Как если бы я спятил - Михил Строинк

50

— Правило номер один! В столярном цехе всегда порядок!

Мой первый день в столярном цехе. Инструктор, самопровозглашенный сержант по муштровке солдат, требующий, чтобы его называли «шеф» (когда я спросил, хорошо ли он готовит, он не оценил шутки), знакомит меня с устройством мастерской. Это низкорослый, коренастый мужичок с взъерошенными усами, в которых застряли опилки вперемежку с соплями. На шее у него болтаются защитные очки, словно награда за проявленное геройство в битве за территорию фигурной резки лобзиком. Знание своей профессии подчеркивают и другие регалии. Складной метр, например, он использует как указку, и после каждого объясненного правила тычет им мне в грудь. Каждое объяснение я должен сопровождать словами: «Понял, шеф».

— Правило номер два! В столярном цехе не бывает несчастных случаев!

— Понял, шеф!

— Правило номер три! Если несчастные случаи все-таки происходят, мы применяем соответствующую процедуру!

— Вы же сказали, что несчастных случаев не бы… Понял, шеф!

После трехсот двадцать четвертого правила я уразумел одну вещь: здесь куда больше структуры, чем в саду. Сегодня я начинаю обучение с того, что смотрю, как фрезеруется ножка стола. Понаблюдав за этой операцией три раза кряду, я уверен, что научился, и выражаю желание взяться за дело самому. Инструктор глядит на меня так, словно видит летающие верстачные тиски.

— Нет, парень, ты, наверное, совсем сдурел! Ты сегодня не возьмешься ни за какие ножки! Ты начнешь, как все, сначала! С подметания мастерской!

Ничего не поделаешь, все оставшееся рабочее время я аккуратно выметаю стружку. Утренняя смена заканчивается в одиннадцать, после чего я отправляюсь на прием к доктору-неумейке и главному психиатру (совершеннейший плеоназм; но когда на первой встрече я ему об этом сказал, он меня не понял). Я сам попросил меня принять. Для промежуточной оценки моего состояния.

51

Для подобных бесед у нас выделены специальные кабинеты. Абсолютно безликие белые помещения с круглым столом посередине. Доктор Мандерс и доктор-неумейка уже меня поджидают. Доктор-неумейка нервничает больше моего, поскольку судорожно пытается поддержать разговор о птичках со своим начальником. Доктор Мандерс — само спокойствие. Он излучает его в таких количествах, что можно заразиться. Хотя доктор-неумейка к нему, похоже, невосприимчив. Мандерс позволяет ему договорить и поворачивается ко мне. У него крошечная белая бородка и пышная белая шевелюра Эйнштейна. Синтерклаас, которого все любят.

— А… Беньямин… как дела?

На секунду я сбит с толку. Своего имени я не слышал года три с половиной. Беньямин — только отец так меня называл. Все другие пользовались дериватами. Беньи (мама), Бен, Бенно, Бенк (Грегор, когда ему нужны были деньги), Беньё (Флип) и другими. Может, мне не стоит бояться своего нормального имени, может, оно мне больше подходит?

— Вообще-то в последнее время дела идут гораздо лучше, доктор Мандерс.

— Рад слышать. Зови меня просто Оливер… Может, расскажешь поподробнее?

У доктора-неумейки явно отлегает от сердца. Он ведь понятия не имел, о чем я хотел с ними поговорить, и заранее беспокоился, какое впечатление я произведу на его шефа. Я приступаю к заготовленной речи.

— Сначала мне было не под силу вспоминать прошлое. Вообще что-либо вспоминать. Моя прежняя бессодержательная шутовская жизнь в контрасте с теперешней ситуацией вызывала исключительно болезненные ощущения. Которые я блокировал. Во время сеансов групповой терапии Патрик (я чуть было не забыл настоящее имя доктора-неумейки) настойчиво просил меня вернуться в прошлое. И вот недавно мне это удалось.

Доктор Мандерс записывает по ходу моего монолога. Доктор-неумейка сияет как блин на сковородке и решает для проформы тоже что-нибудь набросать.

— В процессе пересмотра своей жизни я остановился на самом трудном ее моменте. Моменте совершения преступления. Как бы глубоко и с какими бы благими намерениями я ни копался в своей памяти, мне было сложно что-то там обнаружить. Это вполне объяснимо. Я находился в состоянии сильного алкогольно-наркотического опьянения. Я долго размышлял, как мне быть, и наконец-то пришел к выводу, что я больше не вправе убегать от своего преступления.

Я смотрю на листок с записями доктора-неумейки. Он нацарапал всего одно слово «пересмотр», окружив его квадратиками, решетками и цветочками.

