Будьте осторожней с комплиментами - Александр Макколл-Смит

Она взяла сына на руки. Он был теплый, кожа слегка влажная. Чарли снова начал хныкать.

— Ты голодный, да? — спросила она, И ответила за него: — Конечно. Конечно. Пора тебя кормить.

Он с жадностью набросился на детское питание, присосавшись к бутылочке. Потом она положила его к себе на плечо, осторожно поглаживая по спинке, — она делала так после каждого кормления, чтобы его не мучили газы. Обычно это успокаивало Чарли, и он срыгивал, но сегодня он оказал матери сопротивление и извивался, как будто хотел высвободиться.

— Нехорошо? — пробормотала она. — Ты себя неважно чувствуешь?

В ответ Чарли зашелся в крике, черты его исказила ярость, личико покраснело от напряжения. Его не нужно было переодевать, и Изабелла встревожилась. Она знала, что не следует ничего себе выдумывать, что побагровевшее лицо — обычно не признак менингита, а понос не обязательно свидетельствует о брюшном тифе, но все родители склонны паниковать и воображают бог знает что, пока кто-нибудь их не разуверит. Это нормально, подумала она. Просто он немножко горячий — а в комнате было довольно жарко, когда я вошла, — вот он и выражает свое недовольство. Все совершенно нормально.

Она взяла Чарли на кухню. Ему там нравилось — наверное, из-за ярких цветов: красная плита, желтые цветы, изображенные на эстампе в рамочке, который висел над холодильником, кухонное полотенце в синюю клетку. Однако сейчас он продолжал плакать, не обращая внимания на краски.

— Ну что ты, Чарли, — сказала она. — Не все же так плохо! Конечно нет.

Но теперь он буквально надрывался. Она снова положила его себе на плечо и похлопала по спинке, надеясь, что выйдут газы, вероятно, причинявшие ему беспокойство. Но ему стало от этого еще хуже, и она прекратила. Виноградная вода.

Она опустила Чарли в маленький манеж, который держала в углу кухни. Он начал яростно протестовать, заходясь в крике, и воркование Изабеллы не утешило его. Потом она поднялась наверх, на минутку оставив Чарли, и открыла дверцу шкафчика в ванной.

Бутылка с сиропом от кашля была на месте, коробочка с пластырями, аспирин и термометр — тоже, но виноградной воды не было. Изабелла удивилась. Она же поставила ее сюда, за бутылкой с сиропом от кашля, — она была в этом уверена. Но виноградной воды определенно не было, а это означало, что Грейс нашла ее и забрала.

Изабелла рассердилась. Наверное, Грейс искала виноградную воду и взяла на себя смелость забрать ее. У нее нет никакого права так поступать, подумала Изабелла, никакого. Это ее шкафчик, а не Грейс, и ей одной решать, что должно в нем находиться.

Она начала спускаться по лестнице. Чарли все еще протестовал, его крики доносились из кухни.

— Я иду, Чарли, — сказала она ему. — Иду.

Звук ее голоса, по-видимому, утихомирил Чарли, и он умолк. Или захлебнулся? — спросила себя Изабелла и пустилась бегом, перепрыгивая через две ступеньки. Он не захлебнулся, и когда она добралась до кухни, снова заплакал, размахивая ручонками в бессильной ярости. Лицо его покраснело, он заходился в плаче. Когда Изабелла взяла его на руки, он немного упокоился, но видно было, что он все еще испытывает дискомфорт.

— Что с тобой, мой милый? Что не так?

Чарли как будто прислушался к ней, затихнув на минутку, но потом снова расплакался. «Все не так, — казалось, хотел он сказать, — и ты во всем виновата, во всем».

Изабелла решила, что нужно дать ему детский аспирин. У нее был пузырек с этим лекарством в одном из кухонных шкафов — там же, где детское питание и запасные бутылочки. Осторожно придерживая малыша, она открыла дверцу свободной рукой. Там, за бутылочками, она увидела виноградную воду, с характерным старомодным ярлыком. Изабелла мрачно усмехнулась. Значит, это работа Грейс, как она и подозревала. Да, она была права.

Изабелла потянулась было за аспирином, но потом передумала и достала виноградную воду. Отвинтив колпачок, она понюхала бесцветную тягучую жидкость. У нее был приторный, цветочный запах — как у дешевых духов. Но запах не был неприятным, и под влиянием порыва она поднесла открытую бутылочку к носу Чарли. Это сразу же подействовало, как нюхательные соли — при обмороке викторианских леди. Крик сразу же прекратился, и Чарли сделал слабую попытку схватить бутылочку.

Изабелла достала из кухонного ящика чайную ложечку и положила ее рядом с раковиной. Трудно было одной рукой налить в ложечку виноградную воду — другой она все еще держала Чарли, — и немного жидкости пролилось. Затем она взяла ложку и, не пролив больше ни капли, поднесла к ротику Чарли. Выражение лица у него тотчас же сделалось довольным, и он перестал плакать.

