Здесь птицы не поют (СИ) - Дмитрий Бондарь

Тот сидел на корточках и в правой руке баюкал левую, перевязанную какой‑то несвежей тряпкой.

— Болит? — спросил Виктор.

— Нет уже. Почти не болит. Я точки знаю специальные. Марфа научила. Нажмешь — и боль уходит.

— Акупунктура, — кивнул Рогозин.

— Ага, — согласился Юрик и хихикнул. — Акупунктура и промедол. Всегда с собой ношу.

Рогозину стало почему‑то смешно и тревожно. О промедоле он слышал как о сильном обезболивающем, но понятия не имел о сопутствующих обезболиванию побочных явлениях. А вдруг якут начнет глюки ловить? Или еще какой отходняк с ним приключится?

— Ты не бойся, я в норме, — заверил его Юрик. — Пошли к реке. Только тихо. По берегу до распадка доберемся, а там наверх, нужно Савельева с Доцентом перехватить.

Пока они пробирались к берегу, пока, согнувшись в три погибели, брели по колено в воде, спотыкаясь о камни и иногда проваливаясь в ямы по пояс а то и глубже, Рогозину казалось, что он диверсант в стане врага, что за ним следят десятки снайперов и стоит совершить одну единственную ошибку и можно попрощаться с жизнью. Таким осторожным он не был еще никогда прежде, даже когда приходилось рисковать, спускаясь с какого‑нибудь шестнадцатого этажа на разлохмаченной веревке, он не был таким аккуратным и подозрительным.

Вдруг Юрик выпрямился и сказал:

— Все, они нас не увидят. Пошли быстрее!

И добрый часть они карабкались куда‑то по скалам, цепляясь за корни деревьев, за хилую поросль травы, за редкие кусты, да буквально — за воздух! Пару раз из‑под подошвы ботинок выскальзывали камни, из рук выскальзывали ветки, Рогозин боялся за свою поврежденную ногу, но все обошлось. Они влезли на эту чертову вершину! Она почему‑то была совсем лысой — ни единого деревца, ни куста, ни травинки.

— Куда теперь? — крикнул Рогозин, стоя на карачках, вцепившись всеми четырьмя конечностями в скалу.

Под порывами ветра слова рвались и терялись в чистом воздухе, но Юрик услышал, махнул рукой в направлении от реки и странно скособочившись, побрел вниз.

Еще через четверть часа он остановился перед свалившимся деревом, что‑то прорычал неразборчивое и принялся снимать с поврежденной руки тряпки.

— Помоги мне! — зло бросил он Рогозину.

— Что? Что делать? — Виктор не понимал.

— Промедол, кажется, больше не работает, — промычал якут. — Палец болит постоянно, очень болит, голову мутит. Положи на дерево ветку, а на ней мой безымянный палец разогни. Давай, шевелись, дурак!

Виктор хотел обидеться, но якут так скорбно смотрел на свой опухший палец, что Рогозин не решился проявлять характер.

Он сделал все так, как попросил Юрик. Смотреть на вылезшую из‑под кожи молочно — белую, острую в изломе, окруженную корочкой подсыхающей крови косточку второй фаланги было тяжело и к горлу постоянно подкатывало что‑то круглое и противное. Пересиливая себя в каждом движении, Рогозин справился. Когда кое‑как разогнутый палец, под звуки, издаваемые скрипящими зубами якута, устроился на ветке, до Рогозина все еще не дошло — зачем нужно это было делать?

— Дай тесак, — попросил Юрик.

Вот теперь до Виктора дошло — зачем нужны были все эти манипуляции.

— Зачем? — туповато спросил он. — Срастется еще!

— Да? — Юрик даже засмеялся. — Ты видишь где‑то «скорую помощь»? Или вон за той сосной живет доктор Айболит? Я что‑то не знаю о здешних местах? Если ничего не сделать, я могу и без руки остаться — понимаешь? Или сдохнуть здесь.

— Нет, ну…, — Рогозин не знал, что ответить. — Не знаю, — честно признался он.

— А не знаешь, помолчи. Дай мне вон ту ветку, — Юрик показал тесаком. — И достань из рюкзака спирт. Фляга там алюминиевая. И йод.

Когда все запрошенное было извлечено на свет божий, Юрик сказал:

— Дурак я. Надо было рубить, когда промедол работал. В следующий раз так и сделаю. Вот что, паря, если я вдруг отключусь, обработай палец спиртом и йодом. Перевяжи, закрепи, чтобы повязка не спадала, договорились?

Виктор, закусив губу, кивнул.

— Только сначала еще перетяни мне палец вот здесь, — Юрик показал, — ниткой какой‑нибудь, чтобы кровь остановить. Тебе же легче обрабатывать будет.

Виктор, превозмогая брезгливость и тошноту, справился и с ниткой.

— Молодец, паря. Ты крепкий. Если все готово, тогда понеслась, — прошипел Юрик, сунул в рот между зубов деревяшку, подхватил тесак, пару раз примерился, замахнулся и…

Рогозин зажмурился, но ничего, кажется, не произошло.

