Пеле-король футбола - Алан Фонтан

— Кончится тем, что ты своими несчастными тряпками меня обваришь.

— Ничего не поделаешь. Чтобы быть красивым, надо страдать.

Какой-то автомобиль на полном ходу повернул у входа на стадион «Вилья Бельмиро», и его шины завыли, как в детективном фильме. Вошли Кутиньо и Пепе.

— Ты брось делать смущенный вид, словно помпадур на диване, — шутил Кутиньо. — Ведь это мы, два храбреца, обливаясь потом и кровью, зарабатываем твой хлеб насущный, коллега.

Да, основательно вспотел этот толстый Кутиньо. По его блестящей коже, словно смазанной маслом, бежали ручейки, начинавшиеся у золотой цепочки, которая спадала на шею.

— Хоть немного похудей, — сказал ему Пеле, — иначе ты не сможешь снять с пальца кольцо.

Его грудь раздалась настолько, что ноги казались тощими и созданными для чего-то другого. Говорили, что это происходило из-за гланд. Кутиньо улыбнулся и стал похож на счастливого мальчишку. Подсел к Пеле:

— Ну, лодырь, как дела?

— Все время дергает. Я скоро подохну от этих порошков, лекарств, врачей, газет, от этой неподвижности, лазарета, скамейки запасных, от всего.

— Почему ты так нервничаешь?

— Я хочу опять играть, вот и все. После Кубка мира в Чили я сижу в запасе. Вынужден оставить всех в самое трудное время, нервничать в качестве зрителя, и именно тогда, когда команда нуждается во мне. Финал Кубка мира, потом Кубок чемпионов, а я не участвую ни в одном из двух серьезнейших матчей против «Милана» и ответном и решающем на «Маракане». Я уже на пределе. Проходят дни, недели, месяцы, а я все заточен в лазарете, скованный мокрыми тряпками. Абсурд! Припарка на деревянную ногу.

— Ты себе в голову вбиваешь мрачные мысли, дружище. Эти процедуры нужны.

— Ну какое тепло может проникнуть через ткани, я тебя спрашиваю? У нас семь шкур, одна на другой.

— По одной шкуре на каждый день недели. Это позволяет менять их, — сказал Кутиньо, снимая бутсы.

А тебе нужно сменить пластинку, коллега.

— Я слышал, — продолжал Пеле, — что во «Фламенго» есть «край», у которого как раз эта болезнь. Забыл, как она называется… Это не выдумки. Ноги у него словно изъеденные молью.

— Он, конечно, служил вместо манекена? — подначивал Кутиньо.

— Тебе лишь бы посмеяться. Во всяком случае, если в один прекрасный день твои мышцы будут рваться, как папиросная бумага, ты тогда сам в этом убедишься.

— Ты слишком много болтаешь.

Был слышен чистый голос Винискус Морано, поющего популярную в последнее время песню, фатальную и веселую, где говорилось о любви, о женщине, которую куда-то забросила судьба, о слезах и страданиях, что несет с собой эта роковая любовь. Очень славная, мелодичная линия. Пеле, который немного играл на гитаре и даже, баловался сочинением нескольких песен, не возражал бы стать автором этой музыки. И слов тоже:

Я знаю, что буду тебя любить,Всю жизнь буду тебя любить.Я знаю, что буду слезы лить,Всю жизнь, я знаю.

Этот тип кое в чем разбирался. Пеле самому хотелось знать, когда же кончатся его неудачи.

— Маседо, — позвал он — сними свои простыни. На сегодня мне хватит быть мумией.

В душевой вратарь Лаерсио требовал мыло, которое у него только что стащили. Чуть дальше — хохотал Дальмо, а Пеле пробивался сквозь все густеющий пар в надежде найти свободный бокс и пустить воду.

Думая об этом позднее, он пришел к выводу, что, пока мылся, кто-то о нем говорил с доктором. Маседо? Кутиньо? Пепе? Поди узнай! Иначе каким образом лекарь догадался? Откуда ему стало известно о плохом настроении Пеле? Медика беспокоила безысходная тоска, подтачивавшая Пеле. Врачи, как никто другой, знают, насколько важна воля больного для быстрейшего выздоровления.

Когда Пеле вернулся в лазарет, чтобы условиться с Маседо о процедурах на следующий день, доктор Итало Консенино искал в шкафу лекарство. Он наклонился и правой рукой стал рыться в тюбиках.

— Добрый день, доктор, — произнес Пеле.

— Привет, Эдсон. Прекрасный денек, но слишком жаркий для футбола, не правда ли? А вот и то, что я искал. Прекрасное средство для печени! Я точно помнил, что еще немного оставалось. Ну пошли обедать.

