Паника - Андрей Ждань

нему невозможно было привыкнуть, а еще в том, что с каждым шагом он менялся. Первое время я улавливал нотки заскорузлой рвоты, потом мои обонятельные рецепторы вторили, что пахнет разложившейся тушей гиены, пройдя Интернешнл дистрикт, я был уверен, что от меня исходит благоухание дерьма, выблеванного мертвой гиеной. Что-то в моей голове ломалось.

Прохожие реагировали предсказуемо моему виду и запаху. Облачившись в шкуру отсеченного от социума маргинала (а в этот момент я уже буквально сжился с проклятой футболкой) я заметил ряд вещей, которые упускал, гуляя по городу с чашкой маккиато и раздумывая в какой ресторан пригласить вечером Лию. Люди сторонились меня. Нищие ведь бывают двух видов – сидящие и стоящие. Если сидящих не замечать просто – иди себе мимо и не смотри на него, можешь иногда бросить монету в картонную коробку, чтобы потом тешить себя тем, что ты прилагаешь хоть какие-то усилия для помощи несчастных, которым повезло меньше, то стоящих, да еще и идущих тебе навстречу, игнорировать куда сложнее. Тут уже нужно прилагать усилия, уворачиваться, смещаться в сторону, вилять, чтобы, не дай Бог не коснуться социально-прокаженного, или, того хуже, не встретиться с ним взглядами. И делать это все нужно с беспристрастным лицом – словно ничего не происходит, а этот нищий с катарактой и гниющей рукой, всего лишь дуновение ветра, невидимое и моментально забывающееся. Еще один пункт социального контракта – люди которые есть и которых нет. Люди Шредингера. Я улыбнулся.

На углу Дирборн и Восьмой улиц я жадно припал к, наверное, последней водяной колонке в Сиэтле, после – набрал воды в пластиковую бутылку, найденную по пути возле какой-то стройки. Да, меня можно поздравить – я официально пал на дно, и теперь отчаянно его исследую. Мог ли я представить такое еще вчера вечером, засыпая перед телевизором под классическую серию Доктора Кто?

Во рту пересохло буквально сразу, как я напился. А если еще учесть, что я трижды прятался за углами, чтобы отлить, выводы были неутешительны – все плыло перед глазами не из-за стресса, а из-за повышенной глюкозы в крови. Мне нужно срочно найти «Сахаптин».

Я остановился и оглядел улицу. Солнце безжалостно ослепляло, пот заливал глаза. Очки я снял, так как новенький Рэй-Бен слишком диссонировал с моим образом нищего, козырек бейсболки не слишком помогал. Прислушавшись к своему организму, я ощутил хаотическое биение сердца. Если я ничего не выдумываю, меня начала терзать аритмия. Это не остановило меня от быстрого выкуривания сигареты, после которого сознание чуть прояснилось, а сердце предприняло попытки выскочить через горло. Вздохнув, я двинулся дальше.

Чем ближе я подходил к высоткам и Фест Хилл, тем незаметней становился. Люди просто отскакивали от меня, словно я был утыкан шипами. Запах, конечно, имел значение, но в основном это было следствием той социальной парадигмы, которую я начал познавать лишь сегодня. Если бы кто-то залез ко мне в голову во время моего марш-броска, он мог бы восхитится этим сюжетом:

«Молодой человек из среднего класса, волею судьбы обвиненный в убийстве, которое он не совершал, бежит от продажных полицейских. В ходе своего приключение он погружается в, лишенную радостей, жизнь обездоленных обитателей городского дна и осознает, как мало значения он раньше придавал этим несчастным, всеми покинутым людям, живущим в социальном аду, за чертой бедности. Это переворачивает его мир и после своего оправдания он начинает волонтерскую деятельность, помогая беднякам, промывая раны наркоманам и деля пищу с проститутками из гетто.»

Как-то так. Вот только правда состояла в том, что за время, проведенное в ореоле невыносимой вони, исходящей от футболки Баскин Роббинс и олицетворяющей собой всю эту субкультуру бездомных и опустившихся, я не начал испытывать ничего кроме прилива ненависти и омерзения к ним. Моя социальная маскировка, конечно, отводила от меня глаза, но, до определенной поры. До какого-то хипстера, возомнившего себя фотохудожником, в попытке найти долбанную поэзию жизни в лицах нищих или полицейского, идущего в гражданской одежде домой, которому за день впечатался в память мой фоторобот.

Нельзя расслабляться ни на секунду.

И нужно, мать его, найти гребанный «Сахаптин».

Может нужно было купить пистолет у того бомжа, которого я про себя начал называть «Кэтти». Забавно, но первый в моей новой жизни полноценный диалог у меня случился с ним. Была еще та толстуха возле банкомата, но она не в счет.

Нет, это плохая идея, Кэтти бы пристрелил меня, как только узнал бы что у меня есть еще пара двадцаток. Наверное. Или ограбил бы, но со своей прелестью не расстался бы. Я могу утверждать это с уверенностью, уж я-то знаю старика Кэтти.

Черт, мне нужен «Сахаптин».

Я сидел на автобусной остановке на Мэдиссон и наблюдал за центром Якамы Фармасьютикалс на той стороне улицы. Люди входили и выходили. Хотел бы я быть на их месте. Но я здесь. В одиночестве. Ожидающие автобуса смещались от меня в сторону, повинуясь волшебству моего силового поля.

Дважды по улице проезжали патрульные автомобили. Им не было до меня дела. Как и мне до них.

Наконец я поднялся и устремился вдоль улицы, не сводя взгляда с щуплого парня в темно-синем костюме с портфелем в руках. Ходить в таком летом можно только если тебя к этому принуждает корпоративная этика. И если ты настолько низко расположен в пищевой цепочке, что эта этика для тебя сродни библии. На пешеходном переходя я пересек дорогу и пристроился в паре метров за ним. Пройдя пару кварталов я приблизился к нему и схватив мертвой хваткой полу его пиджака, прижимая спиной к себе.

– Только издай звук, и я выстрелю.

Парень встал как вкопанный. Я ощущал мелкую дрожь, бежавшую по его тщедушному телу и тепло, а еще невыносимую вонь, исходившую от меня.

Иди вперед и поверни направо в переулок. Слушай меня и вернешься домой целым.

Дрожь усилилась, и он повиновался моему приказу. Мы медленно пошли вперед. Я не видел его глаз, но очень живо представлял, как он отчаянно вращает ими, ища зрительного контакта с кем-то из прохожих. Но, тщетно – никто не поможет. Всем насрать.

Возле означенной подворотни парень сделал попытку рвануть вперед, но я крепко держал его. С силой вжал в спину деревянный брусок, заменяющий мне пистолет, я рывком втянул его в уличный аппендикс, заставленный мусорными баками и поддонами. Нужно сказать, что к этой операции я подошел довольно добросовестно, предварительно исследовав несколько кварталов вокруг медицинского центра, в поисках оптимально незаметных мест для беседы с