— Милый наркоман, — прошептала она.

Изабелла снова взглянула на бутылочку. На ярлыке перечислялись компоненты. Она прочитала: обычные травы, имбирь, укроп и фенхель — все это можно увидеть на полках в супермаркете. Она поискала крамольное слово «сахар», но его тут не было. И никакого признака алкоголя. Совершенно безопасно.

Чарли угомонился и, побыв немного в саду с Изабеллой, снова заснул. Изабелла отнесла его в кроватку и вернулась в свой кабинет, чтобы разобраться с остальной почтой. Ее отвлекли статьи о философии налогообложения, а потом Чарли, поэтому она не сразу заметила письмо от профессора Кристофера Дава. Теперь она вскрыла конверт, по шапке на листе бумаги сразу же поняв, что письмо от него. Ты пишешь мне, Дав, подумала она. Тебе недостаточно, что ты меня подсидел, — ты еще и пишешь мне. Усевшись, она принялась читать письмо.

Дорогая миз Дэлхаузи! (У меня докторская степень, Дав, — не то чтобы я ею козыряла, но ты мог хотя бы проявить учтивость.)

Думаю, Вы слышали от профессора Леттиса о переменах, грядущих в «Прикладной этике». (Ты же их и инициировал, Дав.) Редакционная коллегия попросила меня возложить на себя обязанности редактора, и хотя я колебался, занимать ли пост, на котором сейчас такое достойное лицо (оставим в стороне виноградную воду!), тем не менее я указал, что готов это сделать.

Мне известно, что у нас запланировано несколько специальных выпусков, в том числе на тему философии налогообложения. Мне бы не хотелось вмешиваться преждевременно, но я немного сомневаюсь, стоит ли выпускать слишком много подобных номеров, особенно в таких специализированных областях, как философия налогообложения. Моя собственная точка зрения заключается в том, чтобы учитывать тот факт, что мы в первую очередь популярный журнал. Существуют, как Вы знаете, многочисленные специальные журналы, включая те, что занимаются этикой бизнеса, и мне думается, что философия налогообложения будет уместнее там, нежели у нас. (Ближе к делу, Дав.) По этой причине мне кажется, что мы должны пересмотреть планы этого номера.

Полагаю, это лишь один из вопросов, которые нам было бы лучше обсудить при личной встрече. Насколько мне известно, у Вас родился сын — мои поздравления! — поэтому мне было бы легче приехать в Эдинбург, нежели Вам — в Лондон. Если Вы известите меня, в какие дни свободны, я приеду на встречу. Мы могли бы обсудить детали передачи дел, и я бы взглянул на архив журнала. Затем мы могли бы организовать его пересылку. У меня на кафедре полно места, у нас пустует много встроенных шкафов — хотите верьте, хотите нет; правда, я это не афиширую, чтобы университетское начальство не превратило их в кабинеты для младших преподавателей! (Это была шутка.)

Письмо заканчивалось еще несколькими шутливыми замечаниями. Прочитав его, Изабелла с минуту в раздумье смотрела на него, потом скатала в шарик и отправила в корзину. Неожиданно для себя она попала точно в цель, как заправская баскетболистка. Но она тут же почувствовала себя виноватой и, подойдя к корзине, достала шарик и разгладила письмо. Я не стану опускаться до уровня Дава, сказала она себе. Ни за что.

Усевшись за письменный стол, она достала чистый лист почтовой бумаги.

«Дорогой профессор Дав! Рада была получить от Вас письмо. Конечно, я с удовольствием встречусь с Вами в Эдинбурге, и вот дни, когда я свободна. Должна Вас предупредить, что архив журнала весьма обширен, так что для его хранения потребуется много места…» Изабелла остановилась и взглянула в окно. Следует ли ей это писать? И она продолжила: «И, наверное, мне также следует Вас предупредить, что я считаю этот архив своей личной собственностью».

Она прочла написанное. Вероятно, она неправа насчет того, что архив принадлежит ей. Часть его действительно ей принадлежит: личные письма, адресованные ей как редактору, и копии писем, которые писала она, на своей собственной бумаге. Все это, несомненно, ее собственность. Но вот рукописи… Впрочем, это был предупредительный выстрел, который, как она считала, следовало сделать.

Изабелла подписала письмо, положила в конверт и наклеила марку в правом верхнем углу. Марка была простая, самая обычная, и на ней, как всегда, изображалась голова королевы. В каком огромном количестве писем, подумала Изабелла, невольно участвовала ее величество — в неприятных и постыдных письмах, в которых сообщалось об отставке или содержались угрозы, в письмах от адвокатов, в анонимных письмах… На этом Изабелла остановилась. Ее письмо было по делу и вполне достойное — такое письмо, несомненно, написала бы и сама королева премьер-министру, попытавшемуся узурпировать ее власть. Нет, письмо не нуждается в дальнейших оправданиях. Оно будет отправлено, получено Давом в том туманном месте, где он обитает, и, как надеялась Изабелла, должным образом переварено.