Вышли из леса две медведицы - Меир Шалев

Глава восьмая

Могучий бык, телега и шелковица

(рассказ для Неты Тавори, написанный его матерью)[45]

Когда-то, давным-давно, в маленьком доме, в далеком поселке, у подножья горы, жил маленький мальчик по имени Дедушка Зеев.

Когда ему исполнилось четыре года, получил Дедушка Зеев от родителей очень особенный подарок.

— Веселого тебе дня рождения, Дедушка Зеев, — сказали ему родители. — Вот, мы принесли тебе маленький саженец шелковичного дерева. Ты будешь поливать его, и ты будешь удобрять его, и когда-нибудь, когда этот саженец станет большим деревом, ты сядешь в его тени и будешь есть его плоды.

Дедушка Зеев очень любил свою маленькую шелковицу.

Он не совсем понимал, что такое ее тень и что такое ее плоды, но он был сыном земледельца и уже умел удобрять и поливать.

Прошло два года.

Дедушка Зеев и его дерево росли и выросли, и однажды его родители сшили ему из ткани сумку, и купили ему тетрадку и карандаш, и сказали:

— Пришло время идти в школу, учить арифметику и азбуку.

Наутро Дедушка Зеев проснулся, взял сумку и пошел в школу.

На улице было много других детей.

Этот первый раз шел в школу, а тот — уже давно ученик, у того книги были перевязаны веревочкой, а у этого книги были в сумке, этот ехал на осле, а тот на велосипеде, этот шел пешком, а того несли на плечах, одни шли быстро, а другие шагали медленно, одни шли по отдельности, а другие группой, а Дедушка Зеев шел со своей мамой и думал о своей шелковице.

— Здравствуй, первый класс, — сказал учитель. — Я ваш учитель и я буду вас учить сложению и вычитанию, чтению и письму.

Все ученики сидели и учили буквы и знаки препинания, цифры и значки «плюс» и «минус», а Дедушка Зеев сидел, и скучал, и думал о своей шелковице:

«Может быть, и она скучает? Ведь когда ее нет со мной, то и меня нет с нею».

И еще: «Может, она хочет пить и нужно ее полить?»

И еще: «Может, она подумает, что я ушел навсегда, и отдаст кому-то другому свою тень и свои плоды».

И еще: «Какое счастье, что она дерево и не может никуда уйти».

Наутро Дедушка Зеев сказал своим родителям:

— Я не хочу идти в школу.

— Почему, Дедушка Зеев? — спросили они.

— Потому что я не учусь. Я только сижу там целый день и скучаю по своей шелковице.

Мама и папа сказали:

— Но это же очень нехорошо, Дедушка Зеев! Дети обязаны сидеть и учиться!

Они сидели, и сидели, и сидели, и сидели.

Они думали, и думали, и думали, и думали, и, наконец, они воскликнули:

— Ура! Мы знаем, что нужно сделать!

Они взяли старую большую телегу и пристроили ей со всех сторон четыре стенки.

— Что вы делаете? — удивился Дедушка Зеев.

— Сейчас поймешь! — сказали ему родители.

И они насыпали на дно телеги толстый слой хорошей земли и добавили к ней немного коровьего навоза.

— Но что вы делаете? — опять спросил Дедушка Зеев.

— Сейчас поймешь, — сказали ему родители.

И они взяли мотыгу, и вилы, и кирку и выкопали глубокий ров вокруг шелковицы.

— Что вы делаете? — испугался Дедушка Зеев.

— Сейчас поймешь, — сказали родители.

Они поставили над деревом треногу из больших и толстых палок, и привязали на верху треноги железное колесо, и перебросили через него очень крепкую веревку.

— А сейчас, — сказали они Дедушке Зееву, — пойди и приведи сюда нашего Могучего Быка, на котором мы пашем в нашем поле.

Родители Дедушки Зеева взялись за веревку и привязали один ее конец к рогам Могучего Быка, а другой конец они привязали к стволу шелковицы, а потом они сказали:

— Ну, Могучий Бык, покажи, на что ты способен! Вперед, только с умом и осторожно.

— Зачем это? — поразился Дедушка Зеев.

— Сейчас увидишь, — сказали ему родители, а также Могучий Бык и дерево шелковица.

И Могучий Бык сильно напрягся, и крепкая веревка сильно натянулась, и железное колесо сильно заскрипело, и шелковица медленно-медленно поднялась в воздух вместе с огромным комом земли, который окружал и защищал ее корни.

И тут Дедушка Зеев очень испугался и закричал:

— Медленней, медленней, осторожней! Чтобы с моим деревом ничего не случилось!

Но дерево воскликнуло:

— Не медленней, а, наоборот, быстрее! Ты думаешь, это так уж приятно — висеть в воздухе и чтобы все твои корни были снаружи?!

Мама и папа велели Могучему Быку поднять дерево еще немного повыше, а потом направили шелковицу точно в центр телеги, и добавили туда земли, чтобы она покрыла все корни, и стали поливать ее до тех пор, пока из телеги не начала отовсюду капать вода и дерево само сказало:

— Хватит, мне уже довольно, мне хорошо!

— Теперь ты понимаешь, Дедушка Зеев? — спросили папа и мама. — Завтра тебе уже не придется расставаться со своим любимым деревом.

