Пляжная музыка - Пэт Конрой

— Нет, пострадали мы все. Это был смертельный удар, Майк. Понимаешь? Мы любили Кэйперса, верили в него и шли за ним, — нахмурился я.

— Но ты ведь смог переступить через это. И остальные тоже.

— Но не тот парень, которого ты ищешь. Уверена, что Джордан не смог через это переступить, — сказала Ледар. — Если, конечно, он все еще жив.

— Ты знаешь, где он? — снова спросил меня Майк.

— Нет, Майк. Мы были на заупокойной службе. Помнишь? По вине Кэйперса Миддлтона никто из нас не видел Джордана после тысяча девятьсот семидесятого.

Майк вынул из наружного кармана чековую книжку, выписал чек на десять тысяч долларов и протянул мне.

— Это первоначальный взнос. Отведи меня к Джордану… и я выплачу еще десять тысяч.

Я посмотрел на чек и рассмеялся. Поднес его к догорающей свече, стоявшей на столе. Я с удовольствием смотрел, как ярким пламенем горит чек, а потом бросил обгоревшую бумагу в эспрессо Майка.

— Майк, ты плохо меня знаешь. Тебе нужно срочно подготовиться к выпускным экзаменам. Нужно научиться снова стать человеком. Когда-то ты был неплохим парнем. Просто забыл последовательность действий.

Майк подался вперед, глаза его злобно сверкнули.

— У меня для тебя новость, Джек. Ты больше не капитан команды. Школа далеко позади, и давай посмотрим фактам в лицо: маленький Майк живет лучше всех остальных. Можешь проверить. Начиная с журнала «Пипл» или «Кто есть кто» и кончая церемонией вручения «Оскара». Майкл Хесс — это человек, с которым считаются в мире кино. У всех у нас за этим столом дела идут чертовски хорошо. Ледар пишет свои знаменитые киносценарии. Ты пишешь кулинарные книжки для сытых туристов, а еще выпустил пару книжонок для путешественников, чтобы рассказать всяким придуркам, как пройти к Сикстинской капелле. А я забираю все ставки.

— Майк, сделай одолжение, заткнись, пожалуйста! — воскликнула Ледар. — Ты хоть сам слышишь, что говоришь? Господи, нашел чем хвастаться — статьей о себе в журнале «Пипл»! Как трогательно!

— Я скажу то, что хочу сказать. Посмотри на Джека. Такой праведник, такой задавака! С чего это вдруг, Джек? С какой, черт возьми, стати? Сжег чек, словно Франциск из этого гребаного Ассиза. Но вот что я тебе скажу, приятель. Я выпишу чек на бóльшую сумму. Буду добавлять цифры и наконец перешибу твою цену, так что ты бухнешься на колени и сделаешь мне минет.

— Тебе придется долго писать, чтобы перешибить цену, Майк, — улыбнулся я, пытаясь разрядить обстановку.

Но Майк с дьявольским упорством продолжил лобовую атаку:

— Ты еще и смеешься надо мной? Ты смеешься над Кэйперсом Миддлтоном, виновным только в том, что он хочет сделать Южную Каролину местом, где всем станет лучше жить?! Может, мы и недотягиваем до твоих гребаных высоких нравственных стандартов, Джек, но наши жены с моста не прыгают. Все наши девочки по-прежнему ходят целые и невредимые с сумочками от Гуччи и кредитными картами. Никого из них не пришлось вылавливать из реки. Извини, что так грубо, старик. Но факт есть факт.

Я закрыл глаза и не открывал их, пока не почувствовал, что взял себя в руки. Мне хотелось перепрыгнуть через стол и долго бить Майка по лицу, чтобы кулак был весь в крови. Но потом я подумал о Ли и Шайле и не стал отвечать на выпад Майка.

— Ну давай же, Джек! — спокойно сказала Ледар. — Убей его. Он этого заслуживает.

— Извини, — неожиданно произнес Майк. — О господи! Прости меня, Джек! Это был не я. Это не я сказал. Открой глаза. Посмотри на мое лицо. На нем написано Р-А-С-К-А-Я-Н-И-Е. Раскаяние. Чистосердечное. Клянусь тебе, Джек. Это был не я. Никто так не любил Шайлу, как я. Ты должен меня простить.

Я открыл глаза и с трудом выдавил из себя:

— Я тебя прощаю. Ты любил Шайлу, и только по этой причине я не утопил твою несчастную задницу в Большом канале.

— А можно, я это сделаю? — невозмутимо произнесла Ледар. — Почему все лучшее достается мужчинам?

— Здорово сказано, — подхватил Майк. — Запиши эту фразу, и утром я ее напечатаю. Это пойдет в сценарий.

Вечер окончился. По дороге в «Гритти палас» Майк пытался исправить оплошность, был само очарование и даже заставил меня разок засмеяться.

Я так ничего и не сказал и презирал себя за то, что слушал Майка. Я слишком хорошо знал его и прекрасно понимал, что все эти шутки и смех были завуалированным извинением. Мозг мой напряженно работал. Мне надо было вернуться в Рим и предупредить Джордана Эллиота, что Майк Хесс у него на хвосте.