Когда Виктор осмелел настолько, что открыл глаза, он застал перед собой ту же картину: с тесаком в руке перед деревом на коленках стоял Юрик, его сломанный палец все еще покоился на ветке.

— Ть — фу, — якут выплюнул деревяшку. — Не могу. Не могу! Свой палец‑то! Тебе придется делать, Витька. Сможешь? Или сдохнем здесь оба.

Рогозин тоскливо посмотрел в небо, виднеющееся сквозь деревья, шмыгнул носом… Подыхать он не собирался, да и вскоре должны были геологи начать возвращаться… но в лагере засели бандиты и как там дальше дело повернется — не мог сказать никто.

— Никогда ребрышки что ли не жарил? — усмехнулся Юрик. — Точно то же самое. Отруби там, где нужно и все.

Рогозин обхватил голову руками, пальцами принялся жестко чесать затылок, вскинулся:

— Сейчас!

Побежал куда‑то в сторону, шаря глазами по земле, и скоро вернулся с увесистым булыжником килограмма четыре весом.

— Так проще будет, — объяснил он и сглотнул очередной комок в горле. — Приставь тесак к нужному месту, а я ударю сверху. Понимаешь?

В глазах якута мелькнуло что‑то похожее на удивление, он кивнул, подобрал выплюнутую щепку, снова зажал ее между зубами и приставил заточенный край ножа к своему многострадальному пальцу. После этого он закрыл глаза.

Повисла странная напряженная тишина, кажется, оба даже прекратили дышать.

— М — м-м, — замычал Юрик, видимо, требуя действия.

— Ха — ак! — крякнул Виктор, нанося удар, хотя ничего произносить вслух не собирался.

Не было никакого ожидаемого хруста, только звон камня по железу и тупой стук железа по дереву. Никаких особенных ужасов, только половина пальца вдруг отделилась от кисти, покатилась по круглому боку лесины, упала наземь, вслед ей тоненько брызнул короткий фонтанчик крови и все кончилось. Как‑то буднично и, если не считать выпученных глаз Юрика, похожего в этот миг на сову, до невозможности обыденно.

— Все, — не веря себе, произнес Рогозин.

Налил в колпачок фляги спирт, саму флягу приставил к камню. В колпачок макнул оставшуюся половину пальца приятеля, спирт тотчас окрасился розовым. Не обращая внимания на юриково усиленное сопение, Рогозин залил култышку йодом. Вспомнил, что нормальные хирурги вообще‑то сшивают края обработанной раны, но сил в себе на это не нашел.

— Сшить нужно, — сказал он якуту и тот бешено закивал, все еще держа в зубах щепу.

— Потерпишь?

И якут снова кивнул, на этот раз не так уверенно.

— Ладно, — вздохнул Рогозин.

Он еще раз посмотрел на оставшуюся от пальца кочерыжку и прикинул, как сшивать кожу.

— Промедол есть еще?

Юрик отрицательно покачал головой, в глазах его появилась какая‑то вымученная усмешка.

— Ну да, — сказал себе Рогозин. — О чем я спрашиваю?

Он полез в рюкзак, достал обычные нитки с иголкой, вдел нитку в ушко, завязал узелок, глянул на бледное лицо якута, предупредил:

— Больно будет.

На глаза ему попался раскладной стаканчик.

— Вот и анестезия, — хмыкнул Рогозин.

Он щедро ливанул в стакан из фляги, и, хотя Юрик тянул к стакану руку, опрокинул спирт себе в рот. Вкуса не почувствовал, на языке осталось послевкусие чего‑то сладковатого, а в голодном желудке появилось ощущение жжения.

— Мне тоже дай, Витька, — вытащив изо рта деревяшку, попросил якут.

Второй наполненный стакан Виктор протянул приятелю и содержимое его быстро исчезло под жидкими усами Юрика.

— Ну вот, теперь я понимаю, почему хирурги всегда бухие, — хмыкнул якут, отдышался, занюхал рукавом выпитое и вновь сунул в зубы импровизированную капу.

— Только плохие хирурги всегда бухие, — уточнил Рогозин. — Такие вроде нас с тобой.

Он сел перед якутом, так что тот оказался за спиной, вытянул перед собой трясущуюся и непослушную руку приятеля и принялся за шитье.

На удивление шилось быстро и ладно. Примерно так в голодном студенчестве Виктор зашивал прохудившийся башмак — без эмоций и особых переживаний, он просто делал то, что было нужно делать. А то, что выглядела культя — немного кровоточащая, обожженная йодом — поначалу страшновато, его беспокоить перестало почти сразу. Просто кожа, которую просто нужно сшить.

Алкоголь наполнил мозг какой‑то веселой решимостью и Виктор вновь ощутил то почти забытое чувство, которое заставляло его пускаться во все тяжкие: кураж, желание сделать что‑то никому недоступное…