Дверь обратно - Марина Трубецкая

— Конь, говоришь, — недобро усмехнулся мужик и распахнул ворота.

Передо мной стоял настоящий доподлинный…

— Кентавр, — ахнула я.

— Как? — прищурившись, переспросил тот.

— Кентавр, — послушно повторила я, — ну вас ведь так называют.

— Вообще-то никаких таких кентавров здесь отродясь не было. А прозываемся мы просто — коневрусы. Ну заходи, краса девица, коль великий Семаргл[11] указал тебе этот путь. И ты, конь в кожаном пальто, тоже.

Ну вот кентавр и кентавр! Все отличие только в том, что на лбу у коневруса находился длинный острый рог.

Зайдя в ворота, я огляделась. Вот не знать бы того, кто нам открыл, могла бы поспорить на что угодно, что это поселение людей. И еще лезло в голову пушкинское: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!»; было полное ощущение, что я нахожусь на съемках очередной сказки Роу. Каждый дом был весьма причудливо разукрашен в разные цвета. Такая искусная резьба украшала наличники окон, дверей и коньки крыш! Ни одно строение не обходилось без витых столбов. Красота неописуемая!

И, только если приглядеться, становилось понятно, что дверные проемы гораздо больше, чем принято у людей, окна выше, нигде нет вторых этажей, да и ступенек особо не видать. Коневрус возвышался надо мной горой. От земли до макушки было явно больше двух метров, да еще рог сантиметров в сорок. Конечно, куда такому в обычную дверь войти. Хозяин сделал приглашающий жест рукой и повел нас в центральную избу. Она была гораздо больше остальных. Если прочие строения располагались вдоль частокола, то эта была точно по центру.

Пока мы шли за ним, я смогла разглядеть нашего кентавра поподробнее. Черные волосы на голове распущены и свисают до поясницы. Ну грива и грива! Кое-где в волосах и хвосте проглядывают большие круглые бусины, образующие какой-то геометрический узор. Лоб перетянут кожаным шнурком.

Торс, весь состоящий из тугого переплетения мышц, укрыт кожаной жилеткой, распахнутой на груди. Вот только руки подкачали. На таком богатырском тулове они казались слишком короткими, так как заканчивались где-то в районе живота.

— Добро пожаловать в родовую моего табуна, — сопроводив слова приглашающим жестом, коневрус первым зашел в дом.

Я даже не помню, когда последний раз находилась под крышей! Расчувствовавшись, начала оглядывать жилище. Практически пустая комната. У дальней стены — огромная русская печь, естественно покрытая разноцветным узором. Посредине высокий длинный стол. По стенам развешаны пучки трав и оружие: копья и луки. В углу кучей валялись шкуры. Свет проникал через высоко расположенные оконца с вставленными в них разноцветными стеклышками. Эти самые стеклышки потрясли меня больше всего. От всего этого убранства я ожидала каких-нибудь рыбьих пузырей в окнах, промасленных тряпиц, а вот поди ж ты — витраж, е-мое! У печи колдовала молодая особь женского полу. Увидев нас, замерла с ухватом в руках.

— Ну что ты, Светлоглаза-нар, как будто людей никогда не видела? — хмыкнул наш провожатый.

— Никогда и не видела, — подтвердила хорошенькая кобылка, — на моем веку люди, если и забирались по эту сторону Борея, то наше становище на их пути, видимо, не попадалось.

И, махнув хвостом, с интересом уставилась на меня. Я в долгу не осталась. Волосы у Светлоглазы были тоже темные, а глаза и впрямь отличались какой-то необычайно светлой голубизной. Это могло бы показаться отталкивающим, но темно-голубой ободок исправлял ситуацию. Одежда и украшения мало чем отличались от мужского варианта, разве что жилетка была плотно застегнута на груди, да рог короче и тоже украшен разноцветными бусинами. Вдруг она заполошно взмахнула своими короткими ручками:

— Что ж я вас, гости дорогие, на пороге-то держу! Подстаивайесь к столу, сейчас табун с охоты вернется — снедать будемо!

Я подошла к столу, столешница начиналась аккурат под моим подбородком. Светлоглаза опять взмахнула руками и в замешательстве посмотрела на коневруса.

— Сейчас жеребячий принесу из детской половины, — ответил он на немой вопрос и вышел.

Кобылка начала метать из печи на стол горшки и горшочки. Ухват так и мелькал в ее руках. Потом процокала копытами куда-то за печь и вернулась со стопкой хлебов и крынками молока. В это время закончилось возведение стола более подходящего для меня размера.

— А конь в кожаном пальто есть будет? — Бородатая морда улыбалась мне в лицо.

— Да не конь он, — досадливо поморщилась я, — он для переноса вещей, типа сумка, только болтливая очень.

