Хотелось бы сегодня - Валерий Шашин

Сахатов, став полноправным штатным сотрудником, особой радости не проявил. Выставил, правда, торт, безкалорийный и довольно вкусный. Три дня пили с ним чай, а потом он кончился.

Но вот что странно. Когда Сахатов был временным, он Дмитрия Васильевича раздражал гораздо менее. Теперь же было даже неприятно смотреть в сахатовский угол у единственного окна, как будто сидело там не человеческое существо, а некое толстозадое, сопящее животное… бровастое, гладко зализанное, сальное… Чёрт знает, отчего так Дмитрию Васильевичу мнилось, но мерзкое чувство это день ото дня только усиливалось. Дмитрий Васильевич не знал, что делать и как с ним бороться. Не понимал, откуда вдруг в нём, в русском интеллигенте, истинном, если уж на то пошло, либерале-демократе, бралась эта неприязнь к человеку, в целом, ничего плохого ему не сделавшего.

Сахатов, кстати заметить, в худшую сторону не переменился. Скорее, наоборот. Был всё так же почтительно вежлив, образцово дисциплинирован, наконец, прилежен! Ошибки допускал всё реже, и, в общем-то, Дмитрий Васильевич где-то уже признавался себе в том, что в отношении Сахатова особо не покривил, — набирался опыта парень, на лету всё схватывал! Ну, может, и не на лету… А чувство неприязни тем не менее не проходило. Даже успокоившаяся Верочка, часть работы которой перешло к Сахатову, вела себя с ним вполне дружелюбно, пыталась даже убедить его отказаться от зализанной причёски — «ведь когда естественно — то лучше!».

Но Сахатов причёски не менял. В довершении к ней завёл трёхдневную щетину, желая, наверно, походить на крутого мачо… небритого борова самаркандского розлива… Дмитрия Васильевича так и подмывало по-армейски — ша-а-гом марш! — направить его в парикмахерскую — вот до чего докатился!

Очень недовольный собой Дмитрий Васильевич обращался с Сахатовым безукоризненно вежливо и, разумеется, только на «вы». «Будьте добры», «пожалуйста», «не потрудитесь ли исправить ошибочку» — все эти и подобные им выражения в устах Дмитрия Васильевича были неизменны, но, как и всё чрезмерное, они лишь усугубляли его неприязнь к Сахатову. Иногда он ловил себя на мысли: «неужели я буду терпеть его всю жизнь?», — и накатывало прямо-таки какое-то истерическое отчаянье.

«Ох, как вы его не любите! — смеялась Верочка, когда, разумеется, Сахатова в комнате не было, и тут же дразнилась. — А зачем взяли, а?», — Дмитрий Васильевич сознался ей в проявленном малодушии.

Зачем?

Люди, как говорится, и почище его отступали пред этим двухсложным вопросом.

Впрочем, умненькая Верочка всё отлично понимала и, подразнив, тут же успокаивала:

— Да правильно вы всё сделали, не мучайтесь! Зато отношений не испортили.

Это было тоже верным. Зам «маечник» при нечастых встречах с Балышевым отмечал его особым взглядом, типа свой человек, с понятием, хотя и при галстуке.

Дмитрий Васильевич сознавал, что мучается не столько от самой неприязни, — чёрт бы с ней! — сколько оттого, что никак эту чёртову неприязнь преодолеть не может.

Не зная, что придумать, он решился узнать о Сахатове побольше, разговорить его, может, и проникнуться, обнаружив что-то, возможно, их объединяющее… ведь иногородники всё-таки, ёлы палы…

Но Сахатов на сближение не шёл, о себе не откровенничал… Да, видно, и рассказывать особенно было нечего!

Дмитрий Васильевич напротив же пускался в воспоминания детства, юности, полагая, что эти возрастные поры молодому Сахатову будут ближе, увлекался всплывающими подробностями, иногда даже довольно пикантными, остроумными, сакральными, увлекал ими Верочку… Но не Сахатова… который в лучшем случае лишь неопределённо хмыкал из своего угла.

Дмитрий Васильевич после этих излияний чувствовал себя круглым идиотом, — его похвальбушеские россказни сослуживцу были напрочь неинтересны, как, наверное, и он сам.

Приходилось сие признавать… Впрочем, Дмитрию Васильевичу это сие было не внове. Родной сын, тридцатилетний почти Павел, ещё не обжененый, но уже живущий с дочкой каких-то харьковских нуворишей в её квартире, этим от Сахатова почти не отличался. О своей жизни практически ничего не рассказывал, отцом-матерью не интересовался вообще, и только время от времени, когда его, очевидно, уж совсем допекало, разражался язвительными тирадами, из которых чаще всего следовало, что всё-то его заботливые папочка и мамочка воспринимают и понимают не так. А как, как прикажете понимать и воспринимать, когда не без труда устроенный в Корпорацию, он через две недели самочинно из неё увольняется? Ему, видите ли, надоело бумажки подшивать. За двадцать-то тысяч рэ в месяц! А вот Сахатовым, извините, не надоедает! И годика через два, когда Дмитрия Васильевича могут запросто, по закону, турнуть на заслуженную пенсию, не исключена вероятность, что он займёт его место, в то время как родное чадо, скорее всего, так и будет искать клёевую и высокооплачиваемую работёнку, не понимая, что её заслужить надо, заслужить! Как, например, заслужил её он, Дмитрий Васильевич, в Министерство пристроенный тестем, — царствие ему за это небесное!

