Нить Ариадны - Александр Немировский

Было невероятной смелостью выступать на родине Эванса с гипотезой, по-новому решающей одну из самых загадочных страниц критской истории. Первооткрыватель критской цивилизации ревниво относился ко всему, что появлялось в области изучения Крита. А авторитет его был непререкаем для англичан. Может быть, именно поэтому редакция поместила перед статьей греческого исследователя предисловие, где подчеркивалось, что она отнюдь не разделяет точки зрения, идущей вразрез с мнением Эванса.

В мире археологов и историков, к которому принадлежал Маринатос, статья была встречена с недоверием. Зато у геологов она получила широкий резонанс. Начались геологические исследования. Прерванные Второй мировой войной, они возобновились в 1946 г., и сразу же шведская подводная экспедиция обнаружила на дне моря, у северного побережья Крита, мощный слой пепла, химический анализ которого показал его идентичность с пеплом Феры.

Маринатос высадился на острове в 1967 г., еще до начала археологического сезона, чтобы наметить место для предстоящих работ. Нужно было решить, где искать столицу — непосредственно в окрестностях Акротири, неподалеку от современного поселка Феры, где уже в 1870 г. вели раскопки французы, или на расстоянии около 1 км восточнее, где немецкими раскопками были открыты руины какого-то здания.

До прибытия на остров, готовя план экспедиции, Маринатос склонялся к последнему варианту — именно к этому месту относилось большинство опубликованных памятников. Однако после тщательного исследования острова мнение ученого изменилось, и он решил начать с Акротири. «Непосредственное изучение местности, когда красноречиво говорят сами природные условия, гораздо полезней и значительней, чем археология письменного стола», — вспоминал ученый много лет спустя. Интуиция археолога подсказала, что главный город должен лежать на южном берегу острова.

Акротири. Вход в Западный дом.

В мае 1967 г. начались археологические работы, а уже к 1969 г. стало ясно, что Акротири может превратиться в эгейские Помпеи. Маринатос собрал на самом острове международный конгресс и вынес свое открытие на суд археологов, историков, геологов. Под двойным слоем пемзы и пепла, на глубине от трех до семи метров, перед глазами участников конгресса вырисовывался город, жизнь которого оборвалась, как нетрудно было заключить по стилю керамики (очень похожей на критскую), около 1520 г. до н.э.

На пятый год раскопок перед археологами лежал уже целый город эпохи бронзы, современный минойскому Кноссу. Город этот небольшой, потому что невелик и сам остров, но здания его — в основном в два и даже в три этажа. Самое значительное из них — дворец или святилище, состоящее из ряда помещений различной величины. Некоторые из них были сплошь заполнены предметами культа (жертвенными расписными столиками исключительно тонкой работы, культовыми сосудами, амулетами).

Давно уже периодические издания и популярные книги обошла фреска из Дома Антилоп в Акротири с изображением двух мальчуганов, бьющихся на кулачках. Этот удивительный красочный и точный по передаче детской натуры рисунок, заслуженно обошел по популярности даже знаменитую фреску «Парижанка» из Кносса и кносскую же «Жрицу со змеями». В научной литературе фреска получила название «Боксирующие мальчики». Детские кулачки, обмотанные наподобие современной боксерской перчатки, вытянуты для удара. На шее и руках одного из детей ожерелье и браслет из голубых камней. Соперников можно было бы принять за девочек, если бы не одинаково смуглый цвет их кожи.

Рассматривая вслед за Маринатосом фреску изолированно, можно было бы увидеть в ней воспроизведение ребячьей игры в богатом доме. Но то обстоятельство, что все фрески в Акротири имеют религиозный характер, заставляет задуматься над смыслом схватки малышей. Ключ к пониманию дают фрески на остальных стенах той же комнаты, где присутствует пара антилоп с виднеющейся за ней на некотором расстоянии фигурой одинакового животного той же породы. Для человека, чуждого знанию звериных повадок, такое размещение антилоп может показаться случайным. Но служащий заповедника без труда определит, что пара животных, принюхивающихся к друг к другу — самцы, вот-вот готовые вступить в бой за самку, терпеливо ожидающую победителя. Параллелизм двух изображений раскрывает скрытую от поверхностного взгляда идею агона (состязания), пронизывающую, как известно, жизнь и искусство древних греков. Фрески Феры говорят о том, что агон был характерен и для сознания догреческих обитателей Эгеиды, при этом ее художники сумели передавать ее с тонкостью и изяществом, на которую не были способны греческие живописцы и ваятели.

