Игра в Тарот - Алексей Грушевский

Это учение пало на благодатную почву. Всем уже надоевший зюгавский оппортунизм был решительно отвергнув. Народ узрел истину!

Радость масс не знала придела. Тут же из ближайшего гастронома притащили стеклянный сосуд, в котором ранее плавали карпы. Наполнили его раствором из лаборатории при мавзолее, и погрузили туда Ильича. После чего, с пением интернационала, понесли его по городу. Демонстрировать наглядный символ нового религиозного учения.

Это был триумф! Полный и неожиданный триумф! Ему ничто не могло помешать! Ни сопротивление милиции. Ни просьбы ГАИшников не мешать движению автотранспорта. Ни угрозы Лужка отключить в думе (а она к этому времени превратилась в штаб религиозной (или как говорили ещё — традиционалисткой) революции) свет и воду. Ни надпись «живая рыба», на этом, первом «сакральном сосуде» в котором несли Ильича.

Свершилась мечта Тугина. Он создал новую религию! Он стал пророком! Он стал её первым магом и жрецом.

А, Зюга? Судьба его мрачна. Он не прошёл испытания погружением в Благо, и был безжалостно отвергнут революционным народом.

Так как одним из выводов из этого учения было, что если злодея поместить в сосуд, то он должен умереть. Так как он будет, не совместим с находящимся в сосуде Благом.

Что, в принципе, и соответствовало наблюдениям. Например, в случае с Зюгой.

Ясно, что о том, какой вид должна была бы иметь кутузка, чтобы соответствовать новому учению, не могло быть двух мнений.

Потому и сидели Толик и его соратники в этих мерзких аквариумах. А чтобы их несовместимость с Благом была более наглядной, их поместили в раствор кислоты.

Воспоминания Толика были прерваны появлением многочисленной публики рядом с его сосудом. Он забеспокоился. Так как, когда трибунал решал, что пришло время окончательного испытания Благом, то публика гурьбой валила к сосуду, где это испытание должно было произойти.

— Неужели конец? — заволновался он.

Но публика смотрела на сосуд находящийся напротив него. Там был погружён в Благо Егор Гавнодар. В отличие от Толика, которому внимание быдла было уже совсем безразлично, он прятался в донной мути своих испражнений, раз в пол минуты всплывая для сосания воздуха.

Публика терпеливо ждала его появления.

Наконец, толстый слой мути на дне егоркиного аквариума слегка всколыхнулся. В следующую секунду, муть словно взорвалась, выбросив вверх бурлящие струи склизких фекалий, и, в образовавшемся мутном облаке показалась жирная туша Гавнодара.

Публика взвыла от восторга. Толику было хорошо видно, как они радуются и рукоплещут.

Гавнодар завис на мгновения, вылупив свои свинячьи глазки на людей, несколько, озадаченный, столь пристальным вниманием к своей персоне, после чего быстро и энергично заработал короткими толстыми задними лапами, решительно устремляясь к соску.

Присосавшись к соску, он напрасно чудовищно надувал щёки и пучил глаза. Воздуха не было. Гавнодар заметался. Заносился по аквариуму стремительной торпедой, бурно пеня мутную жидкость. В конце концов, он со всего маху врезался в стекло своим лысым черепом. Видно в надёжде его разбить.

Удар был такой силы, что посыпалась штукатурка, публика отпрянула с невольным вздохом. Но бронированное стекло выдержало.

Потрясённый и слабеющий Гавнодар упорно цеплялся за жизнь, и в отчаяние стал судорожно биться в стеклянную стену своей разбитой головой. Но силы уже оставляли его, с каждой минутой удары слабели и замедлялись.

Всё было тщётно. Лишь вода в аквариуме окрасилась в красный цвет. Ещё через несколько мгновений, толстая туша, несколько раз спазматически дёрнувшись, безвольно зависла, и стала медленно опускаться на дно, чтобы навечно скрыться в липком слое своих взбаламученных испражнений.

Ликующая толпа повернулась и подошла вплотную к Толику.

Он видел их радостные лица. Он видел, как светящаяся радостью мать поднимает и подносит к стеклу аквариума весёлое дитя. И он лихорадочно сосал и сосал трубку, пытаясь надышаться перед пришедшей за ним смертью. Смерти, которая имела сотни ликующих лиц. Лиц радостных людей жаждущих увидеть его конец.

Скоро в трубке воздуха не осталось.

Но он всё так же её сосал и сосал, непонятно на что надеясь.

Потом наступило удушье.

Толик спазматически дёрнулся, и тяжело задышал. Ему не хватало воздуха, и он увеличил мощность вентиляции салона. Но даже мощные струи, обдувающие его со всех сторон, не приносили ему облегчения. Он нажал на кнопку открывающую стекло двери.