Ты поедешь вместе с ним на телеге в школу.

Наутро Дедушка Зеев сам запряг Могучего Быка в телегу, влез в нее и сел рядом с деревом, потом взял в руки вожжи и сказал маме и папе:

— Привет, родители, я поехал.

А Могучему Быку крикнул:

— Вперед!

И Могучий Бык потянул, и телега выехала со двора на улицу.

На улице было много детей, все на пути в школу.

Этот ехал на осле, а тот на велосипеде, этот шел пешком, а того несли на плечах, одни шли медленно, а другие быстро, а Дедушка Зеев ехал в телеге, запряженной Могучим Быком, и в ней росло настоящее живое дерево.

Когда они въехали во двор школы, Дедушка Зеев остановил телегу прямо напротив окна своей классной комнаты, а потом вошел в класс и сел у окна прямо напротив своей шелковицы.

Целый день он учил стихи и песни, и рассказы, и цифры, и буквы, и знаки препинания, а также «плюсы» и «минусы», и весь день он был хорошим и внимательным учеником.

Но когда учитель не видел, он улыбался в окно своему дереву, а когда Могучий Бык закрывал глаза и зевал от скуки, потому что быки скучают больше, чем все остальные животные и люди, он протягивал руку в окно, и гладил его по носу, и шептал ему:

— Не спи, Могучий Бык, учись вместе со мной, потому что учиться — это очень важно.

На большой перемене поел Дедушка Зеев питу с сыром и маслинами, потому что именно это он любил есть, а Могучему Быку он дал сена, потому что это то, что любят есть большие быки.

А тот навоз, что Могучий Бык произвел, когда поел, он спрятал в земле под своим деревом, потому что это то, что любят есть деревья.

А после уроков Дедушка Зеев опять взобрался на свою телегу, сел под своим деревом, сказал Могучему Быку:

— Вперед! — и вернулся домой.

Так у них тепёрь проходили день за днем: Дедушка Зеев учился, не давая себе лениться, шелковица росла и давала плоды и тень, а Могучий Бык от многих чесаний носа и охапок сена вырос так, что превратился из Могучего в Громадного, и не просто Громадного, а Громаднейшего из Громадных, и больше не засыпал на уроках, а слушал учителей, и выучил все буквы, и знал все цифры, и стал быком Дедушки Зеева, и Дедушка Зеев любил его больше всех остальных быков.

Глава девятая

— Я вспоминаю: летний вечер, развороченная постель, его левая рука под моей головой, а правая обнимает меня, или наоборот, решите сами, какое наоборот вы выберете, и я читаю ему стихотворение Бялика «Возьми меня под свои крылья». Вам смешно? Это было у нас что-то вроде обычая. Эйтан многое пропустил в школе, и я помогала ему залатать дыры. Я читала ему, показывала репродукции знаменитых картин, а с этим Бяликом вообще произошла смешная история. Эйтан, который школьником удирал со всех уроков литературы, вдруг загорелся этим стихотворением, особенно двумя словами: «Будь мне». Это интересно, и это я говорю вам как учительница, интересно, какая мелочь может увлечь человека, у которого никогда не было никакого интереса ни к искусству, ни к литературе, ни к поэзии. Но почему-то именно эту пару слов, самых поэтичных и, честно сказать, самых туманных в этом стихотворении, он воспринял с пылким энтузиазмом.

— Что, оно так и было написано, когда нам преподавали этого Бялика в школе? — спросил он.

— Да.

— Не может быть. Это ты сейчас добавила.

Наши уроки литературы проходили в кровати, естественно. «Мы двое, ты и я, — говорил он, — зе ту оф ас, две голые в кровати и с Бяликом притом». Но я читала ему и других поэтов. «Этот Альтерман мне нравится, — говорил он. — У него часто появляется буква „э“. И с Ионой Волох я тоже встретился бы с удовольствием». Но что до Бялика и его «будь мне», то именно к этому выражению Эйтан почему-то прилип и именно его он себе присвоил и начал употреблять по любому поводу и в любом смысле. Вместо «скажи мне», или «обними, поцелуй, погладь, коснись меня» он говорил «будь мне». Я не уверена, что Бялик имел в виду именно это, но в нашем обиходе «будь мне» стало означать — сделай мне приятно и хорошо, на сердце, в душе и в теле. Будь мне. Увлеки меня, укачай меня или свяжи меня, и вообще — делай со мной все, что твоей душе угодно. Покажи, что ты любишь меня, что ты понимаешь мою любовь, и объясни, только объясни медленно и точно, как именно ты ее понимаешь. И еще — что у нас есть наше «вместе», наше «друг для друга», не просто мужчина для себя и женщина для себя, но именно «ты будь мне» и «я буду тебе», и не только в повелительном наклонении и в будущем времени, но и в настоящем: «я есть тебе, ты есть мне». «Кстати, слово „любовь“, — удивил он меня однажды, — нужно писать: „л-ю-б-о-г“. Это ближе к Всевышнему». Ага, я уже вижу по вашим глазам, что кое-что проникает даже сквозь ваши гендерные заборчики! Я опытная учительница, уж я-то знаю, как понимание отражается в глазах…