— И что это для тебя значит, Беньямин? — доктор Мандерс прерывает мое внезапное молчание, как по составленному наперед сценарию.

— Это значит, что я думаю, что я, наверно, и вправду виновен. Или точнее: я думаю, что так или иначе, но я виновен. Нет, простите. Я виновен. Вот что это значит. Я виновен, — вздыхаю я, притом искренне.

Господа-доктора в восхищении. Они называют это «прорывом» и «строго говоря, уже давно его предвидели». Мы обсуждаем новый план лечения. С сегодняшнего дня терапия направлена на разрешение двух вопросов. Вопрос «почему?», то есть как до этого могло дойти, какие факторы моей прошлой жизни сыграли роль в случившемся? И вопрос «что дальше?», то есть как повлияет это на мое будущее?

Они прощаются со мной, чтобы с глазу на глаз обсудить кое-какие детали.

— Удачи, Беньямин, мы будем пристально наблюдать за твоими успехами в ближайшее время, — говорит доктор Мандерс.

— Надеюсь, отныне ты будешь активнее участвовать в групповой терапии, — бросает под занавес доктор-неумейка.

Эти психиатры не устают действовать мне на нервы, но, вероятно, так оно и задумано. Возможно, суетливый, неуклюжий укол доктора-неумейки на самом деле прекрасная методика лечения. Небольшие удары током с целью привести тебя в движение. У него получилось. Будущее покажет, но я во всяком случае зашевелился. Я чувствую облегчение и душевный подъем. Это что-то новое. Мы сотрудничаем, служители психиатрии и я.

52

Четыре года назад все было иначе. Если ты считаешь, что твоя жизнь катится как по маслу, а моя жизнь именно так и катилась, и тебя вдруг хватают с поличным за совершение кошмарного злодеяния, то билет на прямой рейс в центр судебной психиатрии тебе обеспечен. Я вырос в приличной семье, не имел судимости (так, мелкие шалости), зашибал огромные деньги и даже приобрел определенную репутацию в мире искусства — с какой стати мне брать на себя столь тяжкий грех? В том центре они обстоятельно в этом разобрались.

В невзрачном здании с видом на Утрехтский канал обследуют потенциальных кандидатов на принудительное лечение в психиатрической больнице. Врата в ад. В этой тюремной башне на самом деле нет заключенных. Ну мы, на срок чуть меньше недели. Потом нас все равно распределяют по психушкам, где и начинаются подлинные мучения или очищение. Странные люди, работающие в этом центре, по сути, сидят там дольше всех.

За короткий период пребывания в центре судебной психиатрии тебя экзаменуют по всем статьям. Ты ведешь бесконечные беседы с людьми, обладающими неиссякаемым терпением (что раздражает), и заполняешь психологические тесты, по четыреста раз выясняющие одно и то же. Единственное, что я помню из этих тестов, это аббревиатуры, содержащиеся в их названиях. И то, что эти сокращения были сложнее самих названий. Зачем тогда вообще сокращать? Или это тоже своего рода тест? Как ни крути, в тестах надо набрать максимальное количество баллов. Когда целый день тебя тестируют, ты можешь набрать их целую кучу. В какой-то момент я почувствовал себя Диего Марадоной и стал вести себя соответствующим образом.

— Эй, док, как я сдал сегодняшний тест по нарциссизму?

— С очень высоким результатом.

Радостный танец на публику, с поочередным целованием кулаков.

— Я знал!

— Док, а вчерашний тест по шизофрении?

— С высоким результатом.

— Точно?

— Точно.

— Стопудово?

— Да!

У меня явно неплохо получалось.

Прибавьте к этому еще и антисоциальное расстройство личности и получите мою святую троицу. Три разновидности личностного расстройства, которые можно увязать с совершенным мною преступлением или, по крайней мере, с обстоятельствами его совершения. В общей сложности это означает: принудительное лечение в психиатрической больнице. Несмываемый штамп и никакого сочувствия.

Признаюсь, я действительно был немного нарциссом. А кто нет? У меня успешно шли дела. Деньги текли рекой. Я был средоточием собственной вселенной. Если за это наказывать, то можно посадить за решетку поголовно весь парламент и всех тех, кто работает в «Южной оси»[36].

Шизофреник? Логично! Я считал, что только теряю время, заполняя эти тесты. Я думал, что это шутка. Фарс. Я же был невиновен. Станешь тут слегка параноиком, если толпа врачей в белых халатах беспрестанно расспрашивает тебя, почему ты сделал то, чего ты на самом деле не делал.