Думая о сыне и о современной, блин её возьми, молодёжи, Дмитрий Васильевич рассеянно попрощался с отпросившейся пораньше Верочкой и, взглянув на часы, решил всё-таки просмотреть фотографии, запоздало присланные по имейлу из регионального филиала, тоже входящего материалами в юбилейный сборник, — вдруг что сгодится. Но сначала, разумеется, надлежало подвергнуть их антивирусной проверке, чтобы, не дай Бог, не подхватить какой-либо региональной заразы, однажды уже в компьютер Дмитрия Васильевича проникшей.

Запустив Доктор Web, Дмитрий Васильевич взглянул мельком в угол Сахатова и увидел, что и тот смотрит прямо на него.

— Что-нибудь нужно? — осведомился Балышев.

— Я это, — Сахатов засмущался, — спросить хотел… пока Верочки нет…

— Ну? — Дмитрий Васильевич поощрительно кивнул. — Спрашивайте!

— Вы, это, — Сахатов замялся, — к женщинам когда-нибудь ходили?

— К каким женщинам? — удивился Балышев.

— Да к этим, — Сахатов кивнул на монитор, — которые себя предлагают…

Что подняло Дмитрия Васильевича с места и заставило подойти к Сахатову, он не знал. Но что-то заставило, какое-то любопытство, хотя уж чем-чем, а порнухой-то из интернета его удивить никак было нельзя — полюбопытствовал в своё время, когда она была ещё в диковинку, и теперь был её решительным и ярым противником, — мерзость и растление!

Но в кивке Сахатова на экран словно бы прозвучала просьба «заценить», как он и Верочка иногда выражались, сделанный им выбор, и вот это-то Дмитрия Васильевича почему-то и заинтриговало.

«Кого же он выбрал?» — с этой мыслью Дмитрий Васильевич заинтересовано взглянул на монитор и обмер. На экране была она, девушка из метрополитена.

— Триста баксов за час, — слышался словно бы издалека голос Сахатова. — Дороговато вообще-то!

Девушка лежала на животе. Она была обнажёна абсолютно. Но, кроме изящно выгнутой спины, безупречно гладких бёдер и, что скрывать, волнующе очерченного рельефного зада, ничего более не показывала. Однако тронутая стрелкой сахатовской «мышки» она начала замедленно приподниматься, обнажая долгие начала грудей, низ живота… Вдруг… движение неуловимо ускорилось, и девушка одним махом обрела сидячее положение.

За перекрещенными руками и ногами, промелькнули в мгновение ока и розовые соски грудей и чёрная промежность… Или… так показалось?..

— Как заманивает-то, а?! — восхищённо басил Сахатов, рассматривая её со всех сторон. — Фотошопиком, конечно, поработали, но вроде бы и сама ещё ничё, не затасканная… А?

Девушка серьёзно и прямо смотрела на Дмитрия Васильевича, взгляд её проникал в самую его душу и высверливал там чёрную, горько зудящую дырку, доходил до дна и прорывал её насквозь, навылет. Так удручающе плохо Дмитрию Васильевичу ещё никогда в жизни не было. Никогда ещё ощущение собственной ничтожности не поражало его с такой сокрушительной безысходностью и отчаяньем.

Он молча вернулся на своё место.

— Я чего боюсь-то? — вопрошал Сахатов. — Во-первых, спид, конечно, а во-вторых, как бы на бабки не кинули. Собственные апартаменты! — хмыкал он, видимо, вникая в тему предложений поглубже. — Ууу!.. За ночь, вообще, тыщу баксов просит… Охренеть! Да за такие бабки десятерых отыметь можно… не хуже… Вы как думаете?

— На работе работать нужно, — отозвался, как сомнамбула, Балышев.

— Да я ж работаю! Она сама вылезла… О! Вот и раскрылася вся… Вся как эта… Поглядите!..

И Сахатов повернул экран к Дмитрию Васильевичу, — Верочки же в кабинете не было.

«Я его сейчас прибью, — думал Дмитрий Васильевич. — Подойду и этим же монитором по башке зализанной!»…

Но башка Сахатова, разумеется, осталась нетронутой.

Антивирус исследовал файлы, всё было чисто, но просматривать фотографии Дмитрий Васильевич не стал. Он вообще не мог ничего делать, просто сидел и тупо смотрел, как в аквариуме на экране плавают среди затонувших древних развалин, вьющихся трав и бурлящих пузырьков поднимающегося на поверхность воздуха цифровые, красочные рыбки.