Доктор Итало Консенино никогда не повышал голоса. Очень часто он вообще не говорил, а ограничивался улыбкой. Увлеченный индусской религией и всем необыкновенным, он пользовался огромным авторитетом у руководителей и игроков «Сантоса». Этот сорокалетний мужчина со спокойными жестами и лукавым взглядом скорее походил на внимательного старшего брата, чем на ученого.

— К делу. В котором часу ты придешь сюда завтра?

— К десяти.

— Поздно. А не мог бы ты явиться до девяти?

— Зачем? Ведь процедуры уже назначены!

— Чтобы спокойно обследовать пораженный участок и посмотреть, как идет поправка.

— Говорят, что некоторые формы разрыва не лечатся, — не успокаивался Пеле, — что к мышцам не возвращается прежняя эластичность, что они остаются навсегда ослабевшими, как старые подтяжки. В Рио, во «Фламенго», играл «край», у которого мышцы были в подобном состоянии и рвались при каждом усилии.

— Разумеется, ты думаешь, что у тебя такое же состояние?

— Нет, не совсем, доктор, но я этим весьма озабочен.

— Ладно, решено. Завтра в девять часов я покажу, что у тебя нет ничего похожего.

Пеле проснулся от пения птиц. С моря дул прохладный ветер, но тянувшийся в сторону порта теплый морской туман извещал о том, что день будет жаркий. Нога, казалось, занемела. Он провел рукой по больной мышце, еще «не проснувшейся» после отдыха.

Он рывком соскочил с кровати и стал под душ до того, как начать чистить зубы. Тщательно завинтил крышку на тюбике с зубной пастой. «Как это некоторые люди могут оставлять открытыми тюбики, открытыми двери, открытой свою жизнь?» — подумал он.

Порыв ветра хлестнул по пальме, в саду длинные банановые листья сухо затрещали. Не предвестник ли это тропического урагана?

Кожа сидений в машине уже раскалилась. Пеле опустил все стекла и тихонько тронулся с места. В глубине улицы ему преградил путь катящийся с шумом трамвай, и кондуктор приветствовал дружеским знаком игрока, которого, конечно же, узнал. Вокруг «Вилья Бельмиро» жизнь еще не начиналась. Чего вдруг приезжать так рано? Но, к удивлению, доктор Консенино уже болтал с Лимой в лазарете. Что происходит в это утро?

— Вот и проснулся, парень.

— Откровенно, я не думал увидеть вас на ногах. Честное слово, вы перестали спать.

— Поехали быстрее, — сказал доктор. — Прежде чем приехать в больницу и обследовать ногу, мне нужно остановиться в одном месте минут на пять. Но это по дороге.

Они поехали вдоль моря, затем повернули к центру. Доктор вел машину молча, оба игрока тоже ничего не говорили. Проехав рынок, они затормозили, чтобы не наскочить на группу мальчишек.

Автомобиль ехал еще минут десять, прежде чем остановиться перед серым зданием. Над дверью висела надпись: «Институт судебной медицины».

Пеле и Лима переглянулись:

— Мы вас обождем, доктор, — сказал первый.

— Еще чего, — ответил врач, — я приехал сюда, чтобы показать тебе кое-что. Лима, можешь пойти с нами, ты не помешаешь.

Они снова обменялись удивленными взглядами и последовали за врачом, Пересекли вестибюль, вышли во двор, покрытый цементными плитами, и повернули направо. За высокой белой без стекол дверью находилась комната, куда вошло наше трио. Мебелью там служили три стоящих в углу дачных стула. Четыре никелированных крана блестели над двумя металлическими баками.

Можно подумать, что это фотолаборатория. В ноздри Пеле ударил специфический запах, но он не мог определить, какой именно.

Не обращая внимания на их нерешительный вид, врач открыл следующую дверь. Оттуда внезапно хлынул резкий запах, который Пеле уже распознал.

— Входите, — сказал доктор и закрыл за ними дверь.

Морг… Четыре плиты в водянисто-обманчивом свете и неподвижно лежащая фигура над белеющим полотном. Это морг. Раньше они слышали только рассказы об этом, не больше. А вот сейчас они тут. В ловушке. Ими овладело чувство дурноты, подобное тому, которое испытывают, внезапно оказавшись перед лицом смерти, перед ее властью, перед ее леденящим присутствием. О, доктор отлично провернул это дело! Формалин… Дурной запах, сильный и едкий, который хватал за горло. Он перемешался с плотным и пресным запахом тел.

Они застыли у двери. Доктор, открывая маленький ящик, пошутил:

— Подойдите, он не кусается. Вы, конечно, предпочли бы оказаться сейчас в самой гуще свалки самой грубой защиты чемпионата, чем быть в этой тихой комнате, не так ли? Впрочем, это вопрос вкуса…

Они подошли к врачу в тот момент, когда он поднимал простыню. Перед их ошеломленным взглядом предстала напряженная и с виду твердая нога мулата.