Тайна отца Брауна (рассказы) - Гилберт Честертон

– Стало быть, вы не советуете взламывать дверь? – спросил Мандевиль.

– Нет, если вы хотите, чтобы она играла, – ответил отец Браун. – Если вы взломаете дверь, она поднимет содом и уйдет из театра. Если вы оставите ее в покое, она, вероятнее всего, выйдет – просто из любопытства. Я бы, на вашем месте, оставил кого-нибудь сторожить дверь, а сам запасся терпением часа на два.

– В таком случае, – сказал Мандевиль, – давайте репетировать те сцены, в которых она не занята. Моя жена позаботится о реквизите. В конце концов самый важный акт – четвертый. Начнем?

– Что вы репетируете? – спросил священник.

– «Школу злословия», – сказал Мандевиль. – Может, это и хорошая литература, но мне нужны пьесы. А жене нравятся эти классические комедии. По-моему, в них больше классики, чем смеха.

В эту минуту к ним подошел, ковыляя, старик привратник, которого все звали просто Сэмом, – единственный обитатель театра в те часы, когда нет ни репетиций, ни спектаклей. Он дал хозяину визитную карточку и сообщил, что его хочет видеть леди Мириам Мардек. Мистер Мандевиль ушел, а отец Браун еще несколько секунд смотрел на его жену и увидел, что по ее увядшему лицу блуждает слабая, невеселая улыбка.

Потом он тоже вышел в фойе вместе с актером, который его привел, своим близким другом и единоверцем, что не так уж редко в театральной среде. Уходя, он слышал, как миссис Мандевиль все тем же ровным тоном приказывала миссис Сэндс занять пост часового у запертой двери.

– Миссис Мандевиль, как видно, умная женщина, – сказал священник, хотя и держится все время в тени.

– Когда-то она была очень интеллигентной, – грустно сказал Джервис. – Она отцвела и опустилась, выйдя замуж за такое ничтожество, как Мандевиль. У нее самые высокие театральные идеалы. Но, разумеется, ей не часто удается привить их своему супругу и повелителю. Вы представляете, он хотел, чтобы такая женщина, как она, играла мальчишек в балаганных пантомимах! Он признавал, что она хорошая актриса, но говорил, что пантомимы выгодней. Из этого вы можете заключить, как чутко и внимательно он относится к людям. Но она никогда не жаловалась. Как-то она мне сказала: «Жалобы всегда возвращаются к нам, как эхо с другого конца света; а молчание укрепляет нашу душу».

И он указал на широкую черную спину Мандевиля, беседовавшего с двумя дамами, которые вызвали его в фойе.

Леди Мириам была высокой, томной и элегантной дамой, красивой той современной красотой, которая взяла за образец египетскую мумию. Ее черные прямые стриженые волосы казались шлемом, а сильно накрашенные губы оттопыривались, что придавало лицу презрительное выражение. Ее спутница была очень живая дама с некрасивым, но привлекательным лицом и волосами, как бы посыпанными серебряной пудрой. Звали ее мисс Тереза Тальбот. Говорила главным образом она, леди Мириам казалась слишком усталой, чтобы говорить. Только когда Браун и Джервис проходили мимо, она нашла в себе силы сказать:

– Театр, вообще говоря, – скука. Но я никогда не видела репетиции в обыкновенных костюмах. Может быть, это забавно… В наши дни так трудно найти что-нибудь новое…

– Конечно, я могу дать вам ложу, – поспешно ответил Мандевиль. – Будьте добры, пройдите сюда. – И он повел их в другой коридор.

– Интересно, – задумчиво промолвил Джервис, – этот ли сорт женщин предпочитает Мандевиль?

– А какие у вас причины думать, – спросил священник, – что он вообще предпочитает кого-нибудь собственной жене?

Прежде чем ответить, Джервис не меньше секунды смотрел на него.

– Мандевиль – загадка, – серьезно сказал он. – Да-да, я знаю, что он похож на самого среднего обывателя. И тем не менее он – загадка. У него что-то на совести. Его жизнь что-то омрачает. Я совершенно случайно знаю об этом больше всех. Но я не могу понять то, что знаю.

Он огляделся – нет ли кого поблизости – и прибавил, понизив голос:

– Я не боюсь рассказать вам, ведь вы крепко храните тайны. Вчера меня очень поразила одна вещь. Вы знаете, что Мандевиль работает в маленьком кабинете в конце коридора, прямо под сценой. Так вот, мне дважды пришлось пройти мимо, когда все думали, что он там один. Более того, я оба раза точно знал, где все женщины из нашей труппы.

Одни были у себя, других не было уже в театре.

– Все женщины? – переспросил Браун.