Фреска-миниатюра из Феры, Морской праздник. XVI в. до н.э.

Другая фреска изображает берег с поднимающими вверх зданиями и движущиеся у берега корабли. На основании этой и других фресок Западного дома Маринатос пришел к выводу, что здесь представлена заключительная часть морской экспедиции в Ливию — торжественная встреча победителей ликующими островитянами. С иных позиций к фреске с кораблями подошли другие ученые. Было обращено внимание на то, что корабли фрески не боевые и не торговые суда, могущие вместить добычу, а церемониальные барки, украшенные цветами, гир-ляндами и изображениями священных животных с помещениями, в которых находятся под тентом непринужденно сидящие люди в длинных одеяниях. Сцена на берегу, вдоль которого проплывают корабли, дополняют картину религиозного праздника, а никак не встречи участников морского похода. Группа полуобнаженных юношей в передниках шествует перед кораблями. Некоторые из них ведут жертвенное животное. На холмах гонятся за животными люди в вывернутых наизнанку шкурах. Нет никакого сомнения, что это религиозный праздник, в котором принимает участие взрослое население находившихся на острове городов. Но какой это праздник? Высказано предположение, что здесь изображен годичный праздник открытия навигации. По мнению других, это весенний праздник нового года. Самым убедительным оказалось объяснение фрески с кораблями, предложенное известным шведским археологом Э. Сефлундом. По его мнению, аргументированному рядом фактов, на фреске показан праздник бога морей Посейдона. Воспоминанием об угасшем эгейско-анатолийском культе Посейдона служат сходные праздники, справлявшиеся в классическую эпоху не только в Малой Азии, но и в Италии.

Техника фрески-миниатюры достаточно хорошо знакома по Криту, однако фрески, обнаруженные на Фере, не только самые крупныеиз всех известных, но, может быть, и самые совершенные. Особым изяществом и точностью отличается рука одного из мастеров, трудившихся над ее созданием: линии некоторых рисунков толщиной всего с волос. Фрески Феры дали Маринатосу основание утверждать, что «мы имеем дело с крупным художественным центром, в значительной степени независимым как от Крита, так и от Микен».

В домах раскопанного города обнаружено большое количество сосудов, в основном местного производства, реже — критских. По художественному уровню местная керамика не уступает ни критской, ни микенской. Так же, как критяне и микенцы, жители Феры украшали свои сосуды растительными мотивами, но был у них и собственный излюбленный сюжет — ласточка, вестница весны. Найдены в городе и предметы домашнего обихода, вернее, пустоты, образовавшиеся в пепле на месте сгнившего дерева, которые после заливки гипсом дают точные слепки спальных лож, табуретов и прочей мебели, служившей жителям до дня катастрофы.С самого начала раскопок археологи поставили цель — оставить после себя музей, а не «разграбленные» руины. Все сохраняли по возможности на местах, чтобы создать впечатление живого города. Между тем условия работы были связаны с дополнительными трудностями. Сверху можно было расчищать только те здания, которые сохранились до двух-трех этажей и находились не глубже трех метров. Остальная часть города лежала на глубине 9—11 м от поверхности земли: метра на два его закрывал слой пемзы, а затем на 7—9 м шла масса вулканического пепла. В этом пепле, состоявшем из мельчайших пылинок, но эластичном и достаточно прочном, прокладывали тоннели и шахты, чтобы найти улицы, переулки, дома. В шахты, окружающие раскапываемые здания, вставляли металлические столбы, на которые накладывали крышу. Часть секций в крышах делалась прозрачной. К концу каждого археологического сезона раскопанная часть города оказывалась, таким образом, защищенной крышами, что обеспечивало сохранность оставляемых на местах фресок.

Стало ясно, что на город обрушились две катастрофы — одна за другой с интервалом в полвека. В середине XVI в. до н.э. город был сильно разрушен землетрясением. От процветающего центра остались одни руины. Пришлось отстраиваться заново. И многие жители стали пристраивать к старым, разрушенным стенам новые, значительно менее массивные, а иногда новую стену строили просто рядом со старой. Это объяснило обстоятельство, почему во многих домах оказались двойные стены.