Тот час же раздался мелодичный сигнал предупреждающей об нарушение режима безопасности.

— Анатолий Борисович, закройте стекло. Вы нарушаете инструкцию — послышался голос начальника охраны.

Но, Толик не обращал никакого внимание на настойчивые предупреждения. Он уже дёргал ручку двери, в надежде её открыть. Дверь не поддавалась, она была надёжно заблокирована во время движения. Тогда он, нарушая все правила и инструкции, высунулся из окна, и жадно дышал, дышал и дышал. И не мог надышаться. Всё душило и давило его. Ему хотелось выйти, вырваться из давящего салона на воздух, наружу. Машина казалось ему страшным аквариумом, в котором он очередной раз мучительно умирал.

Последний раз, только что, задремав на миг, по пути к Алхимику.

Глава 11. Господин Хозяин Снов

На этот раз Толика ждали. Его быстро провели в кабинет уродов, где при свете одинокой свечи сидел Алхимик. Рядом с ним стояла банка с рыжим глистом.

— Смотрите, как он подрос. Наш рыженький малыш — Алхимик кивнул на банку.

Толика чуть не стошнило, когда он увидел какой мерзкий и склизкий, с рыжим гребнем, гад в ней затаился. Не срыгнуть ему стоило просто титанических усилий.

— Прошлый раз вы говорили, что находиться в этом помещение вредно для здоровья. Не могли бы перейти куда-нибудь — промямлил Толик, затравленно озираясь.

— Вы уже перешли черту, когда был смысл, боятся. Теперь уже ваша судьба предопределена. Вы сами выбрали её, ворвавшись в камеру уродов, и самовольно заснув в ней. Это было нельзя делать. Это действительно опасно, и всегда имеет фатальные последствия. Адепты храма допускаются в эту камеру всего один только раз, и то, после долгой подготовки и прохождения многих ступеней посвящения. И даже тогда это опасно, и никогда нет уверенности в благополучном исходе инициации. Но я даже рад, что так случилось. То, что вы сумели без подготовки пройти посвящение, и благополучно материализовали Инкуба, есть знак. Знак того, что наше деланье получило шанс на благополучное завершение. Знак того что, возможно, я, наконец, нашёл ту соль, которой мне так не доставало для успешного завершения трансмутации.

— И эта соль я?

— Нет не вы. Ваши сны.

— Как же сны могут быть солью?

— Вам надо долго учиться, чтобы понять смысл метафор учение Гермеса Трисмесгиста. Нам суждено шаг за шагом распутывать пелену ваших сновидений, в которые закутана тайна вашей судьбы, в надежде получить ответ.

— Если вы о герметизме, то хочу заметить, что я являюсь адептом хранящей огонь знания ложи, и нахожусь на ступени…

— Аде-е-епт, ло-о-ожа, ступень посвя-я-ящения… — насмешливо протянул Алхимик.

Толик осёкся. Он поймал взгляд его, и этот взгляд пронзил его. Он был точно таким, как взгляды высокородных зарубежных братьев, когда Толик, ещё на первых порах, пару раз пытался дать понять, что он то же не лыком шит, что он тоже имеет отношение, и, даже, удостоен определённых регалий. Точно так же, как сейчас, его собеседники мгновенно холодели, и смеривали его презрительным, испепеляющим взглядом, словно какого-то простолюдина, по недоумию хвастающего нацепленной на шею большой и блестящей собачьей медалью перед высокородными грандами.

— Вам придётся много узнать, прежде чем вы начнёте только догадываться, не понимать, о чем идёт речь. Но я вам помогу. Повторяю, судьба, недвусмысленно указала на вас — снисходительно приободрил, уже было совсем стушевавшегося Толика, Алхимик.

Наступило молчание. Алхимик, казалось, полностью ушёл в себя, окаменев и пристально смотря на рыжего глиста, Инкуба, как теперь понимал Толик. Толик, не решаясь его прервать, протяжно сопел и ёрзал, надеясь таким образом обратить внимание на собственную персону. Наконец, не выдержав, Толик подобострастно и жалобно пропищал:

— Господин Хозяин Снов, а вы можете избавить меня от стигматов.

Алхимик вздрогнул, и недоумённо уставился на Толика, словно не понимая, почему этот назойливый посетитель ещё здесь.

— Каких стигматов?

Толик со всем почтением, жалостливо, и всячески подчёркивая смущение, протянул ему свои перебинтованные руки.

— Сыпь по всему телу высыпала. Врачи говорят, и на лицо может перекинуться. Может, как-нибудь Вы мне поможете?