Глава пятая

Я отвез Марту в римский аэропорт. Пока она в десятый раз проверяла, захватила ли с собой билеты до Южной Каролины, мимо прошли итальянские солдаты с автоматами в руках.

— Никак не могу привыкнуть к автоматам в аэропорту, — сказала она.

— Зато краж в магазинах стало меньше, — заметил я. — Дай-ка куплю тебе здесь капучино. К выходу на посадку меня не пропустят.

— Из-за терроризма?

— Наверное. С Красными бригадами, похоже, справились. Но ООП[47] все еще не угомонится. Ливия не дает о себе забыть. ИРА тоже может что-нибудь выкинуть. Даже на Корсике поднялось освободительное движение.

— В таком случае зачем ты здесь живешь?

— А разве Атланта не стала в прошлом году криминальной столицей? Самое большое число убийств в Штатах.

— Да, но в аэропорту там совершенно безопасно, — возразила она.

Мы пили капучино и наблюдали за ярко одетыми саудовцами, вошедшими в здание аэропорта. Они прошествовали мимо большой группы из Ганы, облаченной в национальный одежды. Пока стоишь в римском аэропорту, то мимо проходят представители самых разных стран, и я не перестаю удивляться этой связи со всем миром. Я почти физически ощущаю здесь любовь к путешествиям, чувствую, как в крови людей вскипает адреналин, когда они поднимают глаза на электронные табло и сверяют их данные с мелкими цифрами на своих аккуратно выписанных билетах. Аэропорт — это место, где я практически могу видеть, как движется время. Люди просачиваются через двери и ворота, словно песок в песочных часах.

— Джек, наверное, мне незачем говорить тебе об этом, но Ли — потрясающий ребенок. Ты отлично ее воспитываешь.

— Я просто наблюдаю, Марта. Она растет сама по себе.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты привез ее домой!

— Я этого не сделаю, — как можно мягче ответил я. — Извини, Марта.

— Обещаю: сцен не будет.

— Как ты можешь это обещать? С таким-то отцом.

— Ты что, всегда его ненавидел? — тихо спросила она. — Даже когда был ребенком? Наши дома стояли впритык друг к другу.

— Нет, я стал его ненавидеть, только когда узнал поближе. Думаю, это началось после того, как Шайла вышла за меня, а он сидел шиву[48].

— Мама умоляла его не делать этого.

— А когда после смерти Шайлы он сидел шиву во второй раз, я стал «ценить» его еще больше.

— Он правоверный еврей. И в тот раз он был прав.

— Но, черт возьми, он был совсем не прав, когда сделал это после нашей свадьбы! — взорвался я.

— Повторяю, он считал, что поступает как правоверный еврей.

— И как плохой человек. Марта, а ты сама-то любишь отца? Шайла точно не любила.

Марта на мгновение задумалась.

— Я уважаю его, Джек. Жалею его. За все, через что ему пришлось пройти.

— Через что бы ему ни пришлось пройти, миру он отплатил сполна.

— Он говорит: то, что ты скрываешь от него внучку, — самая жестокая вещь, с которой он когда-либо сталкивался, — сказала Марта.

— Получается, что Джек Макколл переплюнул все ужасы Второй мировой войны в соревновании за то, кто заставит Джорджа Фокса страдать больше?

— Он не виноват в том, что он такой, какой есть, и в том, что не может не страдать.

— И я тоже, Марта. Ну все. Тебе пора идти.

Перед воротами досмотра мы обнялись и долго стояли, прижавшись друг к другу.

— Марта, не могу не отдать тебе должное. Это было очень смело с твоей стороны. Ты не побоялась рискнуть, и я это оценил.

— Надеюсь, это только начало, Джек. Мы бы хотели, чтобы Ли стала частью нашей жизни. Мама мечтает с тобой увидеться.

— Поблагодари ее. Я подумаю.

— Ты и Шайла, Джек… — задумчиво произнесла Марта. — Никогда не понимала, что вас связывало.

— И не ты одна, — бросил я вслед Марте, которая уже направилась к воротам досмотра.

Я вернулся домой и до вечера работал над статьей о Венеции и отеле «Гритти палас». Мне нравится писать о разных городах и местной кухне, поскольку это помогает отвлечься от наболевших вопросов.

Для того чтобы уловить истинный дух каждой страны, где я побывал, и позволить читателям понять, к чему трепетнее всего относятся местные жители, я тружусь денно и нощно, обращая свою тоску по дому в нечто вроде Священного Писания. Для меня писать о Венеции всякий раз как брать очередной барьер. Город напоминает павлиний хвост, распущенный над Адриатикой, его бесконечное очарование, отраженное в воде, вызывает желание найти новый тайный язык, украшенный незатертыми словами, которыми можно было бы описать Венецию иностранцам. И здесь я каждый раз перед лицом этой вечной красоты страдаю от несовершенства языка. Часами я бьюсь над тем, чтобы сделать этот переполненный туристами город своим и только своим, стараясь найти нечто такое, что могло бы удивить даже венецианцев.