— Не сумка, а саквояж, — влез в разговор Савва Юльевич.

— Да уж вижу, что не конь, — коневрус, задрав бороду вверх, заржал, — уж своих-то предков мы чтим и уважаем. А ты коню разве что линялой шкурой приходишься! — и опять заржал, скаля белые зубы.

Саквояж был большим поклонником всяческих шуток, потому с радостью поддержал собеседника хихиканьем.

— Быстробег-нур, — вдоволь насмеявшись, низко поклонился коневрус.

— Савва Юльевич, — почтительно скукожился в ответ «не-конь».

— Может, вы помыться с дороги желаете? — поклон в мою сторону.

Помыться! Вот это дело! С тех пор как я покинула детдом, гигиена покинула меня. Не считать же банно-прачечными процедурами заплыв в ледяной речушке и редкие споласкивания во встречных озерах! Я еще, как задрыга какая-то, к столу потащилась! Запашок-то от меня, поди, почище, чем от взмыленной кобылы. Тут же зачесалась голова и все прилагающееся к ней туловище.

— Если можно, — попытавшись придать максимум достойности голосу, тоже поклонилась я.

Светлоглаза провела меня в местную баню. Показала, где холодная, где горячая вода. Ткнула меня носом в какие-то плошки, в которых, как я выяснила, были березовая зола и щёлочь для мытья волос и тела. Потом повесила на крючки кусок грубой шкуры.

— А это что? — решилась я все-таки спросить.

— Скребок для спины и ног, — спокойно пояснила она и удалилась.

Ну да. Представив короткие ручки коневрусов, несложно догадаться, что дотянуться ими до всех участков собственного тела явно проблематично. Но как уж они изгалялись с этим скребком, непонятно. То ли об стену шоркались, то ли еще как. Полотенце мне тоже не было выделено. Видимо, парнокопытным оно ни к чему. Да-а… Я посмотрела на саквояж.

— А скажите-ка, многоуважаемый Савва Юльевич, не ходил ли почтенный Прохор Иванович с тобой в баню?

— Было дело, — важно кивнул болтун, — в Сандуны аккурат кажную пятницу.

— А предоставь-ка мне тогда полную банную экипировку его.

Саквояж распахнулся. Сверху лежал веник, потом какие-то кальсоны, нижняя рубаха и мочало.

— Полотенце где?

— Так не носил он с собой. Банщик Митька его казенным обтирал.

— А шампунь?

— А что это? — Вылупил он на меня оранжевый глаз.

— Ну голову чем моют.

— А! Ну ранее ему кухарка наша из яйца чего-то намешивала, а уж как новый век начался… вот, — внутри появился какой-то пакетик, — новейшее средство от немецкого химика Ханса Шварцкопфа. Водой разбавлять надо.

Взяв этот кулек, я отправилась в помывочную. В пакетике оказался порошок, пахнущий фиалкой. Ничего такой запах! Я с осторожностью нанесла его себе на волосы, потерла, прополоскала — вроде нормально. Повторила процедуру. А остатки использовала для тела. Лепота! Вспомнив про зубную щетку, лично врученную мной саквояжу, я и зубы почистила. Обтеревшись кое-как нижней рубахой пятничного любителя Сандунов, я стребовала с Саввы Юльича новый комплект своей же одежды. И вот такая вот вся сверкающая, как новый пятак, вернулась обратно в центральную избу.

Табун уже был в сборе. Куча народу толпилась возле стола, оживленно беседуя. К трапезе еще не приступали, похоже, ждали нас. Заметив мое появление, вперед вышел могучий седовласый коневрус и низко поклонился.

— Мудрослов-нур, нурлак этого стойбища.

Похоже, что-то типа вожака табуна, догадалась я.

— Стеша, — поклонилась и я, подумала и добавила: — Турист.

Судя по недоуменным взглядам присутствующих, про туристов они не слыхивали. Поэтому Мудрослов что-то хмыкнул в густую окладистую бороду и пригласил разделить с ними хлеб-соль. Я думала, что меня тут же засыпят вопросами, но нет. Все разговоры за столом касались только прошедшей охоты. Я же себя чувствовала просто дура дурой, питаясь за одним столом с детьми. Еда, несмотря на мое предубеждение, была вполне себе — тушеное мясо с какими-то кореньями. Но удовольствия я большого не получила. Стоя есть было непривычно, особенно на гудящих после долгого перехода и бани ногах. Поэтому я еле-еле дождалась конца трапезы.

После того как все поели, табун вышел на улицу и обступил меня. Я, с позволения коневрусов, уселась на стоящую во дворе колоду. Увидев, что народ и не думает расходиться, смущенно кашлянула.