь наступления Красной Армии на этом направлении, командующий 3-й немецкой танковой армией генерал-полковник Рейнгардт зимой 1943/44 года решил обезопасить свои тылы и начал активную разведку обороны партизанской зоны, нащупывал слабые места.

К этому времени оборона бригады имени В. И. Ленина проходила по линии Городище — Островляны — Усвица — Аделино — Коренево — Капустино — Тенюги — Козейщина — Стаи — Шарки — Слобода — Бортники. Короче, по населенным пунктам левобережья Западной Двины и далее по реке Улла к ее верховьям. Все эти деревни располагались неподалеку от гарнизона в Улле и сильно укрепленных подступов к нему. Командование бригады знало, что противник концентрирует свои силы вблизи границ партизанской зоны, поэтому все отряды были приведены в повышенную боевую готовность и находились на своих участках обороны.

На рассвете 16 января 1944 года крупные силы вражеской пехоты при поддержке танков и артиллерии начали наступление с Уллы на оборону нашего отряда и соседнего — имени С. М. Кирова. Как раз в это время под Фролковичами вел поиск Иван Митрофанович Попов с пятью разведчиками. Они тотчас же обнаружили гитлеровцев и уже возле моста из засады нанесли неожиданный удар по их передовому подразделению. Внезапность массированного огня в первые минуты посеяла замешательство в рядах противника, приостановила его. Этого было достаточно, чтобы стрелковые взводы двух наших отрядов, услышав бой, заняли оборону. Вскоре прискакали и сами разведчики, доложили о примерной численности наступавших.

Враг главным образом навалился на участок обороны нашего отряда имени М. В. Фрунзе: Козейщина — Тенюги — Бальбиново — Ратьково. До полудня длился упорный бой: ни одна из сторон не уступала.

В полдень гитлеровцы подтянули артиллерию и выдвинули танки. То они, то мы постоянно контратаковали. И обе стороны несли потери. Идя рядом со мной в атаку с гранатой в руке, упал прошитый автоматной очередью Дмитрий Гусаков. Я отлично знал его, всегда рвущегося в гущу схватки, отчаянного партизана из Плиговки. Падали и больше не подхватывались многие из тех, с которыми воевали рука об руку. А вокруг — свистопляска пуль, жужжание осколков, взрывы снарядов и мин.

Когда бежал на КП, увидел на санитарном пункте заместителя командира отряда по разведке Александра Галузо с окровавленной повязкой на голове, Марию Прудник — тяжело раненную партизанку из соседнего отряда, партизана Терентия Белоголовкина. Тут же перевязывали и других раненых.