Два талисмана - Ольга Голотвина

«Человек-пес» подобострастно закивал. Тощая женщина выдавила льстивую улыбку:

— Ах, господин стражник, ну, какое от нас беспокойство?

Ларш соображал, что бы сказать поумнее. Он не представлял себе, как нужно проверять, не нарушают ли циркачи аршмирские порядки. Юноша уже осмотрел фургоны, не углядел ничего подозрительного и зловредного. (Еще бы ему знать, как оно выглядит, подозрительное и зловредное!) В фургонах было скучно и пусто: почти все артисты, зная, что в ближайшее время работать не придется, рассыпались по ближайшим кабакам.

Но что же все-таки им сказать, чтобы произвести впечатление матерого «краба»?

Ах да, пожары…

— Когда готовите, где огонь разводите? — В голосе молодого стражника звенела неусыпная и ярая бдительность.

«Человек-пес» и смуглая женщина охотно показали ему кострище, аккуратно обложенное камнями.

— Как видишь, господин, Аршмир не спалим! — улыбался до ушей «человек-пес».

— Вроде всё в порядке, — неуверенно промямлил Ларш.

Почему ему кажутся такими натянутыми, фальшивыми их улыбки?

— Ах да! — спохватился стражник. — Я ж еще на конюшне не был! — Он кивнул в сторону длинного, слишком высокого для конюшни бревенчатого здания.

— А там у нас лошадки! — тут же отозвалась чернявая женщина. — Лошадки наши там, добрый господин!

— По-твоему, дура, господин лошадей не видел? — хмыкнул циркач. — А вот у нас в клетке детеныш дракона сидит. Самый настоящий.

— Драконенка ты мне уже показывал, — кивнул стражник.

Ларш и в самом деле успел заглянуть в полутьму одного из фургонов и поглазеть на неподвижно лежащее в дальнем углу, за толстыми железными прутьями, что-то темное, свернувшееся калачиком.

«Человек-пес» правильно истолковал недовольную нотку в голосе стражника.

— Да что господин разглядел-то, если эта тварь спит? А вот ежели угодно, я сейчас клетку отомкну и на цепи этого красавчика наружу вытащу!

Идея была заманчивой, но предупредительность циркача вызвала у Ларша подозрения.

— А вот по конюшне пройдусь, тогда…

— Да что там интересного, одни лошадки… — убедительно сказала женщина.

И словно эхом на ее слова, из конюшни послышалось грозное рявканье. Циркачи перестали улыбаться. Зато заухмылялся Ларш.

— Это лошадки голос подают? — ехидно спросил он.

Вот только этого рявканья не хватало Сыну Клана, чтобы воспоминания детства стали совсем яркими и четкими.

Сколько радости доставил ему в детстве Лиходей — бурый медведь, которого медвежонком добыл на охоте дядя Ульфанш. Лесной зверь рос на заднем дворе, время от времени срываясь с цепи и отправляясь на поиски приключений: давил кур, пугал встречный люд, однажды задрал козу. Поначалу дело кончалось поимкой беглеца и водворением его на цепь, но в один далеко не прекрасный день медведь крепко помял стражника. Зверюгу пришлось убить…

Ларш обожал Лиходея, подолгу торчал на заднем дворе, таскал косматому другу лакомые кусочки (особенно тот любил лепешки с медом и лук). Гибель зверя была горем для мальчугана.

Но сейчас цепочка мыслей «цирк-медведь» вытащила из вороха воспоминаний не полное слез прощание с убитым другом, а более приятную сцену.

После выступления циркачей маленький Ларш, переполненный восторгом и горящий желанием тоже показать необыкновенным гостям что-нибудь удивительное, поймал за рукав первого попавшегося артиста (им оказался жонглер в красных сапогах) и потащил за собой на задний двор. Жонглер по достоинству оценил показанное ему сокровище и только посоветовал молодому господину не подходить к этому красавцу близко и не кормить с руки. Зверь, он зверь и есть…

Ларш согнал невольную улыбку и строго спросил:

— Что ж вы медведя-то — вместе с лошадьми?

— А куда его еще? — удивилась женщина. — Мы его в пустое стойло, на цепь… крюк там в стене хороший, крепкий, вот мы цепь — за крюк…

— Лошадей бы пожалели! Каково им, если рядом зверюга рычит?

— Так это ж наши кони, цирковые! — повеселел «человек-пес». — Они старого хрыча Вояку в фургоне возят, наслушались, как он ворчит да сердится. А когда в лесу останавливались передохнуть, так лошадям и насмотреться довелось, как Прешдаг, хозяин наш, Вояку прогуляться выводит…

В конюшне снова рявкнул медведь, словно почувствовав, что о нем говорят. Вопреки заверениям циркачей, заржали и забили копытами кони. И в этот шум — Ларш мог поклясться! — вплелся слабый детский вскрик.

Не теряя ни минуты, юноша распахнул дверь.

В конюшню хлынул яркий дневной свет.

Длинный ряд стойл, широкий проход между ними. Пол густо усыпан соломой.

А в дальнем конце прохода, возле бревна, подпиравшего крышу, топтался громадный медведь. Черный. Силуранский. Раза в полтора крупнее покойного Лиходея.

Цепь, падая вниз от ошейника, волочилась по соломе. Косматый гигант не обращал на нее внимания.

А наверху, на потолочной балке, в ужасающе ненадежной позе пристроился смуглый мальчуган.

Зверь не обратил внимания ни на скрип двери, ни на свет, ни на людей на пороге. Не сводя маленьких глазок с добычи, хищник поднялся на дыбы. Когти скользнули по бревну, оставляя глубокие затесы.

«Почему он не лезет наверх? — мелькнуло в мозгу потрясенного парня. — Они же умеют… Они же по деревьям…»

Справа завозилось что-то живое. Ларш шарахнулся в сторону — и только сейчас увидел то, что заметил бы сразу, если бы его вниманием не завладел медведь. Вытянувшись вдоль прохода и обняв опрокинутый бочонок, на полу дрых человек. Рядом с ним, прямо на соломе, стояло блюдо с лепешками и разрезанной пополам луковицей.

Больше Ларш ничего не успел увидеть: «человек-пес» оттолкнул его в сторону и захлопнул дверь.

— Ты что, сдурел? — рявкнул на него Ларш не хуже медведя. — Там ребенок! Он же вот-вот свалится!

— Не свалится! — неистово, как молитву, шепнула наррабанка. — Он же наш, цирковой… это мой старшенький… Он не свалится, не свалится…

Ларш понял, почему у нее так лихорадочно блестят глаза.

— Да что ж вы за люди такие… медведь может полезть наверх! Или загрызет вот этого, который у бочонка…

— Это наш хозяин, — угрюмо бросил «человек-пес».

— Ну, вот… убить же зверюгу нужно!

Хоть Ларш и помнил свои слезы над мертвым Лиходеем, слово «убить» он бросил бестрепетно. Ребенок же в беде!

И тут женщина, сунув младенца «человеку-псу», рухнула на землю перед Ларшем, обхватила его колени, припала губами к его сапогам.

— Не надо, добрый господин! — истово выдохнула она. — Умоляю, не надо! Убьешь медведя — нас убьешь! Танцовщица сбежала, «тролль» в наемники подался, драконье отродье жрет больше, чем зарабатывает. Убьешь медведя — труппы не останется, с голоду нам всем подыхать… Нам туда и дорога, а деточек пожалей, господин, у нас же почитай что полтруппы — дети малые…