– У него была, женщина, – почти шепотом сказал Джервис. – Какая-то женщина постоянно ходит к нему, и никто из нас ее не знает. Я даже не знаю, как она туда попадает – вход только из коридора. Кажется, я как-то видел какую-то даму в вуали или в капюшоне. Она бродила, точно призрак, около театра. Но это не призрак. Я думаю, это и не «интрижка». Скорее всего тут пахнет шантажом.

– Почему? – спросил Браун.

– Потому, – сказал Джервис уже не серьезно, а мрачно, – что я слышал, как они ссорились. И под конец она сказала звонко и грозно три слова: «Я твоя жена».

– Вы думаете, он двоеженец? – задумчиво сказал отец Браун. – Что ж, двоеженство и шантаж идут рука об руку.

Кстати, репетиция, кажется, началась…

– Я не занят в этой сцене, – улыбнулся Джервис. – Сейчас репетируют только один акт – ждут, пока одумается ваша итальянка.

– А ведь верно, – заметил священник. – Интересно, одумалась ли она?

– Мы можем вернуться и поглядеть, если хотите, – сказал Джервис; и они снова спустились в коридор, одним концом упиравшийся в кабинет Мандевиля, а другим – в уборную синьоры Марони.

Недалеко от другого конца коридора они увидели актеров, поднимавшихся по лесенке на сцену. Впереди шли Вернон и старик Рандол – они очень торопились; миссис Мандевиль шла за ними своей обычной размеренной поступью, а Норман Найт, кажется, отстал нарочно, чтобы поговорить с ней. Браун и Джервис услышали обрывок их разговора.

– Я вам говорю, к нему ходит женщина! – гневно говорил Найт.

– Тсс! – отвечала миссис Мандевиль своим серебристым голосом, в котором все же звенела сталь. – Вы не должны со мной так говорить. Помните, что он – мой муж.

– Хотел бы я об этом забыть! – сказал Найт и бросился на сцену.

– Не вы один знаете, – спокойно сказал Браун, – но вряд ли это наше дело.

– Да, – пробормотал Джервис. – Похоже на то, что это знают все, но об этом никто ничего не знает.

Они подошли к тому концу коридора, где грозный страж охранял итальянскую дверь.

– Нет, не выходила, – мрачно сказала миссис Сэндс. – И не умерла, двигается. Не пойму, какие она там еще фокусы задумывает.

– А вы, случайно, не знаете, мадам, – с неожиданной изысканностью обратился к ней Браун, – где сейчас мистер Мандевиль?

– Знаю, – ответила она. – Видела, прошел в кабинет минуты две назад. Только он вошел – помощник позвал всех на сцену и занавес подняли. Значит, там и сидит, вроде не выходил.

– Вы хотите сказать, что в его кабинете только один выход, – небрежно заметил Браун. – Ну, кажется, репетиция идет, несмотря на все причуды синьоры Марони.

– Да, – ответил Джервис, помолчав. – Я отсюда слышу голоса актеров. У старика Рандола прекрасно поставленный голос.

Оба замерли, прислушиваясь. Зычный голос старого актера действительно донесся до них. Но прежде чем они заговорили снова, до них донесся и другой звук.

Это был грохот, и раздался он за закрытой дверью маленького кабинета.

Браун пронесся по коридору, как выпущенная из лука стрела, и, прежде чем Джервис очнулся и побежал за ним, он уже дергал изо всех сил ручку двери.

– Заперто, – сказал он, поворачивая к актеру чуть побледневшее лицо. – Эту дверь надо взломать сейчас же.

– Вы думаете, – испуганно спросил Джервис, – что таинственная дама опять там? По-вашему, случилось… что-нибудь серьезное? – И прибавил, помолчав: – Кажется, я могу отворить. Я знаю такие замки.

Он опустился на колени, достал из кармана перочинный ножик с длинным лезвием, покопался немного в замке, и дверь распахнулась. Войдя, они сразу заметили, что в комнате нет второй двери и даже окна, а на столе горит большая лампа. Но еще раньше они увидели, что Мандевиль лежит ничком посредине комнаты и струйки крови ползут из-под его лица, словно алые змейки, зловеще сверкающие в этом неестественном пещерном свете.

Они не знали, как долго они глядели друг на друга, пока Джервис не сказал, словно освобождаясь от трудной мысли:

– Если та женщина сюда вошла, она как-то вышла.

– Может быть, мы о ней слишком много думаем, – сказал отец Браун. – В этом странном театре творится так много странного, что не все запоминаешь.

– О чем вы? – быстро спросил Джервис, – О многом, – сказал Браун. – Ну, хотя бы о другой запертой двери.

– Да ведь в том-то и дело, что она заперта! – воскликнул актер.

– Тем не менее вы про нее забыли, – сказал священник.

Он помолчал, потом задумчиво добавил:

– Эта миссис Сэндс – довольно неприятная особа.

– Вы думаете, она соврала и мисс Марони вышла из уборной? – тихо спросил актер.